– Прячься, придурок!

– Пистолет, помрёшь же, дурак!

Крики моряков эхом разлетались по трюму. Колян нашёл в себе силы подняться и бежать на голоса коллег, но поскользнулся на инее и на всей скорости влетел в одинокий гроб старшего помощника Захарыча. Колян рухнул на него всем телом, послышался хруст сломанной доски.

– Пистолет, живой? Пьяница несчастная! – ругался из своей будки боцман. – Аккуратней надо быть!

Колян распластался на ящике с Захарычем и стонал от боли.

– Побойся Бога, Колян! Захарыча разбудишь, – тихо сказал электромеханик.

Команда разобрала остававшиеся брикеты с рыбой. Плашкоут отшвартовали, следующая партия должна была подойти через двадцать минут. Моряки разошлись по углам полузаполненного трюма. Нетёсов смотрел на равнодушную луну в просвете. Из окна грузовой кабины в ночной воздух выбивался сигаретный дым из лёгких боцмана. Раздавался хрипящий кашель. Кто-то из членов экипажа курил прямо в трюме, где и так было тяжело дышать из-за хладагента.

– Пистолет, походу, Захарычу гроб сломал, – сказал электромеханик Толик. – Слышали, доска хрустнула?

Гена с мотористами стянул бэги с ящика. Две досочки действительно сломались при падении Коляна. Простыня в районе лица старпома свисала, оголяя серую безжизненную гримасу. Нетёсов посмотрел на ящик, где покоился Захарыч, и только сейчас, в лучах лунного света, заметил, что большие голубые глаза старшего помощника по-прежнему открыты.

– Захарыч смотрит. – В воцарившейся тишине могло показаться, что Антон сошёл с ума.

– Чего? – прохрипел Гена.

– У Захарыча глаза по-прежнему открыты, – тихо проговорил Нетёсов.

Экипаж переводил взгляд то на гроб Захарыча, то на Антона.

– Даже сейчас продолжает следить, чтоб мы работали. – Улыбка выступила на лице Коляна, но, заметив, что больше никто не смеётся, он тут же поспешил спрятать её подальше.

– Как будто его гробницу тут расхищать пришли! Да, Антоха? – сказал Толик.

– А может, это и есть гробница? – ответил тот. – А мы тут соседствуем с Захарычем.

– Только не начинай опять, мужик, – уставшим голосом промямлил Колян. – Это у Антохи из-за четырёх месяцев в море крышак немного поехал. Тебе бы в отпуск, может?

Нетёсов замолчал.

– Так почему мы-то соседствуем? – спросил Гена. – Мы вроде как пока ещё живы. А вот у Захарыча дела похуже.

И снова тишина. В прямоугольном просвете трюма ветер гонял по небу спящие облака. Звёзды, будто нарисованные на небе вокруг белой луны, блистали над «Плутоном», точно огоньки на кончиках сигарет в руках моряков. А люди здесь, внизу, всматривались в просвет, будто хотели разглядеть в ночном небе кого-то, кто точно так же пристально рассматривает их где-то там.

– Антоха дело говорит, – высказался Толик. – Тут своё отмотаешь, потом домой возвращаешься, как будто с того света. А все вокруг тебя так и живут своими жизнями, просто ты из неё выпал.

– Как Захарыч из нашей выпал, – буркнул Колян.

– А чё, сильно что-то поменялось за сегодняшний день? – продолжал Толик. – Вчера вечером был старпом, сегодня его нет. Работаем дальше, по расписанию. Даже в компании ничего не поменяли, рейс продолжается.

– А может, мы и не живём вовсе? – сказал Нетёсов. – Вот поэтому для нас жизнь от смерти особо и не отличается. Упал бы на Коляна брикет с рыбой – завтра загружались бы без Коляна.

Колян молча осматривал трюм стеклянными глазами. Нетёсов продолжал:

– Появились на свет и не знаем, что теперь с этим делать. Смотрим, что все вокруг в таком же недоумении. Потом люди начинают просто зарабатывать деньги, чтобы продлить эту бессмысленную карусель жизни ещё на один денёк, вот и мы берёмся за это дело. Так проживаем день за днём, потом что-то случается, мы умираем и выходим из игры. Нас всем жалко до поры до времени, но завтра всё забывается, и снова надо продолжать свою карусель.

