Яркие цветы всегда вызывали у него теплое чувство удовлетворения; хотя он предпочитал ни с кем не связываться, в академии ему хватило решимости попросить главного садовника выделить для него маленькую аллею в школьном палисаднике, и, надо сказать, цветы, что он выращивал, вызывали огромное восхищение у всех прохожих.

Да, Марио решил не привязываться. Откровенно говоря, он никогда не надеялся на счастливое будущее и, разумеется, не рассчитывал, что наследник семьи Дарроу подарит ему красивую жизнь. Можно сказать, его устраивало равнодушие супруга. Он мог безмятежно читать книги, ухаживать за садом, жить в прекрасном дворце, одеваться как душе угодно… Да, он пытался так думать, но думать и делать – не одно и то же.

Дом, конечно, достигал огромных размеров, и жили они в двух противоположных крылах, но, тем не менее, их связывала одна крыша. Одна крыша и один брак. Марио нисколько не нравились эти чувства, но он сознавал, что жить вот так в одном доме с законным супругом ему не по силам. Он стремился к пониманию, и жестокая отчужденность Кристиана страшно угнетала его. Много раз он порывался заговорить с ним во время завтрака, но гордость, сомнение или страх перед унижением заставляли его молчать.

Время шло, но ничего не менялось. А у Марио появились новые причины для негодования. Юлиан Шерри частенько ночевал у них дома и, что самое отвратительное – по утрам являлся на завтрак в сорочке, садился рядом с хозяином и держался так, словно Марио вовсе не находился в помещении. Такое наглое откровенное унижение приводило юношу в дикую ярость. Что самое странное, вся его ненависть сосредоточилась исключительно на Юлиане, хотя, в сущности, вина лежала на плечах его мужа, и Шерри делал лишь то, что ему позволялось.

Марио, конечно, испытывал злость к Дарроу, но гораздо сильнее он ненавидел Юлиана, полагая, что вина мальчишки значительно сильнее. Это мнение, естественно, не имело права на жизнь, потому что источником зла, конечно, являлся Кристиан, но Марио, очевидно, не хотел этого признавать.

Постоянные мысли о муже, невольные и понятные, в конце концов, привязали его к нему, и он, сам того не сознавая, всячески оправдывал его, не желая разочаровываться в своих чувствах. Он злился на Дарроу, но усердно питал веру, что его муж не так плох, как это есть на самом деле. Правда, эта вера имела ту ужасную подлую хрупкость, когда всякое неосторожное слово может сломить ее.

Кристиан видел его душевные метания и искренне наслаждался его муками. Вероятно, Марио смутно чувствовал в нем свою истинную пару, поэтому, невзирая на сломленное смертью отца сердце, проникался к нему теплом и привязанностью. Кристиан знал, что юноша страдает из-за его отношения к Юлиану и, стремясь еще сильнее ранить его, однажды утром поцеловал при нем мальчишку.

Видимо, на этом терпение Марио подошло к концу. Задохнувшись от ярости, он вскочил, рванул к проклятому омеге и со злостью зашипел:

– Прочь из моего дома, тварь!

Кристиан никак не ожидал такого порыва. Изумление отчетливо отразилось в его глазах, но он решил посмотреть, что будет дальше. Юлиан презрительно взглянул на соперника:

– Какое ты имеешь право мне указывать?

Марио поразила такая наглость:

– Я – хозяин этого дома! – сказал он, вздрагивая от ярости. – Мне надоело смотреть на это. Прочь!

Жестокая пощечина налетела откуда-то справа, от удара юноша рухнул на пол, но тут же вскочил, прижимая к лицу ладонь. Кровь заливала ему рот, но он словно не замечал этого. Боль, ослепительная и пульсирующая, порождала рыдания, но он сдерживался, с ненавистью смотря на Кристиана. Дарроу холодно смотрел на него:

– Хозяин? Надоело? Кому какое дело до того, о чем ты думаешь? Ты здесь не хозяин, мышонок. Ты здесь живешь, потому что у меня нет другого выхода. Это разные вещи. В своем доме я имею право делать все, что захочу. Быть, с кем захочу, целовать, кого хочу. Запомни это.

Марио вдруг отшатнулся от него, как от прокаженного:

– Как ты можешь… так поступать?

