- Маженку я час назад развязал - сказал Эрманн. - Она теперь не угнетенная, бегает на радостях по коридору.

  Так проходили дни. Постепенно профессиональное любопытство взяло в нем верх. Доктор твердо решил окончательно со мною разобраться - симулянт я или действительно психопат, и объявил меня своим другом. Благодаря Эрманну я перешел в привилегированную категорию. Мне единственному дозволялось покидать палату без разрешения, лежать на густой траве больничного кладбища, прогуливаться среди деревьев, трепаться с сиделками, а иногда даже заменять их. В нарушение всех правил Эрманн, растаяв, начал приглашать вечерами посидеть в свой кабинет. Ни одному больному не выпадала такая честь. Мы наслаждались настоящим, не желудевым, кофе, курили дорогущие колониальные сигары, болтали по-немецки о Ницше, читали вслух французские стихи. Ему нравился Эмиль Верхарн. Эрманн часто повторял его строчки о городе-скелете, чьи кости раскиданы предместьями. Верхарн писал, разумеется, о Париже, но доктор не сомневался, что поэт имел в виду "Париж для бедных" - Лемберг.

  - Разве это не про него написано? - говорил он. - Послушайте:

  Он вызывает желания, блестки чары,

  Зарево медью кидая до самого неба.

  Газ мерцающий светит золотою купиною.

   Рельсы становятся дерзкой тропою, ведущей

   К лживому счастью в сопровожденье удачи и силы.

   Это Город-спрут - осьминог пламенеющий,

   Гордый скелет на распутье. И все дороги отсюда

   Ведут в бесконечность - к Городу.

  - Мне страшно тут. Иногда я ощущаю, что под землей переворачивается с бока на бок гигантское земноводное.....

  - Это всего-навсего колебания почвы - улыбнулся я. - Тектоническая активность. Ведь рядом - Карпаты. Не бойтесь, землетрясений не было давно.

  Одно было плохо - кормёжка. Зима 1915/16 годов прошла голодно. Перестали давать ужин. Мизерная порция жиденькой водяной кашки размазывалась по детской тарелочке - большую посуду доктор Эрманн приказал убрать подальше. Сумасшедшие ловили и жарили черных белок, весело прыгающих в больничном парке. Умер попугай, которого я считал личной собственностью Карла 12-го, но он оказался ничейным. Птицу отправили сюда в наказание на распространение паники еще по распоряжению российского командования. Попугая хотели зарыть, но Карл 12-й отнял тушку и сварил суп. Если бы в окна психушки ненароком залетел феникс, он был бы немедленно изжарен.

  В начале нового, 1916 года, доктор Эрманн, напрасно ожидающий возвращения в свою клинику, посмел пожаловаться чиновникам на переполненность и нехватку провизии. Не дожидаясь ответа, психиатр сменил белый халат на замызганную кацавейку (раньше в ней рубили дрова у больничной кухни), схватил лопату, взрыхлил бывшую клумбу и посеял во влажную землю семена гороха, бобов, тыквы. Грачей от посадок отгонял своим видом человек-пугало, нацепивший на себя десяток консервных банок. После весенних заморозков Вольф Эрманн закопал несколько десятков картофельных клубней. Зато, когда зазеленели первые всходы и на теплых пригорках уже красовался гадючий лук (мышиный гиацинт), его рапорт наконец-то прочли и разозлились. Обещали наслать такую комиссию и разогнать всех симулянтов, которые мало что не желают сложить головы за цесаря, но еще смеют, негодяи, требовать себе усиленного питания!

  - Пусть приходит хоть триста комиссий - выругался Эрманн. - Дам больным немного кокаину из своих запасов, и они быстро всех развеселят.

  Комиссия - два полковника, три врача, писарь. Чокнутых и притворявшихся выстроили в коридоре. Читая выдержки из личных медицинских карт (в записях у него был немецкий порядок), доктор заметно волновался. Показав пальцем в мою сторону, психиатр сказал:

  - Это крайне опасная личность. Считает себя российским шпионом.

  Комиссия заулыбалась.

  - Раз он так жаждет попасть под военно-полевой суд - мы это ему обеспечим - произнес полковник. Если не докажем факта шпионажа, повесим за симуляцию. Идет война, церемониться нечего.

  Меня хотели забрать в тюрьму сразу же, но Эрманн сослался на необходимость дописать мое дело для суда и отсрочил изгнание.

  Полковник дал доктору день.

  - Если завтра в это же время он убежит - будете болтаться рядышком. Комиссия ушла, а я прислонился к стене и зарыдал.

  - Хватит - Эрманн хлопнул меня по плечу. - Придумаем. Я вам сейчас кое-что расскажу. Вдруг пригодиться....

  Он провел меня в кабинет, запер дверь и шепотом сказал:

  - Помните, вы жаловались, что нарвались в оперетке на антиквара Лозика, труп которого видели самолично? Это не галлюцинация. Он живой.

  - Ну и что? Какое это имеет значение, если меня завтра же казнят?

  - Огромнейшее. Это была не смерть, то есть, конечно, смерть, но инициация. Чтобы вступить в ал (химическое) братство, которое выше всех масонских лож, розенкрейцеровских орденов и прочих мистических объединений, нужно для начала умереть, а потом ожить. Алхимики докопались до эликсира бессмертия, поэтому избранные, выпив его, могут вырваться из загробного царства. И продолжать жить, будто они и не умирали вовсе.

  - Доктор, похоже, вы превратились в своего пациента! - заорал я.

  - Никакой это не бред, Мардарий - произнес зловеще Эрманн и изо рта его выскочил раздвоенный змеиный язык. Под белым халатом проступила молодая серебристая чешуя, ноги стали хвостом, глаза зажглись черным с желтым проблеском

   - Слушайте внимательно. Если вы убежите, мне несдобровать. Но если неожиданно умрете....... Сразу после я вас воскрешу. Только ничего не спрашивайте..... И не бойтесь, когда гроб начнут заколачивать. Это неприятная процедура, но кто говорил, что все должно даваться легко?

  Доктор Эрманн, ставший то ли змеем, то ли прозрачным, как богемское стекло, мальком угря, повернулся ко мне спиной. Теперь я видел на ней расплывающееся желтое или бледное оранжевое пятно, выложенное чешуйками в форме неправильной многолучевой звезды.