В итоге мне пришлось столкнуться как минимум с четырьмя феноменами [феномен «суть, видимая сторона неизвестных вещей» /351/ или «явление, выходящее за границы нормы» /815/]: «феноменом обсценного» /341/, «феноменом порнографии» /250/, «внекультурным феноменом» /403/ и «феноменом культурного лицемерия» /336, 337/.
Как пишет И. Каиров /386/, некоторые определяют порнографию как непрерывное – если не развивающееся – направление в человеческой культуре, с классических времен (например, культ Приапа) до традиционных народных обрядов. Другие же определяют рассматриваемый феномен как исключительно современный. К последней группе относятся исследователи, приписывающие «изобретение порнографии» как продукта научной революции и эволюции «общественной сферы» восемнадцатому веку, равно как и ученые, описывающие ее как порождение запрещенного дискурса, что относит ее появление к началу девятнадцатого столетия.
Интерес к откровенным описаниям половых актов и оргазмов и к картинкам эротического содержания пробудился у людей достаточно давно /125/. Природа, эта старая похотливая сводница, украсила наш стол бессчётным числом фаллического вида фруктов и овощей – от грибов до простых огурцов /217/. Ярко выраженные эротические гравюры иерогамных сцен (священного брака) датируются поздним палеолитом /314/. Подобные эротические сцены, связанные с культом плодородия, известны со времен культуры Ориньяка (30000 лет назад) /314/. Эротическое искусство древней Греции, Индии, Африки и Японии говорит об универсальности интереса человечества к этой теме. На протяжении веков книги о сексе пользовались широкой популярностью /125/. До появления «Камасутры» возникавшие на Западе идеи относительно обострения эротического наслаждения с помощью различных поз либо возникали стихийно, либо являлись результатом «обмена опытом» или же знакомства с гравюрами, служившими иллюстрациями к эротическим произведениям /217/. К таким «учебным пособиям» относились, в частности, бесчисленные оттиски с нескольких тысяч гравюр французских художников XVIII века (смотрите, например, 824 гравюры 3-хтомника Людвига фон Брунна «Ars Erotica» /218 или 217, стр. 185/) или более ранних 16 работ Аретино /217/ из серии «позы» (1527 г.). Публикация в 1883 г. перевода «Камасутры», выполненного самим Ричардом Бертоном, вновь пробудила на Западе интерес к разнообразию сексуальных позиций и другим радостям любви /217/. В 1905 г. в Берлине Эдуард Гризебах выпустил каталог мировой эротической литературы, содержащий несколько сотен названий и свидетельствующий о ее существовании у всех народов и во всех культурах. В начале XIX века, пожалуй, уже во всем объеме сформировался тот круг сексуально-эротических тем, их аспектов и проблем, с которыми мы имеем дело и в наши дни /37/. Абсолютно вся эстетика порнофильма и эротического фильма была придумана в начале XX века. И в этом плане говорить, что сейчас неимоверный разгул, ужас, кошмар, падение нравов и т. д., неправомерно: точно такое же падение нравов в начале прошлого века было весьма и весьма широко распространено и запечатлено в искусстве, в кино в том числе /38/.
Как отмечается в Британской энциклопедии истории мирового искусства, «проблема критерия, отделяющего физиологические проявления сексуальности от их художественно-эротических форм, долгое время оставалась краеугольным камнем бесчисленных споров в мировой культуре» /37/. А как известно, в настоящее время в РФ не существует единого легального определения термина «порнография». Правда, в декабре 2010 г. появилось понятие «информация порнографического характера», закрепленное Федеральным законом от 29.12.2010 №436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», и под которой понимается информация, представляемая в виде натуралистических изображения или описания половых органов человека и (или) полового сношения либо сопоставимого с половым сношением действия сексуального характера, в том числе такого действия, совершаемого в отношении животного. Тем не менее, для того чтобы привлечь лицо по основаниям, указанным в диспозиции ст. 242 УК РФ, к уголовной ответственности, необходимо проведение обязательной экспертизы материалов, содержащих признаки порнографии. Однако четких критериев выявления таких признаков в России на сегодняшний день нет. Цель моего исследования найти простой и универсальный способ разграничения ПСХ на категории, раз и навсегда поставить точку в этом вопросе.
