25. Моя вредная панна.

  Завернул к уродливому особняку семейства Айзикович. Когда-то красавица ставила на подоконник черную свечу в подставке из опрокинутого навзничь собачьего черепа. Это был знак, что я могу к ней прийти поздно вечером, потому что щепетильная мама Марии-Владиславы рано ляжет спать и не услышит моих шагов.

  - Счастливые были времена! - прошептал я, приближаясь к кованой ограде. С нее свешивался обмороженный плющ. Служанка Айзиковичей, толстая губастая девка, сидела у пустого вазона и переругивалась на идише с горничной соседей. Вдруг она повернула голову, узнала меня и поздоровалась. Я кивнул, удивившись, что служанка меня еще помнит.

  - Вас сюда прислал ангел! - закричала она, - проходите скорее! С панной беда. Вот уже месяц, как она заперлась, лежит, плачет, никого не слушает. А завтра обещают погромы, ей нельзя оставаться в городе. Ничего на нее не действует! Никого она не слушает! Ни друзья, ни доктора, ни даже мать не решаются зайти к ней! В меня венским стулом запустила!

  Я осторожно зашел во двор. Стоит ли переступать порог своего прошлого? И как может повлиять на Марию-Владиславу ее бывший любовник, которого она чуть не убила?! Но что-то меня заставило войти в дом. Служанка закрыла за мной дверь, щелкнув не только английским замком, но и тяжеленным амбарным засовом.

  - Основательно подготовились к грабежам - заметил я. - Но это бесполезно. Обиженные молодцы из предместий вряд ли будут ломиться в двери. Они пойдут черным ходом. А еще - через чердак.

  В комнате, где забаррикадировалась ломберным столиком моя любимая, стоял полнейший мрак. Плотные шторы закрывали немытые окна. На персидском ковре валялись мокрые платки. Гардероб был распахнут, и оттуда торчали рукава темных платьев. На оттоманке лежала, завернувшись в войлочное одеяло, худая девушка с бескровным лицом и закрытыми глазами. Если раньше она мне казалась взрослой, то сейчас бедняжке было можно дать не больше 16 лет.

  - Панна Мария-Владислава! - закричал я, - вставайте!

  Молчание.

  - Вы не видите, она в бреду - сухо остановила меня служанка.- У нее горячка.

  - Горячка не длится месяц - громко сказал я, - в обратном случае она должна была уже либо выздороветь, либо отправиться на Лычакив.

  Услышав про кладбище, Мария-Владислава подняла голову, словно все еще не могла удостовериться, что этот голос ей знаком. Она посмотрела на меня с таким видом, что я испугался. Медуза!

  - Что вы делаете здесь? - крикнула она, - я же вас уже убила!

  - В меня действительно стреляли, но пуля прошла совсем рядом с жизненно важной артерией. Доктор Идлижбеков, проводивший меня в ту страшную ночь уличных боев к вам, рассказывал, что в меня выстрелила симпатичная блондинка из польской обороны Львова.

  - Вы же шли по улице, повернувшись спиной к тому дому! Откуда могла разглядеть ваше лицо с такой высоты?

  - Премного вам благодарен, панна Мария-Владислава. Но я пришел, чтобы объявить - вы должны немедленно встать и уехать за город. Вечером начнутся погромы.

  - Мне больше не хочется жить - вздохнула панночка. - Все пустое. Пусть убивают.

  - Придется мне взять ответственность на себя - сказал я, схватил Марию-Владиславу за ноги и, перекинув ее мощи за плечо, потащил прочь, как троглодит - свою добычу.

  - Вы с ума сошли! - завизжала полька, - Куда вы меня тащите?

  - Я же, по вашему мнению, русский варвар, второй Атилла, жадный и развратный скиф. Отчего же мне не отнести прекрасную полонянку в свою дымную пещеру, на нестиранные медвежьи шкуры? Вы меня бросили из-за этого? А я что, виноват перед вами, родившись в нечерноземной губернии? Между прочим, наш род Подбельских известен с конца 14 века. Мы не какие-нибудь нувориши-нефтепромышленники! Знаем мы их, еще полвека назад дед Марии-Владиславы собирал по ручьям всплывающую нефть для колесной мази, торговал всякой рухлядью, коней на ярмарках надувал трубочкой из осоки, чтобы они казались поупитаннее, дохлых кошек собирал. Что, неправда? Были бедные Айзиковичи, стали богатыми, теперь опять бедные. Истощились ваши скважины, не качается больше жирная дрогобычская нефть! Уплыли от вас свечные заказы!

  Панночка слушала меня внимательно, уже без гнева, а я ее тащил и тащил.

  - Откуда вы узнали, что мы на грани разорения? - спросила она.

  - В газетах пишут.

  - А с чего вы решили, что я вас не люблю?

  - Как с чего? Вы меня прогнали, а потом подстрелили хуже куропатки. И все потому что я оказался россиянам. Ну, скажите, Мария-Владислава, если бы я на самом деле был поляк - это что-то меняло?

  - Не знаю - вздохнула панночка, - наверное.

  - Нельзя быть такой врединой! Да, вот мой дом. Совсем не похоже на жилище варвара, правда?

  - Опустите меня скорее на землю, захныкала полька - я есть хочу, аж голова кружиться.

  Я угостил ее американскими консервами на кукурузных лепешках. Больше в доме ничего не было. Электричество вспыхнуло и погасло. Разразилась сухая гроза - молния ударила в старую кривую сосну. На фоне ее рыжего пламени, из которого вырывались сотни маленьких саламандр, я поливал из кувшина воду на голову Марии-Владиславы, а она терла комок скользкого мыла.

  Грязнуля моя, язычница, ящурка.....

  Пока Мария-Владислава сушила волосы, я открыл дверцу шкафа, просунул руку за чистой простыней, но вместо льняного полотна мои затекшие пальцы нащупали что-то костлявое и суставчатое. Это была львовская старуха Смерть, как всегда, ехидная, с новой серебристой высокой прической а ля Помпадур, с остро отточенной косой за плечами. Она выехала из нутра шкафа и уставилась на меня, словно прикидывая, куда лучше нанести удар.