– Спасибо, Эллис, ты очень меня успокоила, – огрызнулась Кимберли.

Разумеется, у неё не было злого умысла, и тем не менее она очередной раз причинила Кимберли боль.

– Извини, я не хотела тебя обидеть. Просто я имела в виду, что леди Бикерстафф и вправду доброжелательна.

– Да, я уже знаю, Эллис, знаю, что она очень добра. Можешь не напоминать мне об этом лишний раз.

– Не иронизируй, Кимберли. Другая бы на её месте постаралась забыть своё прошлое, как неприятный сон, ни разу не навестила бы приют, а то и вовсе бы его закрыла. А леди Бикерстафф не такая. Она не кичится своим положением и богатством, поскольку превыше всего ценит в людях ум.

…В холле библиотеки Кимберли встретила миссис Роулендс, милую опрятную старушку в пенсне и уютном, почти домашнем чепчике.

– Хорошо, что вы пришли, мисс. Я провожу вас в лекционный зал. Сегодня там очень интересно.

О да, это было действительно интересно. Интересней, чем могла предположить Кимберли, и она застыла в дверях, как статуя. На кафедре стояла она. Кимберли не могла ошибиться: слишком часто она видела её в своих снах, ясных и чётких, как малярийный бред. Странно… годы как будто пронеслись мимо неё, но кое-что в ней всё же изменилось. Она была изысканно одета, со вкусом причёсана, она похорошела, налилась здоровьем, и в её лице появилась спокойная самодостаточность, сменившая надрывный юношеский запал. И всё же она по-прежнему выглядела на семнадцать лет. Почему? Неужели время над ней не властно? Или она перехитрила его, как перехитрила свою судьбу?

– Ну же, мисс, ступайте. В восьмом ряду есть свободное место.

Но Кимберли испуганно шарахнулась назад. Её бледность встревожила миссис Роулендс.

– Что с вами, мисс, вам дурно?

– Как она здесь оказалась?

– Кто?

– Гиена.

Миссис Роулендс поправила пенсне, недоверчиво посмотрела в зал и тут же облегчённо вздохнула.

– Бог с вами, мисс, откуда ей тут взяться? Последнего волка в нашем графстве пристрелили полвека назад. Помнится, я была тогда ещё девочкой. А о гиенах мы и слыхом не слыхивали. Вам что-то привиделось. Должно быть, вы устали с дороги и переволновались. Шутка ли, барышне одной приехать на почтовых из Лондона. Давайте я принесу вам печений и тёплого молока.

– Нет. – Кимберли мотнула головой, и из глаз её брызнули слёзы. – Она там, на кафедре, её зовут Гарриет Хадсон.

Миссис Роулендс дружелюбно взяла её за руку:

– Да успокойтесь же вы, наконец, никакой Гарриет Хадсон там нет. На кафедре леди Бикерстафф, читает лекцию по истории Троянской войны.

Нат появился на свет четырьмя днями раньше Дэниэла Саммерфилда, чья мать приходилась младшей сестрой его отцу, лорду Грэттону, и кузенов окрестили одновременно в церкви Сент-Кросс, что на Уайтхед-стрит. Две супружеские пары, связанные родственными узами и живущие по соседству, пребывали в замечательных отношениях и считали, что их первенцы тоже должны подружиться.

«Должны подружиться» – само по себе не очень удачное сочетание, к тому же Нат и Дэниэл оказались детьми совершенно разными. Дэниэл излучал неизбывную весёлость. Он стал сущим бедствием для нянюшек: готов был перевернуть вверх тормашками весь дом, стоило им на минуту зазеваться, – между тем как спокойный задумчивый Нат необычайно рано проявил тягу к познаниям и предпочитал играм и проказам одинокое времяпрепровождение в обществе любимых книг. Он тревожил родителей склонностью к самоуглублению, которую отец находил не вполне здоровой для мальчика его лет, а маменька заранее проливала горькие слёзы при мысли, что Ната придётся отправить в закрытую школу, наполненную, судя по утомительно восторженным воспоминаниям супруга, такими же забияками, как несносный отпрыск её жеманной золовки, которая, вопреки заблуждениям лорда Грэттона, не отличалась ни красотой, ни добрым нравом, хотя и воображала о себе невесть что.

Как ни странно, необходимость определять сына в школу приводила в смятение и леди Саммерфилд. Она опасалась, что это мрачное место погубит её строптивого, резвого жеребёнка. Оказавшись в чужих суровых стенах, он не выдержит муштры, он никогда не смирится с неволей и зачахнет.

