Гильдмейстер перевёл взгляд потемневших глаз на Барджуса.

– Благородный аль говорит правду?

Перед глазами Шестипалого пронеслись полыхающие шары, ноздри защекотал запах горящей плоти Парго, а плечи снова обжёг горящий плащ.

– Да, ваше гильдейшество, – твёрдо сказал Барджус и успел заметить, как дёрнулась левая щека Иннадория, но тот уже снова повернулся к Кэрану.

– Что ж. Я не буду аппелировать к тому, что имперское законодательство в наших краях можно считать ничтожным как в силу войны, так и в силу удалённости и автономности Огдарского княжества. Если мы отринем закон, то станем ничем не лучше тех, кто использует тварей из пустыни в своих целях. Итак, я признаю, что гильдия должна вам меч, благородный аль. Но, видите ли, в наших оружейных нет ничего, достойного Осеннего клинка. Кроме того…

Гильдмейстер поднял указательный палец, прерывая Кэрана, уже собравшегося возражать.

– Кроме того, раз вы по вашим собственным словам, акцептировали предложение члена гильдии, значит вы всё ещё у нас на службе. В ранге вольнонаёмного младшего уборщика. Стандартный контракт с гильдией подразумевает три года и три дня службы и не может быть расторгнут нанимающейся стороной без согласования со стороной нанимающей.

Кэран нахмурился, его левая рука сомкнулась над ножнами там, где должна была быть рукоятка меча. Но почти сразу разжалась.

– А потому, благородный аль Кэран, не желаете, кстати, назвать полное имя? Нет? Ну как хотите… А потому, я зачисляю вас в помощники к Барджусу, известному под кличкой Шестипалый и ставлю на гильдейское довольствие…

– Ваше гильдейшество! Постойте, ваше гильдейшество! – воскликнул Барджус. Он чувствовал, как горят щёки: да он же еле выдержал этого мрачного зануду, пока сюда ехали! А теперь что, выходит, придётся с ним постоянно ездить? Делить опасности и костёр? – Ваше гильдейшество, я с ним на одном облучке не сяду! Не сяду и всё! Как хотите!

– Почему, позволь полюбопытствовать? – холода в голосе гильдмейстера хватило бы на ледник небольшой таверны.

– А потому! Зануда он! И мрачный! А я привык один!

– Привык, вот оно что… Ну раз привык, то конечно… – гильдмейстер сделал вид, что поник, даже голос принизил. Но тут же воспрял, вроде даже стал чуть выше, навис над Барджусом. – А ну слушай приказ, старший алхимик! – теперь тоном Иннадория можно было рубить вражеские кирасы. – С этого дня младший уборщик Кэран поступает в твоё распоряжение. А завтра с утра ваш экипаж выдвигается на новую миссию. Ставлю задачу: из Снограда от некоего Грегора поступил запрос на помощь нашей гильдии. Он сильный теург и наш давний клиент, постарайтесь помочь ему. В детали вас посвятит сам Грегор. Он человек щедрый, и закрома у него значительно богаче наших скромных запасов. Разрешаю взять с него в качестве оплаты любое оружие, которое приглянётся благородному алю. За сим всё.

– Поздравляю со вступлением в наши дружные ряды, младший уборщик, – Иннадорий изобразил нечто похожее на поклон, которым приветствовал его Кэран. У того заходили желваки на скулах. – Надеюсь, вы с честью будете нести возложенные на вас высокие обязанности. Кстати, Барджус, не забудь об отчёте, чтобы к рассвету он был у меня на столе.

Гильдмейстер коротко кивнул посетителям и вновь склонился над книгой. Кэран и Барджус вышли за дверь.

– Вот и попил пивка, стреляный грифон, – сплюнул Барджус.

Глава 3. Шестой год Утихшей войны

– Папа! Папа!

Мягкая нежная весенняя травка щекочет пятки, роса на ней словно слёзы от смеха. Ты бежишь вперёд, тебе весело, и ты готов обнять весь этот мир крепко-крепко. Обнять и расцеловать.

Тебя подхватывают отцовские руки и подбрасывают высоко-высоко, к самому небу, туда, где ласковое солнце и белые облачка. И их тоже можно обнять. Нужно!

– Папа, смотри, что я нашёл!

Ты сжимаешь в кулачке красивую бабочку. Красную с жёлтым. Ты так хотел, чтобы она не упорхнула, так долго её ловил… И вот ты разжимаешь ладонь…

– Ничего страшного, сынок. Не плачь, бабочка просто улетела, а это бяка, брось.

Отцовская борода отлично подходит для того, чтобы зарыться в неё, спрятаться и плакать от обиды.