Другая проблема. В ходе углубленного исследования мы столкнулись с еще одним феноменом: в Российской Федерации, оказывается, не различают понятий «мораль» и «нравственность». Считается, что они синонимичны и тождественны /123, с. 223/.
Преобладающим объектом ГРК оборота ПСХ в РФ до сих пор является так называемая общественная нравственность (т.е. мораль), ставшая догмой, присущей исключительно наиболее древним архаическим обществам, в которых моральные нормы существовали вместе с другими формами социального контроля, а воздействию подвергались, прежде всего, те аспекты отношений, которые имели реальное значение для выживания рода и сохранения общественного порядка /123/, при этом регулирование сексуальных отношений, наряду с регулированием собственности и власти, являлось основой формирования общества /4/. Так было при большевиках, такое положение остается и сегодня.
Не смотря на это, в Лондоне [в 1976 г., после хрущевской «бульдозерной» выставки в Москве /804/] была издана книга «Эротизм в русском изобразительном искусстве» [«Русское эротическое искусство» /804/], в которой подробно рассказывается о том, насколько эротичными были живопись, графика на протяжении всех веков существования российского государства /96/ [в книге также были опубликованы несколько современных графических работ тогда еще советского художника-графика В. Сысоева, за что в его отношении советские власти возбудили уголовное дело по ст. 228 УК РСФСР и упрятали в тюрьму на 2 года, при этом конфискованные «порнографические» работы автора были уничтожены как не имеющие материальной ценности /804/, – прим. автора].
Как известно, в русском народе издревле был популярен и так называемый «срамной лубок» /96/. Да и в Москве в 1992 г. были изданы два весьма примечательных сборника: «Русский Эрос или философия любви в России» и «Три века поэзии русского Эроса». Названия похожие, а содержание – противоположное. В первой книге говорится о возвышенной любви и представлены преимущественно религиозные авторы, во втором же – сплошная похабщина /44/. Таким образом, происходящая либерализация половой морали в России, с одной стороны, расширяет сферу личной свободы ее граждан, с другой, – одновременно влечет за собой большие социальные издержки /123/.
Наиболее распространенный аргумент тех, кто по сей день, несмотря на тысячелетнюю практику мирового искусства, ханжески протестует против внимания художника к интимной сфере человеческого бытия, состоит в том, что кто-то может «неверно истолковать», «вырвать из контекста» и т. д. Отдавая отчет в реально существующем разрыве между уровнями культуры, образования и воспитания, тем не менее, было бы немыслимым пытаться создавать произведения искусства отдельно для «подготовленной» и «неподготовленной» публики. Можно также предположить, что восприятие сложного, многопланового произведения будет не по плечу подростку. Пробивающийся инстинкт гипертрофирует соответствующую потребность и нередко побуждает использовать даже неадекватный объект для реализации довлеющего интереса. Происходит серьезное смешение: подросток относится к эротическому как к сексуальному, что далеко не одно и то же: эстетическое переживание замещается физиологическим. В результате такого варварского восприятия произведение прочитывается в несвойственном ему ключе, тонкие структуры художественного образа рушатся и оборачиваются своей противоположностью /37/. Сальвадор Дали (1904-1989), например, рассказывал, что, когда он был молод и неопытен в любовных делах, у него возникла временная импотенция. Дело было в том, что в каком-то эротическом романе он прочитал, будто женщина, если с нею заниматься любовью сзади, издаёт такой звук, словно трескается спелый арбуз. Дали просто помешался на этой идее, но с каждым новым опытом всё более склонялся к мысли, что ему, верно, так и не удастся воспроизвести этот чарующий звук /217/.