Частная школа Хэйвуд-корт располагалась в одном из южных графств. Немудрено, что именно ей лорд Грэттон поручил образование своего старшего сына и наследника, ведь это элитное заведение для мальчиков воспитало уже не менее десяти поколений его славного семейства. Туда же лорд Саммерфилд решил отдать и Дэниэла к взаимному удовольствию обеих жён. Не будучи в восторге от племянников, каждая надеялась на их помощь. «Наверняка Дэниэл не даст кузена в обиду и защитит от чужих сорванцов», – думала леди Грэттон, между тем как леди Саммерфилд уповала на то, что зануда и тихоня Нат присмотрит за её милым непоседой и предостережёт его от сумасбродных поступков.

Вопреки зловещим прогнозам любящих матушек, двоюродные братья в Хэйвуд-корте не зачахли. Дэниэл сделал здесь потрясающее открытие: оказывается, в мире есть ещё что-то, не уступающее по важности его шумным забавам. Новость эта Дэниэла не обрадовала, но и не настолько огорчила, чтобы лишаться здоровья.

Что касается Ната, то занятия гимнастикой, холодные обтирания и подвижные игры укрепили его физически, а многочисленные увлечения встретили гораздо большее понимание и поддержку, нежели дома. Натура, жадная до тайн и загадок, Нат интересовался всем и вся, и директор школы предоставил в его распоряжение свою личную библиотеку. Мистер Рэндольф помогал ему в поисках нужных книг и даже выхлопотал для него разрешение заниматься в архиве краеведческого музея, что было особенно ценно, ведь Нат с первого взгляда влюбился в Хэйвуд-корт, в окрестные луга и рощи, в крохотные деревушки – Эпплби, Клавер-Мид и Чадуэлл, – притулившиеся на правом берегу ленивой медлительной реки, в каменный мост о пяти пролётах, под которым в старину жил отшельник, в Уилбертон – маленький провинциальный городок, молчаливо созерцающий идиллию английской глубинки с левого берега. Его ни разу не почтила своим присутствием королева Елизавета, он никогда не был логовом якобитов, Карл II не прятался в тени его дубов от преследователей, и, хотя Уилбертон находился на обочине громких исторических событий, трагикомедия человеческого бытия разыгрывалась здесь с не меньшим надрывом.

Сейчас городок жил размеренной жизнью, и перипетии былых веков воплотились в балладах и легендах, которые сразу же овладели богатым воображением Ната, да и сам Хэйвуд-корт был для него родным местом, – куда более родным, нежели новенький, с иголочки, особняк на Эксетер-сквеаре, приобретённый лордом Грэттоном за месяц до свадьбы.

А Хэйвуд-корт помнил отца нерадивым задиристым школьником, и дедушка когда-то постигал здесь азы греческого, а на стене карцера, обитой деревянными панелями, Нат обнаружил автограф своего прадеда, искусно вырезанный перочинным ножом, и порой ему казалось, что он уже видел и эту сторожевую башенку ворот, и уютный мощёный двор, и тонкий шпиль готической часовни, и веерный свод парадного зала в каком-то далёком и очень приятном сне.

Существует мнение, что тихих мальчиков в школах дразнят и презирают. Быть может, оно отчасти и верно, когда речь идёт о скучных трусоватых нытиках либо о хитрых подлизах, не гнушающихся ябедничества, а начитанный парень, да если он ещё и хороший рассказчик, будет всегда уважаем товарищами.

Когда окно умывает ноябрьский дождь, парк вымок так, что того гляди уплывёт, ни о какой прогулке не может быть и речи, а дортуар погружён в таинственный полумрак, каждый знает, как здорово собраться в тесное полукружье у горящего камина, хрустеть сухариками, подсушенными над огнём, и слушать увлекательную историю. Такие вечера запоминаются на всю жизнь. Пролетают годы, и мы постепенно осознаём, что это и было счастье. Даже если закадычных друзей разбросало по свету, Старому и Новому, пламя школьного очага всё ещё согревает нас, и мысленно мы собираемся подле него, как встарь, образовав тесное полукружье. Умные увлечения и благие начинания непременно встретят поддержку, и тот, кто готов щедро и от души делиться интересными сведеньями о самых разных предметах, никогда не будет одинок в мужской школе.