– Но я же поймал! Поймал! Она такая красивая!

– Конечно. Только в следующий раз лови сачком. Так бабочка точно не улетит. Понял? Ну а теперь, кто первый до дома!

И вот ты снова бежишь по весенней траве, и уже не помнишь про бабочку. Запахи из окна кухни льются чудесные. Мама наверняка приготовила клубничный пирог! Нужно успеть его попробовать, пока тёплый! Ты бежишь, и бежишь, и бежишь, но порог дома отодвигается всё дальше и дальше, ты стараешься бежать быстрее, но падаешь, что-то бьёт в плечо и ты…

…просыпаешься. Сержант-стрелок Шодб пихает тебя сапогом в плечо.

– Вставай, твою мать! Вставай, говорю!

Ты встаёшь и мотаешь головой. В глазах плывёт, в ушах звенит, левая скула опухла. Ты поднимаешь кулаки: учебный бой не окончен.

Ускоренный курс молодого бойца обязателен для всех, даже для теургов. Ты уворачиваешься от пыхтящего сокурсника. Он тяжелее тебя, выше и сильнее. Каждый кулак с половину твоей головы. Как же его зовут? Надо выгадать момент. Силой тут не решить. Надо его злить. Пусть ошибается. С трудом сдерживаешься, чтобы не жахнуть молнией, но – сдерживаешься. Ложный выпад. Отскок влево. Сволочь. Сержант. Гнида. Отскок вправо. Из. Ринга. Выйдет. Дыхалки уже почти нет. Только. Один! Дождался! Ты подныриваешь под слишком длинный выпад левой. Изо всей силы бьёшь в подбородок. Что-то хрустит. То ли в руке, то ли во вражьей челюсти. Рука падает плетью и, кажется, болит. Или это всё тело… Ты не успеваешь сообразить, потому что колено противника вышибает из тебя остатки воздуха и сгибает пополам, а потом слева прилетает кулак и свет меркнет.

Ты приходишь в себя от того, что сержант льёт на тебя воду. Ты проиграл. Сделал всё верно, но недооценил хитрость противника, или переоценил свою силу… Потом разберёмся. Шатаясь поднимаешься.

– Тридцать первый! Седьмой! На ринг! Шестнадцатый, в лазарет!

В учебке всех зовут по номерам, обращаться по именам запрещено, иметь личные вещи запрещено, колдовать без разрешения запрещено. Пошатываясь, ты входишь из ринга и бредёшь к белому домику на краю плаца. Там тебя подлатают. Может быть, даже дадут спокойно посидеть полчасика. Ты идёшь максимально медленно, но недостаточно медленно для того, чтобы кто-то из офицеров счёл тебя бездельником.

Серо-жёлтое небо нависло над длинными приземистыми казармами. Ещё ниже, цепляясь за флагштоки летят разорванные в клочья чёрные облака. Хорошо, что разорванные. Иначе сыпали бы пеплом, а он пачкается так, что устанешь форму стирать.

Сержант на уроке просвещения говорил, что облака почернели, когда теурги Страны Тысячи Ручьёв жахнули Солнцеворотом по Бакеду. Бакед, конечно, стал пустыней, но не сразу, кто-то там выжил и ответил Ручьям чем-то ещё более убойным. Все священные рощи полыхнули как смолой политые. Ручьи вскипели и высохли. Но пепел никуда не делся, так и летает.

Ты не особо веришь сержанту. Война идёт уже пять лет, а Бакед уничтожили в первый год. Что, это всё тот же пепел? В такое только тупица-сержант и поверит. Ты криво улыбаешься – губы как оладьи и слушаются плохо.

– Шестнадцатый! Стоять!

Ты инстинктивно вытягиваешься, руки прижаты к бокам, ноги вместе, спина прямая, подбородок ввысь.

– Ко мне! Шагом марш!

Ноги сами идут так, как положено, руки отмеряют шаги. Не доходя Старшего Инструктора Дагенлейва три шага, ты бьёшь каблуками в плац и замираешь.

– Почему не на занятиях?

Голос Старшего Инструктора звучит как низкий рык, под стать своему хозяину: высокому крепкому мужчине с твёрдым и холодным как стальной панцирь лицом. Он одет в простой чёрный камзол, на поясе волнистый кинжал с рубиновым глазом на гарде.

– Направлен сержантом Шодбом в медсанчать для приведения в порядок, господин Старший Инструктор!

Твой голос звенит. Ты пожираешь его глазами не только потому, что так велит Устав. Твой кумир окидывает тебя взглядом, кивает.