В оледеневшем трюме «Плутона» повисла такая же печальная и холодная тишина. Моряки не смеялись над словами Нетёсова, как это бывало ранее. Почему-то сейчас любые шутки застревали в горле першащим комом. Кто-то смотрел себе под ноги, думая о чём-то своём, кто-то, наоборот, поднял глаза к небу, хладнокровно смотрящему вниз, через просвет трюма, на таких мелких и глупых людишек, застрявших посреди моря на этом нелепом железном острове. Нетёсов смотрел в голубые, будто лёд на переборках трюма, глаза старпома. Они будто смеялись над живыми своим равнодушием. Будто кричали оставшимся морякам: «Ждите, глупцы! Ждите и бойтесь меня! Прячьтесь от меня за своими важными делами. Придумайте их ещё больше, получайте за них ещё больше бумаги, которой придаёте так много ценности. Вы лишь смешите меня своими играми, где победитель пересекает финишную черту одновременно с проигравшими. Но что важней всего? Главное – усложнить путь до финала как можно большему количеству участников. Лгите, мухлюйте, подставляйте подножки остальным, но не забывайте спотыкаться сами, иначе какой смысл в этой гонке? Ведь вам и за отведённый век жизни так и не придумать, чем себя занять, чтоб раньше времени не умереть от скуки. И вы знаете, что каждый день врёте самим себе о собственной важности. А ваша жизнь, а ваши ценности, а ваши срочные дела не более чем попытка оправдать хоть как-то своё рождение. Не более, чем бегство от меня, ибо Я – сама Смерть. Ждите, глупцы! Ждите и бойтесь меня!»

– Антошка, – нарушил тишину уже порядком протрезвевший в морозном трюме Гена, – ты книгу свою дочитал?

– Почти дочитал, а что?

– Так интересно же, кто «герой нашего времени»?

– Именно нашего? – улыбнулся Нетёсов.

– Ну конечно!

Антон оглядел красные от синего мороза лица моряков и сказал:

– Наверное, в чём-то правы были те чиновники и предприниматели с фестиваля, о котором говорил Колян. Ведь они действительно «герои».

Колян поднял глаза на Нетёсова.

– Они герои нашего времени, – продолжал Антон, – те, кто думают о том, как и где сэкономить на людях. «Герои» – предприниматели, чей жизненный путь – это беговая дорожка с привязанной на ниточке купюрой перед лицом. Важно открыть больше бизнесов в тех сферах, которые совсем не интересны. Ведь интересны только деньги. Боже, как же скучно. А скучному времени – скучные герои. И тут появляются «герои» – чиновники, этим повезло меньше всего в жизни. Ведь на них лежит проклятие делать деньги из ничего. Проклятие бомжей, нашедших сундук с золотом. Первая мысль – накупить как можно больше дорогих штуковин, чтоб за бриллиантовой маской никто не разглядел на их лицах подвальной грязи. Жаль, что от нищеты в головах не поможет даже самый дорогой шампунь стоимостью всех денег планеты. «Герой» владелец нашей судоходной компании, который рискует нашими жизнями на почти затонувшем судне. Он «герой», отправляющий в плаванье мертвеца, чтоб не срывать планы заработка. Но не стоит расстраиваться, ведь мы тоже «герои»! «Герои», готовые рискнуть быть съеденными ледяными водами «Плутона» ради лишней копейки в кармане. Герой нашего времени – собирательный образ общества. А вечно голодные земляне бесконечно ненавидят и бесконечно обожают тех, кто умудряется наживаться на их собственном горе. Потому что в душе мы все те самые нищие чиновники, предприниматели и владельцы судоходных компаний, просто им повезло больше, чем нам. Мы все – герои-нигилисты, отметающие все устои, которые не приносят лишнего рубля в карманы.

Спустя несколько минут к «Плутону» пришвартовали очередной плашкоут, гружённый замороженной рыбой. Погрузка продолжилась в обычном режиме. Моряки больше не перекидывались словами и шутками друг с другом. Только усталость и безнадёжность рисовались на их измученных лицах. Кладя брикет за брикетом, они наконец добрались до единственного не забитого угла в трюме, где оставалось замороженное тело Захарыча. Но спустя совсем немного времени и его несчастный ящик был похоронен под грудой замороженной рыбы.

Через час плашкоут отшвартовали, судно снималось с якоря. Они прощались с заснеженной Камчаткой и отправлялись на юг, к острову Сахалин. Усталые моряки разбредались по своим каютам, падая без сил на тёплые шконяры. «Плутон» отправлялся дальше в путь, оставляя за собой лишь морскую пену, точно следы зверя, на тёмной воде Охотского моря.