Она вернулась к Веронике и застала ее в слезах. Ну точно – мокрый воробей! Волосы у корней мокрые, по лицу катятся слезы, нос распух, размок…

– Ты чего раскисла-то? – вырвалось у нее, как если бы это была и не Вероника, которую ей не так давно хотелось ошпарить кипятком, а просто несчастная и заблудившаяся по жизни девчонка.

– Все нормально, – ответила она, размазывая по лицу слезы.

Она взяла сумку, открыла ее, достала большую розовую косметичку и вытряхнула все содержимое на постель.

– У тебя есть мицеллярная вода?

– Конечно, есть!

Пока Вероника приводила себя в порядок, Женя прибралась после горчичных ванн и даже, забывшись, помогла ей вытереть ноги полотенцем и натянуть толстые шерстяные носки. Странное было ощущение. Вроде бы это была проститутка, подаренная Борису для развлечения, но, с другой стороны, это же просто девчонка, униженная самой жизнью, а теперь еще и простывшая. Вот как ее не пожалеть?

Вероника легла, и Женя, посчитав, что сделала для нее все возможное, отправилась на кухню выпить чаю и пожелать хозяевам спокойной ночи. И ровно на том месте, где она подслушала разговор братьев о поездке в Стамбул, она замерла, услышав:

– …Сегодня утром в районе Якиманки на Шаболовке, адрес я тебе скину, произошло убийство некоего… Его застрелили выстрелом в дверной глазок… Следователя, который будет вести это дело, зовут Никита Семенович Дмитриев. Ты с ним знаком?

Так. Отлично. Вот новость так новость – кажется, Борис возвращается к жизни! Новое дело? Просто замечательно! А раз так, значит, он будет занят… станет пропадать в Москве, работать, и тогда обстановка в доме переменится, все вокруг взбодрятся! Одно дело, когда он от безделья не знает, куда себя деть, и просто валяется в постели, и тут ему под бок ляжет маленькая Вероника, которой он с легкостью воспользуется, чтобы убить время, другое – работа!

Женя даже чаевничать раздумала и вернулась к себе. Подготовилась ко сну, надела пижаму, постелила постель, легла, но сна не было. Она долго лежала с открытыми глазами, пытаясь понять, что же ее так взбудоражило, пока не поняла: чтобы окончательно успокоиться, ей просто необходимо проверить, где сейчас находится Вероника. И если у себя, если спит, тогда все в порядке. Если же нет…

Вероники в комнате не было. Постель была пуста. Всхлипывая, Женя спустилась по лестнице, остановилась возле двери в спальню Бориса. Замерла. Она слышала голоса, но разобрать слова было невозможно. В основном говорил Борис. Потом вдруг послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и прямо на Женю, не успевшую отбежать или спрятаться за колонну или стеклянную витрину (которую так еще пока и не заполнили красивыми вещицами, как это было при прежних хозяевах), налетела Вероника. От удивления она даже вскрикнула:

– Женя?! Ты чего здесь делаешь?

Она сделала это нарочно громко, чтобы ее услышал Борис.

– Это я должна тебя спросить, что ты здесь делаешь? – попыталась спокойно и с достоинством ответить Женя. – Кажется, я уложила тебя спать.

Стараясь оправдать свое присутствие здесь в этот час, она, постучавшись в приоткрытую дверь, чтобы только войти и увидеть самой Бориса, где он и что делает, в каком виде, не дождавшись ответа, с порога спросила не менее громко, чем Вероника:

– Борис, вы позвонили Леше? Когда он будет расчищать дорогу? Мне же завтра в Москву…

Борис сидел на постели спиной к двери, бедра его были прикрыты простыней. Голая спина была освещена ночной лампой с оранжевым абажуром. И это было так больно видеть! Значит, вон чем они занимались здесь? Вероника права, мужчины… они такие, ни один не откажется от удовольствия… И ведь они даже не знакомы! Посторонняя! Как же они неразборчивы! И не боятся подцепить какую-нибудь заразу!

Борис повернулся на ее голос и развел руками, как бы извиняясь за свой вид и за все то, о чем она могла догадаться.

– Я позвонил, барышня. Все в порядке. Все в силе, если вы о покупках. Вот только врываться ко мне за полночь, чтобы спросить о тракторе, не следовало. Вам что-нибудь известно о понятии личное пространство?

