Ладно, черт с ними, с жабрами и Ихтиандром. Полно своих дел. Переписать для начала рапорт…

Раскатов прочитал мой рапорт о встрече с инженером и благожелательно кивнул:

– Дело хорошее. Только ты на него не дави и подписок не требуй. Интеллигенция тут щепетильна. Больше взывай к совести и принципиальности.

– Так и делаю.

– Ну и молодец…

Весь день я крутился как волчок. Была встреча в городском Совете с председателем, какие-то совместные планы, на согласование которых Раскатов послал меня, поскольку сам этой бюрократии не любил и не слишком в ней разбирался. Потом опять были бумаги. Встреча с осведомителем, который не сказал ничего толкового.

Дел всегда было больше, чем я мог выполнить и запомнить. В записной книжке я отмечал не только планы на день, но и примерное время, когда это будет выполнено. Ни разу ничего не удалось сделать вовремя. Графики все время сбивались, а то и летели к чертям.

Вот и сейчас. Оглянуться не успел, а солнце уже за горизонт валится. А у меня на сегодня еще запланирован визит в больницу шахтоуправления, заодно являвшуюся и городской больницей. Это объект моего обслуживания, притом достаточно серьезный. Там может быть что угодно, начиная от подготовки в городе и в самой больнице террористических актов и кончая тайным излечением пострадавших преступников. Ну а еще в таком медучреждении концентрируется весь город, начиная от разнорабочего на шахте и кончая секретарем горкома. И в палатах много о чем болтают. Оставлять без оперативного освещения такой объект никак нельзя, а добросовестно трудившийся там осведомитель переехал месяц назад в областной центр. Будем искать нового. Но для начала нужно познакомиться с руководством.

Я закрыл и опечатал сейф, а потом и сам кабинет. Поправил перед зеркалом в коридоре свою гимнастерку, подзатянул немножко ремень, так что грудь выпятилась. Перекинул через плечо командирскую сумку. Остался доволен своим внешним видом. И отправился знакомиться с медицинским учреждением.

Больница располагалась недалеко и представляла из себя обнесенную глухим забором обширную территорию. На ней устроились два длинных унылых желтых здания, несколько хозяйственных построек, сквер с елками и лавочками. Ворота никто не стерег, проход был свободный, чем я и воспользовался.

Прошел к ближайшему корпусу, толкнул дверь, но она оказалась заперта. Чертыхнувшись, отправился искать главный вход. Тут и услышал шум и скандал. Меня повлекло туда, как бабочку на свет. И, понятное дело, наткнулся на приключение, к которым у меня непреодолимое притяжение, как у металлической стружки к электромагниту.

Между главным корпусом и длинным дощатым сараем, перед которым стоял истлевший кузов древней автомашины с еще видневшимся на металле красным крестом, разворачивалось мерзопакостное действо. Трое перепившихся молодчиков вели себя с дамой неподобающим образом. Точнее, просто как свиньи.

Заправилой был высокий, статный парень, кудрявый, гладко выбритый, в косоворотке, шароварах, блестящих сапогах. Ну прямо разбиватель девичьих сердец. Очередное сердце он, похоже, решил разбить не своими кудрями и греческим профилем, а грубой физической силой, которой у него переизбыток. Пьяно покачиваясь, сграбастав тонкую кисть руки хрупкой девушки своей лапищей, щедро одаряя ее ароматом своего перегара, он что-то полушепотом внушал ей.

Девушка в белом халате, судя по возрасту, медсестра, ну уж никак не врач, перестала призывать к сознательности и разуму и теперь молча и зло вырывалась. Ну прям Маяковский – пьеса «Барышня и хулиган».

Кудрявый резко повысил тональность, сорвавшись на крик, но девушку не отпускал:

– Ну ты чего ломаешься? Ты чего, королева, да? А я для тебя кто? Грязь под ногами? На меня смотри и глазенки не прячь! Я ж для тебя душу рву! А ты… А я!..

В общем, бред отвергнутого павиана. Банальности утомляют. Так что назрел драматический момент выхода на публику доблестного рыцаря Айвенго.

– Э, богатыри, не пора ли на боковую? – спросил я. – Перебрали сегодня.

