– Отменно! – сказал мистер Гилмор за ужином. – Где ты раздобыла такой рецепт? У тети Нэнси?

На другой день Джордж снова предложил ей помощь, она же мягко, но настойчиво посоветовала ему в преддверии учебного года позаниматься английским и алгеброй.

Государственная школа смешанного типа ошарашила Джорджа размерами. Впечатление было такое, будто туда свезли детей со всей Англии, и в коридоре стоял рёв, как от Ниагарского водопада.

– А ты правда из приюта? – На этот вопрос он ответил двадцать раз по числу одноклассников.

– Моя мама говорит, что приютских детей надо жалеть, – сообщила девочка с яркой заколкой в густых, вьющихся волосах.

– А на мой взгляд, жалеть надо тех, кто рассуждает о вещах, о которых не имеет ни малейшего понятия, – парировал Джордж.

Не совсем удачное начало. Честно говоря, он по-другому представлял себе первое знакомство с новыми товарищами.

– А как ты оказался в приюте? Твои настоящие родители умерли, да?

Тут ему следовало быть осмотрительней и хитрее, но он сказал, как есть, а слово не воробей. Тем временем между ребятами вспыхнул спор, похож ли он на Тео. Мнения разделились. Одни говорили, что «да», только у того были волосы темнее, другие – что «нет». Джордж сначала принял это за розыгрыш, потом всё же не выдержал и поинтересовался, кто такой Тео.

– Разве ты не знаешь? – удивились ребята. – Тебя взяли вместо него.

Оказывается, у мистера и миссис Гилмор был родной сын. Он погиб пару лет назад в результате несчастного случая. И Джордж понял, откуда ощущение обитаемости, посетившее его, как только он вошёл в детскую: царапины на полировке и переводные картинки на крышке проигрывателя, да и по потёртым футлярам пластинок нетрудно было определить музыкальные предпочтения их прежнего хозяина. Игрушками до него тоже явно кто-то играл, но Джордж принял это как должное. У них в Блэкберри-хаусе был даже «Игрушкин лазарет»: старшие ребята пришивали плюшевым зайцам оторванные уши, чинили сломанные автомобили, что-то подклеивали, что-то подкрашивали. Джорджу это нравилось. Казалось, будто помогаешь друзьям, с которыми не виделся целую вечность. Однако, как получилось, что такой же мальчишка, как он, учился в той же школе, мечтал кем-то стать, может быть – шофёром, а может – пожарником, и вдруг погиб? Ведь войны нет… Он думал, что в мирное время умирают только пожилые люди. И вот Джорджа взяли вместо него, и он будет теперь жить в его комнате и слушать его пластинки. Джордж почувствовал вдруг необъяснимую, щемящую тревогу. Он знал, что ушедшим друзьям нельзя найти замену, но их можно и должно помнить. А сыновьям?

Все новички в приюте первое время дичились и даже самым весёлым играм предпочитали одиночество. Мистер Уильямс говорил, что их надо поддержать в трудный момент, и тогда они привыкнут к новой жизни и полюбят Блэкберри-хауз, и почти всегда оказывался прав: испуганные волчата вскоре превращались в обыкновенных мальчишек, озорных и жизнерадостных.

Джордж же, напротив, попал в семью – небывалая удача для одиннадцатилетнего, если учесть, что всем подавай ничего не помнящих и не соображающих малышей. Может быть, это вообще тяжело, когда твои желания вот так внезапно сбываются? Например, у Джорджа появилась своя комната, о которой он так мечтал. Всё бы хорошо, но в неё нельзя было ворваться с криком и гиканьем и плюхнуться на кровать, запустив в соседа подушкой. Не то чтобы ему запрещали бегать и резвиться, просто, находясь среди взрослых, невольно примеряешь на себя их манеру поведения – не лететь же сломя голову одному. В общей спальне допоздна стоял шум и гвалт, и мистер Уильямс порой несколько раз за вечер приходил их унимать. Там постоянно кто-то возился, сопел или бормотал, там Джордж чувствовал присутствие товарищей даже во сне и только сейчас понял, как это важно. Здесь же царила гнетущая тишина, лишь еле заметно колыхалась тюлевая занавеска, да по подоконнику монотонно стучал осенний лондонский дождь. Порой он просыпался среди ночи, не мог понять, где он, и пугался. Впрочем, это было не единственной его проблемой. Миссис Гилмор часто грустила, вспоминая Тео, и Джордж решил заботиться о ней и по возможности веселить. Чтобы отвлечь её от разговоров, неизменно заканчивающихся слезами, он рассказывал ей забавные случаи из жизни Блэкберри-хауса, но, как оказалось, делал только хуже.

