Пробуждение назвать приятным не получалось. Сильное головокружение и тошнота, как при высоком давлении. Почему «как», видимо так и есть. Глаза не открываются, рук-ног не чувствую, в голове каша. Даже рад был бы объяснить всё похмельем, очень удобная объяснялка, но увы. Алкоголизм в моем случае застрял на стадии «получаю удовольствие» и никак не прокачивался дальше. То ли напитки неправильные пил, то ли с дозой напутал, но практические ежедневное потребление игристых вин не привело ни к зависимости, ни к похмельному синдрому. Может быть повышенное давление от этого? Да ну, бред какой-то!

В свои пятьдесят с хвостиком Георгий набрал не так уж много багажа: лишний вес, уже упомянутое давление и… и всё? А нет, еще одышка после первой перенесенной «короны», отсутствие обоняние после нее же длится уже два года, сильный астигматизм. На одном глазу близорукость, у второго дальнозоркость. Это из физических следов на теле. В ментальном плане гуще – усталость от постоянного бега вперед, накатившееся понимание, что достиг предела в карьере, желание что-то изменить, отягощенное непониманием альтернативы.

Жизнь складывалась как у всех, только чуток с напрягом до треска костей. Любимая жена, взрослые дети, квартира в Москве, высокооплачиваемая работа до разумных пределов и до недавнего времени. Всё сам, точнее сами с супругой, без помощи родственников и друзей. Из очередного Мухосранска через областной центр в Первопрестольную, где смогли раскрыть потенциал. Оказалось, что за десять лет в попе мира отрастили такие когти и клыки, что сошли за своих среди «омосквичевших». А коренных москвичей и не видно – они или благоденствуют на ренту от недвижимости в центре столицы, или отступили перед напором голодных детей провинции и съехали в область проживать разницу между ценой московской двушки и домодедовской. Как минимум в его случае было именно так, бывшие хозяева первой купленной квартиры съехали в Домодедово.

Как ни странно, но времени, упрямства и сих хватило не только на работу. Фотография, стихосложение, попытки рисования, историческое фехтование и реконструкция доспеха – неполный перечень увлечений. К тридцати годам успел стать чемпионом России по этому самому фехтованию. А потом успокоился и в свободное время тренировал команду молодых пофигистов. Когда в кармане завелись какие-никакие деньги, реализовал еще одну мечту из детства – стал обладателем винтовки. Причем осознанно подрезал крылья мечте – вместо снайперской винтовки Драгунова купил Сайгу в калибре 5,45. По сути, тот же АКС-74, но без функции стрельбы очередями. Георгий «он же Гога, он же Жора» послужить успел в «непобедимой и легендарной» Советской Армии. Есть подозрения, что правый глаз он «посадил» именно неуёмными пострелушками. Стрелял не очень часто, но очень много всегда, когда появлялась возможность. Командировка в Новороссию позволила чуток расширить и углубить навыки стрельбы. Просто командировка, просто поиски пропавшей дорогостоящей техники…

