Следить за своим здоровьем

Чтобы помочь другим, у тебя должны быть силы. Как никто другой, оперирующий хирург должен быть выносливым и стрессоустойчивым. Я всегда занимался спортом, чтобы быть в форме. Бегал, ходил на лыжах, играл в гандбол. Все время тренировал себя.

Итак, главные правила, если вы точно хотите стать кардиохирургом:

– Стрессоустойчивость,

– Выносливость,

– Умение работать в команде.

Однажды мой дедушка повел меня в музыкальную школу. Перед этим он немного учил меня играть на пианино. Идея со школой мне страшно не понравилась, пел я с удовольствием, а вот играть никак не хотел. Всю дорогу к школе я кричал и ревел до тех пор, пока дедушка не пообещал мне, что в школе я буду только петь. Я согласился. Но обман быстро вскрылся, и я был разочарован – заниматься музыкой мне категорически не нравилось, это была просто мука. И вдруг на седьмом году учебы случилось чудо.

Дело в том, что у меня занятия стала вести очень хороший педагог, Белла Иосифовна.

И она меня сразу поняла, почувствовала.

Настоящий учитель всегда найдет подход к ученику.

Белла Иосифовна дала мне разбирать Патетическую сонату Бетховена. Сначала я испугался, но когда начал разучивать ее, то испытал такую гамму чувств… Я словно понял, что это музыка от Бога! Так же, как и произведения Чайковского, которого я тоже очень полюбил. И до сих пор, когда играет первый концерт Чайковского, время для меня замирает…

А вообще, хирурги и музыканты точно похожи. Как минимум умелыми руками с тонкими и длинными пальцами.

Моя любимая музыка для снятия стресса – упомянутый выше первый концерт Чайковского и Бетховенские Лунная и Патетическая сонаты. Думаю, своему музыкальному вкусу, да и многому другому, я обязан своему педагогу.

Это я к чему? К тому, что на учителей мне по жизни везло, об одном из них я вам сейчас расскажу.

С Борисом Алексеевичем впервые я познакомился в институте. Он читал у нас лекции. На что я сразу обратил внимание? Обычно лекторы выходили и мы только успевали записывать.

Нужно было все четко разложить по полочкам: какие причины болезни, какая клиника, чем лечить. И эти наши записи были настолько емкими, что мы могли не заглядывать в учебники – читали лекции и шли сдавать экзамены, зачеты, и все было в порядке. Здесь же – только мы приготовились писать, как началось что-то необычное.

Борис Алексеевич выходит на трибуну, здоровается, объявляет тему и говорит ассистенту: «Приглашайте больного». А все лекции он читал в конференц-зале пятой клинической больницы. Приводят больного на сцену, он начинает с ним беседовать. Лекционный ассистент выводит на экран снимки, кардиограммы. Начинается некое шоу, своего рода представление. Мы сидим в зале и ничего не понимаем.

Мы даже не поняли, что надо записывать все, что профессор в это время спрашивает и что больной отвечает – а он именно так наглядно собирал анамнез и показывал нам реальную клиническую картину болезни! Потом уже, будучи врачом, я был у Бориса Алексеевича на лекциях и понял, насколько это интересно и важно для врача – такая подача материала!

Меня он выделил позднее. Было это вот как.

Когда я оканчивал последний курс, появился список студентов, которые могут остаться у Бориса Алексеевича в клинике. Я, к слову сказать, учился хорошо, у меня до красного диплома не хватало каких-то двух пятерок, и мне даже предлагали пересдать эти дисциплины, но я отказался: зачем мне красный диплом? И вот я обнаружил себя в этом списке!

Дальше вдруг объявляют: появилось место в клиническую ординатуру по хирургии! И мне предложили. Я, конечно, с радостью согласился, как вдруг выясняется, что есть еще один претендент с нашего потока, причем этот претендент – ленинский стипендиат, то есть круглый отличник. Точнее, отличница. И я… получил от ворот поворот! Но у меня все так – через тернии к звездам!