– Ты хто? – Кудрявый обернулся, отпустил девушку и теперь разглядывал меня – в гимнастерке без знаков отличия, галифе и сапогах. Сейчас многие так ходят, не имея никакого отношения к армии.

– Я-то? – спокойно произнес я. – Сотрудник ОГПУ. Так что требую прекратить нарушение общественного порядка и разойтись.

Двое квадратных и звероватых хулиганов, по виду – только что из забоя, с характерными движениями и осанкой, как-то сразу мне поверили, потерялись и сникли. А кудрявый, который от любовного томления совсем обезумел, как с цепи сорвался. Посмотрел на меня налившимися кровью одичалыми глазами.

Я думал, он начнет базарить, чтобы не уронить лицо, а потом все же благоразумно растворится в вечерних сумерках. Но он заревел бизоном:

– Ну так край тебе, ГПУ!

И бросился в атаку. Приятели пытались удержать его, схватили за руки. Но это как пароход удержать верёвочкой. Разбросал он их, как кегли, и вот уже передо мной. Распахнул ручищи – мол, задавлю! В общем, открыт объятиям и ударам. Тут же и огреб.

После первого моего удара в ямочку на подбородке, которого обычно хватает, чтобы успокоить надолго и надежно, противник очухался на удивление быстро. Посидев пяток секунд на земле, так и не проникшись торжественностью текущего момента, именуемого «обуздание возбужденного павиана», он попытался встать. Тут уж я стесняться перестал.

За поясом я всегда таскал «наган», который фиксировался специальными ремешками, так чтобы не обронить и чтобы выхватить его легко. А выхватывать я оружие умел не хуже американских пастухов, про которых в освобожденном нашей дивизией Киеве смотрел в синематографе фильм. Рукояткой револьвера я приголубил кудрявого по черепушке с биллиардным треском. Не сильно, чтобы не убить дурака. Но чтобы образумить.

– За компанию сплясать хотите? – повернулся я к приятелям поверженного.

Те отчаянно замотали головами, мол, и в мыслях не было, при этом отступая и думая лишь об одном – как бы быстрее смыться. Воевать с властями в их планы определенно не входило.

Между тем кудрявый замычал, заболтал головой и начал снова приподниматься. Крепкая у него голова, однако. Только вот на этой голове густо, а внутри пусто.

– Нет у тебя прав пролетариат револьвером бить! – загундосил он, опершись о стену спиной и стоя на полусогнутых.

– Ты пролетариат? – удивился я. – Ты пьянь и хулиган. И еще… Что ты там про ГПУ пел? Смотри, барашек, по краю ходишь.

Он что-то хрюкал, не в силах вернуть фокус в глазах.

– А теперь пошли вон отсюда! – гаркнул я командирским голосом – это я умею. В таких случаях голосина у меня такой, что коровы доиться перестают, а быки – начинают.

Вся компашка аж подпрыгнула на месте. Потом друзья взяли под руки пострадавшего бузотера и поволокли прочь. Вразвалочку бежали, как медведи, косолапо. Опасливо оглядываясь – боялись, что я им в спину стрелять начну?

Троица была уже у ворот, как откуда-то из-за сараев выскочил невысокий мужчина с дрыном больше его самого. Он прорычал что-то нечленораздельное. И был налит такой яростью, что троица неприлично убыстрила свой ход. Незнакомец хотел было устремиться за ними, но тут девушка шагнула к нему и положила руку на плечо:

– Гордей, не волнуйся. Они меня не обидели.

Я присмотрелся к нежданному защитнику. Попытался припомнить, где я его видел… Ну конечно! Этот тот самый юродивый, который чуть не сбил меня ящиком на платформе, когда я чинно сходил с поезда.

– Я их… – закивал Гордей. – Скажи им, пусть не приходят. Скажи, что убью…

– Ну что ж ты такое говоришь. Не надо никого убивать.

– З-за вас убью…

Он не отбросил, а аккуратно поставил дрын у ворот, видимо, рассчитывая, что еще пригодится. И исчез так же скоро, как появился.

– Ох, слава богу, никого не зашибли, – произнесла девушка. – Это Прокопов Гордей. Он немного не в себе. А сила у него медвежья. Действительно поубивал бы.

– Чего так?