«В ЭФИРЕ! ПИОНЕРСКАЯ! ЗОРЬКА!» – капсом, с восклицательным знаком после каждого слова, с убийственным зарядом оптимизма кто-то вбивал мне в мозг страшные звуки. Три раза, целых три раза жуткое нечто вонзилось мне в уши. Организм офигел, подпрыгнул с узкой кровати и упал в узенький проход между шкафом и письменным столом. Мама! Что это, где это? Как я тут оказался?! Самое странное, что я точно понимал, где я. А вот кто я, тут уже сомненье. Голова продолжала сбоить, мозг отказывался верно интерпретировать картинку, мышцы – выполнять команды мозга. И только обоняние, вдруг включившееся обоняние четко говорило – я в доме родителей в своей комнате. Когда-то я был уверен, что это комната, а сейчас она размерами больше напоминает мне шкаф. Два с половиной на неполных три метра, в которые засунули тумбочку, диванчик, письменный стол, стул и меня. Меня – здоровенного стадесятикиллограммового дядьку! Опа, поправочка: взгляд уперся в правую руку, прижатую к стулу – для ста десяти кило как-то слабенько. Начинаю поднимать себя на коленки, сажаю аккуратно на диванчик – хлипенький какой-то я у меня, несерьезный. Осматриваю комнату восстановившимися глазами, шкаф со старой одеждой пропал, этажерка с подшивками ЗОЖ за девяностые-двухтысячные годы пропал, зато древняя тумбочка и такая же полка на старом месте, на стуле висит школьная форма на подростка, в кресле школьная сумка. Попал! Доискался смысла, домедитировался до истоков, блин. Тонкие пальцы подрагивают, воздух с сипением вырывается сквозь зубы – я знаю, куда попал, а вот когда? А может я в дурке? А кому я там нужен? А может я умираю? Нет, я уже умер! Я в аду или в раю? Да и плевать, жизнь нам дается в ощущениях, если я ощущаю себя мальчиком, надо жить в предоставленных условиях. О как – появилась тяга к жизни. И вообще, зрение улучшилось, апатия прошла. Вот только думать трудно, словно при высокой температуре, или высоком давлении. Вспоминать какие-то факты и детали получается, а вот быстро соображать – не быстро. Голова начинает кружиться. Подозреваю, что физические кондиции головного мозга, всякие там нейронные связи, проводимость каналов и производительность процессора не очень. Надо снова прокачивать.

Я с детства увлекался фантастическими романами, как и большинство мальчишек своего времени. В прошлом вере тема попаданцев была не сильно популярна. А вот в нынешнем… стоп. Если я ПОПАЛ, то двадцатый век стал нынешним, в мой поюзаный двадцать первый теперь снова недалекое, но будущее. Снова сбился с мысли, явно трудно удерживать нить размышлений. Так, я про попаданцев и их героев: в прочитанных книжках у этих самых героев никаких проблем не было. Отличная память, острый ум, рояли в кустах, выход на Сталина, чертеж командирской башенки Т-34 ими собственноручно заранее выколот под левой лопаткой. Посмотреть бы, вдруг у меня тоже под левой лопаткой выколото что-нибудь полезное. Отставить, опять муть в головенке. Мыслит масштабно не получается, Сталин умер, системой Кадочникова не владею, СССР не жалко. Рояля дома нет, есть папина старая гитара, и та семиструнная. Была бы шестиструнка… я и на трех струнах не сыграю, не обучен. Вот странно, музыку люблю, голосом не обижен, даже во сне порой снится, как я играю на саксофоне или пою джаз. А вот в жизни всё плохо – гитара не далась мне ни в молодости, ни в зрелом возрасте. Сыновья оба на любительском уровне бренчат, мой отец в молодости музицировал – а мое поколение провальное. А зато я стрелять люблю, после сотни выстрелов из винтовки не глохну, да и после стрельбы из зенитного автомата ЗУ-23-2 нормально себя чувствовал. А детки морщатся, что значит музыкальный слух. Ох, какая фигня в голову лезет. И думать больно. Давно я так сижу на кровати? В школу не опоздаю? Зачем мне в школу? Чтоб родителей не пугать.

Родителей? Папа умер в 1996-м, за месяц до шестидесятилетия, мама по-прежнему живет в старой квартире, полученной в 1975-м. А сюда мы переехали из Челябинска в 1973-м. В конце шестидесятых и начале семидесятых лет некоторым сильно болеющим врачи на ушко достаточно жестко рекомендовали уехать в другие регионы: «Вам климат не подходит, вы долго тут не протянете». Тогда о радиационной катастрофе на Челябинском «Маяке» никто не знал, а кто знал, вслух не говорил. Оба живы и относительно молоды. Относительно меня молоды. Папа даже физкультурой еще пытается заниматься, мама изучает журналы моды СССР и соцстран и пытается им следовать – молодцы! Значит снова общение с родителями, которых я люблю, но без фанатизма. То есть не побегу обниматься со слезами на глазах и криками «Папа, мама!» А вот нет, побежал!

– Папа! Мама!… Я проснулся!

– В школу опоздаешь, вон скоро восемь уже, а ты неодет-неумыт.

– Ок, где мой телефон? – Никогда Штирлиц не был так близок к провалу, надо почаще себе эту фразу повторять, если не хочу в дурку попасть.

– Умойся, а то спишь еще.