От его растерянного, изумленного и отчаянного взгляда Кристиану внезапно стало жутко:

– Я поступаю так, как ты заслуживаешь!– рявкнул он, сжимая кулаки.– Иди в свою комнату! Вытрись! Чудовище…

Несомненно, глаза Марио, какими тот посмотрел на него после этих слов, еще долго будут преследовать наследника семьи Дарроу. В них читалась такая злость, негодование, обида и горечь, что непокорное сердце Кристиана пропустило несколько ударов. Как только Марио скрылся, он опустился на стул и закрыл лицо руками. Тяжелые мысли проносились в его голове, неясное опасение, что он совершил что-то безгранично ужасное…

Юлиан положил руки ему на плечи:

– Нет повода так огорчаться… Он того не стоит. Разве я не прав?

– Оставь меня, Юлиан, – тихо сказал тот.

– Оставить? – мальчишка нахмурился. – Оставить из-за этого никчемного существа? Оставить?

– Я сказал: оставь меня! – рявкнул Кристиан, свирепо уставившись на него. – Вон!

Шерри тряхнул волосами и, полыхая гневом, вышел из зала. Его отравляла безумная ненависть к Марио; он решил непременно заставить страдать этого жалкого мышонка и, к удовлетворению своего хищного сердца, кое-какие замыслы уже успел продумать… Кристиан принадлежит ему, и никакая сила не изменит этого.

К его восторгу, хозяин дома быстро справился со своими сомнениями – Дарроу утвердился в мысли, что поступает с Марио совершенно справедливо, и тот должен хорошенько знать свое место. Этим же вечером они с Юлианом отправились на пир к одному из его многочисленных знатных приспешников, и наследник великого рода от души насладился праздником.

Однако ночью, после долгих часов непрерывных утех с Шерри, перед его мысленным взором пронеслись изумленные, разочарованные глаза Марио, и он, задрожав от ярости, отодвинулся от Юлиана и всю ночь горячо проклинал выразительные глаза своего мужа.

Глава 3

Известие о том, что глава Дарроу отходит от дел вследствие болезни и передает все свои полномочия наследному сыну, застало Кристиана поздним вечером в конце января, когда их совместная жизнь с Марио достигла срока в пять месяцев. Юлиан совсем недавно уехал из дворца, и хозяин дома предался мрачным размышлениям.

Конечно, он знал, что это время, в конце концов, наступит, но не ожидал, что так скоро. Он привык удовлетворять исключительно свои желания и, хотя прекрасно усвоил государственные законы, нисколько не хотел вступать в права главы Дарроу. Быть герцогом вовсе не так легко и приятно, как может показаться со стороны, и Кристиан за время уроков с известными учителями хорошо это понял. Бесконечные должности, повинности, беспрекословное исполнение королевских приказов – вот что такое титул герцога.

Теперь за всеми его поступками будут пристально следить и, в случае чего – жестоко осуждать. Но даже не это угнетало Кристиана. Завтра в резиденции короля состоится пир, на котором он должен присутствовать вместе со своим законным супругом. С тех пор, как он ударил Марио, прошло три недели, и за это время между ними не промелькнуло ни словечка. По утрам мальчишка даже не смотрел в его сторону, сосредотачивая все внимание на завтраке, ну а он, естественно, и не думал извиняться, хотя, надо заметить, иногда у него возникали такие порывы.

Отношения их, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Кристиан по-прежнему смотрел на юношу с откровенным презрением, однако ледяное отчуждение, царившее между ними, нисколько ему не нравилось. По его мнению, Марио поступал нагло и высокомерно. Его долг, как омеги – всячески умасливать мужа, пытаться склонить в свою пользу, а он даже не выходит встречать его по вечерам.

Да, гордость Кристиана не знала пределов. Если учесть, что он возвращался неизменно в компании Юлиана, то нежелание Марио выходить из комнаты вполне понятно. Кроме того, его происхождение ничуть не уступало знатному положению Дарроу. Марио пытался делать шаги навстречу, не скрывал своего отношения к Юлиану, но Кристиан отверг его чувства, и юноша отступил, позволив гордости взять верх. В его жилах текла кровь могущественных герцогов, и унижение, что он вытерпел, никогда не оставит его память.