Сгорая от стыда, Женя бросилась вон, подальше отсюда, и пришла в себя уже на кухне. Там, понятное дело, никого не было. Да и с Вероникой, пока бежала, она не столкнулась, видимо, та тоже быстро скрылась у себя. Включив свет и не зная, чем себя занять, она открыла холодильник, достала оттуда контейнеры с салатом, куриными котлетами и набросилась на еду. Какой ужас! Как стыдно! И зачем она потащилась к Борису? Зачем? Разве ей не все равно… там Вероника или нет? Какое ей вообще дело до личной жизни хозяев? Она просто домработница! Но тогда из-за чего ей так больно? Если бы, к примеру, она застала Веронику, выходящую из спальни Петра, то ничего бы не почувствовала. Разве что улыбнулась. Ей-то какое дело? Но почему же тогда ее так тревожит личная жизнь Бориса? Того самого Бориса, самого грубого из всех мужчин, каких ей приходилось видеть в жизни? Разве это не он постоянно намекает, что платит ей слишком много и что был бы не прочь совсем избавиться от нее? Ведь это только он смеет грубить ей напропалую, дразнить ее, обзывать. Он до сих пор не зовет ее по имени, а иронично обращается как к чужой – барышня! И в редких случаях как бы вспоминает ее имя.

Ей так хотелось позвонить Антонине, чтобы поделиться бедой, рассказать о появлении в доме проходимки, что она даже взяла в руки телефон. Но потом передумала. Ночные звонки – они такие опасные, тревожные. Тоня еще подумает, что случилось что-то ужасное и непоправимое.

А что может быть непоправимее смерти? Где там кого-то убили? Кажется, сегодня утром, то есть уже вчера, на Шаболовке. Кого-то застрелили выстрелом в дверной глазок… Фамилию убитого или убитой она не расслышала. А вот следователя зовут Никита Семенович Дмитриев. Эта фамилия прочно впечаталась в память.

Послышался шорох, Женя повернулась и увидела Веронику. Кутаясь в длинный свитер, она стояла и жалобно смотрела на нее.

– Я есть хочу.

Женя машинально придвинула к краю стола контейнер с котлетами.

Задача, которую поставил перед ним Борис Михайлович Бронников, оказалась не так проста. В сущности, если было бы все просто, то не стал бы он беспокоить Реброва.

Информация была обрушена на него с какой-то даже беспощадностью, мол, как хочешь, так и разбирайся, договаривайся. И вот теперь он сидел в кабинете перед бокалом с остывшим чаем и не знал, с чего начинать действовать.

Ситуация заключалась в следующем. Погиб клиент Бронникова – Николай Врадий. Дело, которым занимался адвокат, было простым: подготовить документы к разводу Николая с его женой Ольгой. Что и было, собственно говоря, сделано. После развода Ольга осталась одна, Николай же женился на юной девушке Наде. Так уж случилось, что, находясь в депрессии, Ольга обратилась за помощью не к психиатру или психологу, что было бы естественным, а к Бронникову. После того, как с его подачи, по ее мнению, Николай согласился оставить ей квартиру, машину и содержать ее, она прониклась к Борису Михайловичу чувством благодарности. Лишь ему, единственному из всего ее окружения, она могла доверить чувства и мысли, ведь он был в курсе ее разрушившейся личной жизни. Поначалу она обмолвилась о том, что ей неплохо было бы лечь в клинику, чтобы подлечить нервы, не мог бы он ей порекомендовать хорошего врача, но Бронников уговорил ее отказаться от такого способа реабилитации. Сказал, что ей нечего делать среди нездоровых людей. Что она достаточно молодая и сильная, чтобы самостоятельно пережить стресс. И пообещал ей помощь и поддержку. Посоветовал устроиться на работу в клининговую компанию, где она быстро придет в себя. Ребров был, мягко говоря, удивлен такому совету. Вероятнее всего, и сама Ольга была от него в шоке. Однако она устроилась в компанию «Клин-Чисто-s», где работает до сих пор. И все бы так и продолжалось, Ольга бы пришла в себя и начала новую жизнь, если бы не постоянные нервные встряски, которые устраивал ей бывший муж. Его на первый взгляд бессмысленные и раздражающие визиты к ней якобы за какими-то вещами, появление в квартире, где она боролась с депрессией и где ей и без того все напоминало о ее счастливой супружеской жизни, сводили на нет все ее усилия. Об этом она рассказывала Бронникову по телефону, испытывая при этом, по ее же словам, чувство вины перед человеком занятым, серьезным, который вовсе и не обязан ее выслушивать. Однако Борис сам проникся к ней симпатией, жалел ее и посоветовал даже снять квартиру, чтобы сменить обстановку.