– Не могу понять, что происходит, – говорила она мистеру Гилмору, – у него на уме один приют. Мы так хотели, чтобы он поскорее забыл это мрачное заведение. Хотели дать ему новую, счастливую жизнь.

– А ты его расспрашиваешь о ней?

– О ком?

– Об этой самой новой жизни? Интересуешься его делами?

Оказалось, что нет.

– Ну вот, а ещё жалуешься.

И мистер Гилмор задался целью добиться большего. В субботу они с Джорджем отправились играть в волейбол. Они давно нигде не были вместе – с того первого уик-энда. Мистер Гилмор очень уставал за неделю, а потому все выходные сидел перед телевизором с баночкой пива или уезжал в Ассоциацию рыболовов-любителей. Джорджу вспомнился летний спортивный праздник, всеобщее упоение игрой, азарт соревнований, шум и смех. Здесь же был слышен лишь стук мяча, глухой и как будто подневольный. Порой Джорджу казалось, что приёмный отец забывает о нём и думает о чём-то своём. О чём? Наверное, о том, как это несправедливо, что Тео ушёл, а Джордж занял его комнату. Джордж уже много раз слышал от миссис Гилмор, как они поженились и ждали сына, как заранее придумали ему имя и хотели дать всё, чего сами в детстве не получили.

– Как у тебя дела в школе? – спросил мистер Гилмор.

– Мисс Хоккинс мной довольна.

– А ребята? Ты подружился с кем-нибудь?

Джордж не знал, что отвечать. Тут ему хвастаться было нечем: одноклассники не принимали его к себе и дразнили подкидышем. В подростковом клубе тоже была скучища, зато он познакомился там с Джоном по кличке Ржавый – очень умным человеком. Они играли в настольный теннис и разговорились. От него Джордж узнал, что такое презервативы, и ещё много интересных вещей. Джон прогуливал школу, сбегал из дома, имел на своём счету приводы в полицию, – одним словом, жил смелой жизнью, и все мальчишки хотели с ним водиться, но рассказывать об этом приёмному отцу Джордж почему-то не стал.

По вечерам он не знал, куда себя девать. Родители допоздна сидели перед телевизором, но Джордж к такому времяпрепровождению не привык, и оно ему быстро надоело. В приюте телевизор был только один, его смотрели редко и лишь в присутствии наставников, да и то исключительно «Жизнь птиц» или что-нибудь о шедеврах мирового зодчества, и Джорджу думалось, что директор утаивает от них всё лучшее, а сам наслаждается захватывающими передачами. На деле же оказалось, что эфир забит нудными сериалами и новостями про шахтёрские стачки, взрывы и убийства.

Джордж несколько раз доставал свою папку с материалами для книги. Тут были вырезки из газет, открытки с изображением Блэкберри-хауса, записанные второпях воспоминания старожилов и его собственные размышления. Джордж попытался углубиться в работу, но у него ничего не получилось, и не потому, что он забыл свой приют. Напротив, лица товарищей и наставников, с детства родные коридоры, милые сердцу закутки, как будто специально предназначенные для задушевных бесед, и тропинки старого сада возникали перед ним с болезненной ясностью, и он прятал папку подальше в недра стола. Так бы он и тосковал и маялся бездельем, если бы не нашёл под кроватью коробку с конструктором. Джордж неожиданно увлёкся. Порой он возился с очередной моделью до полуночи и не мог оторваться. Однажды Джордж собрал замечательную подводную лодку и решил показать её отцу, но, подойдя к дверям гостиной, услышал голос миссис Гилмор:

– Этот мальчик так старается подольститься, что мне делается неловко.

Джорджу стало любопытно, о каком таком юном подхалиме идёт речь, и он был немало удивлён, когда выяснилось, что о нём самом.

– Не буду скрывать, мне неприятно видеть его за столом на месте Тео. И более того, когда я смотрю на тебя, мне кажется, что ты уже успокоился и готов ради него забыть нашего сына. Мне невыносима сама мысль об этом.