- Буду, созналась я, буду. Такие фразы ничего не меняют.

  - Это не все, что хотела рассказать. Олекса, оказывается, еще и черный колдун. Да, да, я в этом толк знаю. Думаете, почему с ним столь быстро сдружились?

  - Мы переписывались несколько лет.

  - Причем тут переписка? Олекса приворожил вас по старинному польскому рецепту. Хотите, поделюсь? И, не дождавшись ответа, вытащила книгу.

  "Коли хочешь, чтобы тебя любая девушка полюбила - поймай нетопыря, накрой глиняным горшком (горшок должен быть не купленным за деньги, то есть или украденным, или лично сделанным). В полночь положи его в муравейник; на следующую ночь забери скелет - в нем найдешь вилы и грабельки. Притянешь девушку грабельками - и будет у тебя возлюбленная; если хочешь, чтоб был у тебя добрый приятель, - выбери парня и его притяни грабельками. А коли немилая сердцу станет изводить тебя ненужной любовью - ее оттолкни вилами, и она отвернется от тебя. Если кто будет набиваться к тебе в друзья недостойный и негодный - отпихни его вилами, и оттолкнешь навсегда. Так благодаря кости нетопыря окружишь себя любовью и дружбой"

  - Нетопырей у нас навалом, а горшок керамический он у меня выклянчил с кафедры. В нем папоротник в воде стоял, потом высох и горшок красивый, кустарной лепки, пустовал. Говорил, будто ему кактус пересаживать надо - уверяла бывшая графиня. Но нет у него никаких кактусов! Он вообще никогда растений дома не держал, зачем, говорит, когда им на земле удобнее.

  - Так вы коллега его? Тогда ясно. Зависть.

  - Мне ваш Олекса даром не нужен - скривилась дама, я за справедливость борюсь. Нетопыря вам не жаль, съеденного в муравейнике? Советую поинтересоваться - что зашито в уголке пиджака внизу, помните, у него есть древний пиджак в черно-серую мельчайшую клеточку? Внизу, слева. Пощупайте и убедитесь! Поймите, если б то были честные ухаживания, попытки привлечь внимание! Кроме того, он дилетант! Всю жизнь занимался староболгарским языком, который никому не нужен был и в советское время, а уж сейчас подавно, ему обидно, вот и подался в "масонщики", пыжится, хочет доказать сам не зная чего...

  - Кости нетопыря я проверю. Закроем этот разговор.

  - Проверьте непременно!

  - Но если выяснится, что Олекса съел вместо нетопыря молодую ласточку...

  - А что тоже привораживает? - оживилась бывшая графиня Батори.

  - Ага, пошутила я, кто целиком ласточку скушает, с перьями и косточками, и даже клюв ее разгрызет, тому счастье в любви будет! (надеюсь, графиня ласточек не ест)

  Бывшая графиня ушла, а я подумала, что все это глупости и даже если кости зашиты в нижнем уголке пиджака, это ничего, ровным счетом ничего не меняет. Слишком мы с ним сдружились, слишком.

  ... Моя рука опустилась в нишу между подкладкой этого злополучного пиджака и поношенной шерстяной тканью. Слева? Слева. Ничего не было.

  - Олекса! А где нетопырьи косточки? Те, что ты зашил?

  - Алия, я отродясь такой дурью не занимался! Про рецепт знаю, но не пытался губить бедную мышку!

  - Может, ты их в коробочку переложил?

  - Нету у меня никаких коробочек!

  - Значит, ты их выкинул. Или в стенку вмуровал на удачу.

  - Разбей стенку, проверь.

  - Знаю. Ты их вшил в другой пиджак.

  - Посмотри.

  Олекса распахнул шкаф.

  - Щупай, щупай. Когда-нибудь ты мне поверишь. Когда-нибудь ты меня полюбишь. И мы поедем в горы, в замок Шенбронов, на вскрытие одного изумительного склепа. Ты ведь любишь склепы?

  ... Перед поездкой к склепам мне приснился повторяющийся сон.

  Маленький закарпатский городок у самой границы, где непременно есть ратуша с часами, магнолии и райские яблони, из чьих мелких яблочек варят варенье, похожее на варенье из коричневки. Вокруг расстилаются старые буки, на склонах гор заросли одичалого барбариса и можжевельника, перемешанные с необыкновенно пушистыми ёлочками, бьют родники, усаженные турьим языком, щитниками и безщитниками , а на высокой водонапорной башне, обыгрывающей мотивы неоготики, свили гнездо благородные аисты. Размах их крыльев наводит на еретическую мысль о родстве с вымершими птеродактилями и птерозаврами, или с громадным красавцем кецалькоатлем, чей пористый скелет с клювастым черепом и громадным, почти медвежьим, глазом, пылится в музее палеонтологии.

  Деревянная сереющая церковь мармарошской готики с чешуйчатой крышей стоит в зарослях высоких алых мальв, отцветших черешен и розового каштана. Ночь. Вокруг нее разбросаны большие мшистые камни, на них лучше не садиться - сыро, холодно, между камнями пробиваются вытянутые стебли ирисов и нарциссов. В церкви открыты резные врата, сквозь окна виден огонь свечей. Внутри - аккуратный черный гроб на подмостках, обложенный со всех сторон цветками тех же алых мальв, и с двумя рушниками красно-черной вышивки по краям. В гробу лежит молоденькая черноволосая девушка, внешне она совсем не кажется умершей, а только уснувшей. Ее лицо бледно, большие карие глаза плотно закрыты, но ногти не синеют, нос не запал. Я рассматриваю ее вышитую сорочку, лылык красный, лылык черный, один держит когтем на конце крыла другого.

  Стоят лылыкы почему-то вверх головой, на тощих лапках, хотя всем известно, что нормальная летучка вверх головой долго не простоит. Глаза лылыков вышиты мельчайшим бисером, у черного - красные, у красного-черные. Крылья обозначены гладью аккуратно, со всеми складками и засорениями, а из пасти торчат миниатюрные кончики клыков. Несмотря на клыки и когти, лылыкы вышиты добродушные, с подобием улыбки. Они живые. Они непременно проснутся и вспорхнут опылять алые мальвы, неуверенно размахивая узкими крыльями и корча смешные рожи, стоит только нежным язычкам соприкоснуться со сладким цветочным нектаром.

  Во сне темно, но темнота летняя, не кромешная, не пугающая, глаза к ней медленно привыкают. Тишина. Ждешь кошмара. Ждешь монстров. Ждешь, что она поднимется из гроба и погонится за тобой. Свечи горят, от них в сырую прохладу церкви проникает едкий жар, легкий ветерок колышет лепестки сорванных мальв, задевает черные тонкие волосы покойницы, но та не просыпается. Я знаю, она не мертвая, она спит, но разбудит ее - в другом сне - капля расплавленного воска, случайно упавшего со свечи на белую руку. Мне и жутковато, и любопытно - чего ждать, если девушка очнется? Станет ли она, прокусив мою шею, жадно слизывать свежую кровь и сукровицу, или попытается удушить этими белыми ручками?! А вдруг прелестная покойница решит засунуть в гроб меня?!