Забравшись на кровать, Наташа скользит губами, грудью и животом по его ногам, а добравшись до главной своей цели, задерживается.

От возбуждения и желания ее голова кружится. Поцелуями и прикосновениями она ласкает его с нежностью и страстью. Ей нравится чувствовать губами его гладкую кожу. Она хочет, чтобы он ощущал себя падишахом, повелевающим ею, его рабыней, готовой на все ради его удовольствия. Кончик ее языка гуляет у основания его члена, спускается ниже, к анусу, возвращается вверх, заигрывая с мошонкой.

Дамир пытается сдерживать стоны, но, ощутив членом теплую влагу и глубину ее рта, судорожно вздыхает и расслабляется, отбросив упрямство. Страстным шепотом он произносит фразу, которая в такие минуты обычно означала, что его охватило безумное желание, и он хочет, чтобы она не останавливалась:

– Ты сводишь меня с ума!

Догадавшись, что он более не в силах ждать, Наташа скользит к его груди, попутно пройдясь языком по его животу, а затем приподнимается и садится сверху. Двигаясь во все ускоряющемся ритме, Наташа хочет, чтобы он заполнил ее до предела, полностью овладев ею.

Дамир, словно прочитав ее мысли, кладет руку на свой лобок так, чтобы его пальцы, дразня, касались ее. Прижимаясь к его бедрам, она трется о них.

Оргазм, накрывший ее, оказывается невероятно долгим и острым. Наверное, проходит вечность, прежде чем ей удается вернуться в этот мир. Она ощущает его сперму на своих ногах…

Вечер только начинался, солнечный диск уже закатился за горизонт, от ближайшей к вилле рощицы долетал птичий щебет. Наташа лежала в джакузи, любуясь видом на Сингапурский залив и потягивая из высокого бокала кисловатое, но приятное на вкус австралийское вино.

С самого приезда на Сентозу ее преследовал один и тот же образ – Мерлиона, мифического покровителя Сингапура, льва с телом рыбы. Его изображения были здесь повсюду и казались Наташе безумно сексуальными, возбуждающими. Лев великолепен в своей царственности: сильный, вальяжный, хищный, неумолимый, его власти нельзя не подчиниться. Но Мерлион был более чем лев. Он воплощал водную стихию.

Наташа мечтала, что этот фантазийный образ вдохновит ее на удивительные эротические переживания, которые очень хотелось разделить с Дамиром. Но в том-то и дело, что ее любимого поглотило новое увлечение – Сентоза. Казалось, он решил исследовать весь остров, каждый его сантиметр. Просыпаясь чуть свет, он бежал на приватный пляж, часть территории их виллы, плавал для утренней разминки, а потом уходил, не объясняя, куда и зачем…

Наташу это, в общем-то, устраивало. Пару раз она выбиралась с Дамиром гулять по острову, но только лишний раз убедилась, что ненавидит туристическую суету. Ей больше нравилась уединенность их виллы, расположенной так, будто она находится на необитаемом острове. Строение размещалось на нескольких уровнях, отчего казалось, что оно состоит из нескольких этажей. Террасы, вид на океан, деревья, обрамляющие участок, придавали вилле очарование и так любимую Наташей интимность.

Художница с наслаждением разгуливала обнаженной и в таком же виде плавала до изнеможения, чтобы потом упасть на белый песок и некоторое время ощущать пульсацию крови во всем теле. Она вела совершенно отдельную от Дамира жизнь – полную эротических и эстетических переживаний. И лишь немного скучала по нему, ревнуя к Сентозе, так бессовестно забравшейся в сердце Дамира.

За все время их пребывания на вилле они с Дамиром занимались любовью всего один раз. Весь день до того они вместе гуляли в парке «Юниверсал», ужинали во французском ресторане, а к вилле вернулись пешком, поэтому Наташа, упав в шезлонг на террасе, сразу задремала. Дамир, как она заметила сквозь пелену сна, спустился на пляж.