Тогда я пошел в интернатуру по хирургии. Но мне опять не повезло. Дело в том, что я летом поехал в Болгарию и каким-то образом умудрился на тамошних песчаных пляжах не просто поцарапать ногу, а еще и подхватить золотистый стафилококк. На ноге случилось гнойное воспаление, от которого я страдал потом почти год. А что такое гнойное воспаление для хирурга? Это значит, вход в операционную мне закрыт! И для меня, для будущего врача, это стало приговором.

Но Борис Алексеевич был в курсе и сказал: «Нечего тут лентяйничать, давайте его в рентгеновский кабинет, пусть осваивает рентгенологию!»

Надо сказать, когда я заканчивал учебу, я для себя принял такое решение: кем угодно, только не рентгенологом, потому что вредно, не кардиологом, потому что я, ей-богу, плохо понял курс кардиологии, и только не больница номер пять – как-то не глянулся мне там коллектив.

И все у меня выпало по итогу! И больница номер пять, и рентгенология, и кардиология! Такая вот череда случайностей… или закономерностей.

В то время каждый хирург обязательно должен был знать рентгенологию. Было такое правило. Дежурит хирург, привозят больного, и нужно его посмотреть в рентген-кабинете, сделать снимок, прочитать его. Рентгенолога на дежурстве нет, поэтому если хирург не посмотрит больного, он виноват.

То есть он обязан был уметь грамотно посмотреть и прочитать снимки. И я, понимая это, решил согласиться на работу в рентген-кабинете. Освоить все «через не хочу».

Сначала рентгенология мне показалась скучной. А потом я увлекся, я вообще увлекающийся человек. Помогла мне в этом врач-рентгенолог Кира Ивановна Ларина, которую я тоже считаю своим учителем. Она буквально «заразила» меня своей влюбленностью в дело.

И мне очень понравилась легочная патология. А поскольку я любил работать руками, я решил освоить метод бронхографии, то есть контрастирования бронхов.

Чтобы сделать это исследование, нужно заанестезировать носоглотку специальным шприцом, через нос провести катетер, увезти больного в рентген-кабинет, направить катетер, куда нужно. Я быстро освоил эту технику, да так хорошо, что совсем скоро мне, молодому интерну, стали доверять самостоятельно делать снимки, и у меня получались очень хорошие работы.

Так начались мои первые подступы к рентгенохирургии.

Наконец гнойники мои зажили, и я снова мог ходить на дежурства, на операции, ассистировать Борису Алексеевичу. И, видимо, тут он все для себя решил, правда, никому ничего не сказал.

У Бориса Алексеевича всегда была жажда знаний. У него даже работала переводчица, которая делала ему переводы из профильных иностранных научных журналов. Не каждый профессор может этим похвастать.

У Бориса Алексеевича всегда была жажда знаний. У него даже работала переводчица, которая делала ему переводы из профильных иностранных научных журналов.

И вот на одной утренней конференции он заявил, что нам необходимо развивать так называемое «направление Петросяна». Что за направление? Никто ничего слыхом не слыхивал про такое. Оказалось, речь идет о профессоре Петросяне из московского института Бакулева, который стал первым человеком в нашей стране, внедрившим в практику методы рентгенохирургического зондирования сердца.

И вот именно к нему Борис Алексеевич решил меня отправить.

Ангиографическое оборудование к тому моменту уже появилось в пятой больнице, но узкого специалиста для работы на нем не было. Помню, как я впервые попал в кабинет, где проводилось кардиографическое исследование.

Борис Алексеевич поймал меня в больничном коридоре, завел в предоперационную «секретного» кабинета, и я через большое стекло увидел обилие аппаратуры и склонившихся над пациентом двух хирургов. Рядом суетилась сестра, все было похоже на настоящую операцию, но разреза я не видел. Зато увидел вставленный через ногу катетер, а на экране специального телемонитора – сердце, в которое этот катетер входил, по нему бежало контрастное вещество…