Проснулась она от его прикосновений – ладонь Дамира, теплая, чуткая, легко касалась ее щиколотки, но быстро преодолела расстояние до бедра… По телу растеклось приятное тепло, и Наташа ощутила нетерпение Дамира. Она потянулась на шезлонге, выгнув спину и немного подавшись вперед, раскрываясь перед ним, провоцируя: ты готов или просто шутишь?

Дамир усмехнулся, и вот Наташа ощутила вес его тела, еще прохладного после купания, но уже горящего страстью. Она тронула его влажную после плавания в океанской воде спину и вдруг подумала о Мерлионе, о его влажной коже или, может, чешуе, гладко-серебристой, блестящей…

Образ полульва-полурыбы подстегнул возбуждение. Зарывшись пальцами в волосы Дамира, густые, как львиная грива, она попыталась направить его вниз, чтобы продлить прелюдию, но опоздала – он уже был слишком взведен, чтобы откладывать основное удовольствие. Невольно Наташа отстранилась, но он чуть заметно зарычал и сильным движением вошел в нее, властно притянув к себе. Она попыталась оттолкнуть его – это не было настоящим сопротивлением, а лишь мимолетным капризом, и он понял ее.

Их пальцы сплелись, Дамир завел ее руки за голову и, продолжая движение бедрами, вошел в нее так глубоко, что Наташа содрогнулась. Но это было далеко не все – Дамир только начал, он двигался к своей цели, попутно заставляя Наташу следовать за ним. И она доверяла ему – он знал, в какой момент ей нужно больше. Отпустив одну ее руку, он приподнял ее колено, и она обхватила его ногами за талию. Еще, сильнее, глубже – и Наташа поняла, что они извергаются в один и тот же момент…

Они лежали на одном шезлонге, тесно прижавшись друг к другу. Немного вина, музыка, доносившаяся из дома, – Наташа выбрала местную станцию, транслировавшую джазовый концерт, – и это небо над головой казались созданными друг для друга.

– Почему ты не играешь на рояле? – спросила она Дамира. В гостиной стоял очень недурной экземпляр Yamaha.

– Нет желания, – ответил он. – Играть на твоем теле гораздо интереснее…

– Может быть, – согласилась Наташа, глядя в черноту неба, усыпанного огромными звездами.

Дамир сыграл хорошо, но… не совсем ту мелодию, о какой она мечтала. Сказать ему или нет? Той ночью они ушли спать, а утром Дамир снова сбежал к своей обожаемой Сентезе. Наташа даже не спросила, куда он так спешит. Ночью она вдруг поняла, как донести до него свою идею. Ее она воплощала несколько дней, а теперь лежала в джакузи, представляя, какое впечатление произведет на Дамира ее замысел.

Все было подготовлено к его приходу. Трио музыкантов – пианист, саксофонист и барабанщик с компактной установкой – исполняли оркестровку обожаемой Дамиром песни из репертуара Нины Симон, Feeling Good. В холле с высоким потолком и окнами, выходящими на океан, царил полумрак. Стол был накрыт к ужину, рядом стоял официант. По комнате были расставлены листы ватмана с карандашными набросками – фэнтезийно-эротические сюжеты, где Мерлион и девушка, слегка напоминавшая саму художницу, сплетались в страстном танце-соитии. В воздухе ощущался запах мускуса.

Когда Наташа вошла в зал, Дамир уже рассматривал рисунки. Она подошла сзади, ее руки легли на его шею и скользнули вдоль позвоночника к копчику. Дамир ощутил прикосновение ее кожи, возбужденных, сжатых в бутон сосков, мягкого, но упругого живота, шелковистых, едва ощутимых волос на лобке. Он ощущал скованность в присутствии чужих людей, но музыканты продолжали играть, а официант разливал напитки, не глядя на пару.

Наташу тоже смущали нанятые ею мужчины. Более того, ей было просто стыдно перед ними. Но в этом же таилось и нечто эротическое – видеть себя чужими глазами, представлять, что они думают о ее теле. Краем глаза она уловила восхищенные тайные взгляды музыкантов. Стыд начал растворяться в возбуждении, которое она ощущала все острее и сладостнее.