– Давай, аккуратно, – Марк очутился рядом и потихоньку перебросил его ногу через круп лошади, – Что сказали на сходе?

– Едем в Западную Рудню. Собирай людей.

Рядом хмыкнула Исгерд и ехидно заметила:

– Да он сдохнет ещё до перевала.

– Глупая девка! Есть обходной путь, – злость пробивалась в голосе Трома. Рана доконала, и вылилась в агрессию. Шутки внезапно перестали веселить, малявка уже достала. Что ни слово, то ведро пренебрежения.

– Ааааа… – протянула девка, ещё сильнее раздражая Трома.

– Вождь, как мы будем туда добираться? Кого брать с собой?

Трому было не до разговоров, боль донимала:

– Обсудим в избе. Мне нужно поговорить со старухой.

Он так и молчал до конца, а Марк с девкой разговорились. Болтали что-то, Тром по обрывкам понял, друг расспрашивал, приходилось ли ей лечить раненых на поле боя. Они шли сзади, и ответ разобрать не удалось.

Старуха Исгерд уже ждала его с тряпками и жгутами. Отвар мака дымился в чаше:

– Проходи и ложись на койку, вождь. Я посмотрю, как рана перенесла дорогу.

Тром устал держать лицо и позволил Марку практически дотащить себя до койки. Он медленно и неуклюже снял штаны, улёгся, и старуха начала разрезать повязку, аккуратно поддевая ножницами.

– Внучка, принеси мази для ран.

Младшая быстро вышла, а старуха аккуратно развернула тряпки на ноге:

– Швы целы. Заштопала внучка, как надо. Кровь идёт немного, но это меня не удивляет. Если кататься на лошади и ходить на следующее же утро после такого ранения, это неизбежно. Тебе нужно лежать, вождь, и всё заживёт.

– Значит, поеду в телеге.

– Что? Куда вы собрались ехать? – удивлённо спросила старуха Исгерд.

– В Западную Рудню. И не перечь, старуха, это не обсуждается. Лучше подумай, как меня вылечить по пути.

– Решение схода, да? Я постараюсь тебе помочь, вождь, постараюсь…

Телега подпрыгнула, и боль отдалась в ногу, но уже терпимо. Три дня покоя принесли пользу. Жарко – Тром откинул покрывало и сел, обводя взглядом отряд. Бойко идут. У всех щиты, на поясах слева меч, справа топор. Одинаково, как положено. Глаз радуется. Некоторые с луками, а вон, в задней телеге, копья свалены на случай чего. Ко всему готовые свирепые горные задиры. Аж гордость берёт за такой отряд!

Только баба всё портит: идёт, вон, с кислыми щами, да молчит, рыба вяленая. А как скажет чего, так всё его уколоть норовит. Неловко перед своими людьми, нужно бы проучить маленькую дрянь. Ведёт себя, словно и не вождь перед ней, а охотник какой. Он решил, что уж на следующей перевязке задаст ей как следует. Что он, зря четвёртый, что-ль?

– Эй ты, перевяжи меня!

Баба боли зло посмотрела:

– Меня Исгерд зовут! И вообще, рано ещё.

– Дальше тропка под горку, не до твоей перевязки будет. И не перечь вождю, – грозно зыркнул Тром и крикнул отряду, – Стоять! Привал. Кто хочет ссать, срать, или ещё там чего, самое время сейчас.

Горцы расселись на земле, некоторые разбрелись по кустам, а девчонка склонилась над его ногой, развязывая на ней тряпки. Лучше бы он старуху взял, честное слово. Нужно сломить дуру, и сейчас момент не хуже других:

– Эй ты, смотри, без ноги меня оставишь, так я тебя прибью, поняла? Целительствуй как следует.

– Без ноги не прибьёте. А насчёт целительства – я ведь не только вылечить, но и извести могу. Паршивого вождя, например…

– Заткнулась! – Тром сильно толкнул её рукой. Невесомая, баба боли отлетела назад и сильно ударилась о борт телеги. Голова откинулась, вырвался стон. Тром поднялся и навис над ней:

– Держи свой язык на привязи и не порть мне порядок в отряде, а не то казню!

– Чем же я его порчу? Я вообще не воин, не из отряда!

Горцы повскакивали, во все глаза глядя на перепалку, и ждали, что будет дальше. Тром говорил громко, чтоб все слышали:

– Смотри-ка, глупая девка, вот близнецы, – он указал на двоих низеньких крепких воинов с широкими плечами, – Оба десятники, командуют людьми. Воины верные и смышлёные. Приказы выполняют, не перечат чуть что, вождя уважают. Да только если я тебе дерзость спущу, они запомнят: вождь такое проглотил. Значит, не так он твёрд, раз бабу приструнить не может. И остальные запомнят. Спущу ещё раз – судачить начнут у костров. Ну а на третий раз как бы кто из воинов проверять не начал, где пределы моей мягкости. А когда в отряде борьба за власть – погибель такому отряду!

Он вытащил меч. Во взгляде девки остался только страх. Тром уже ставил таких на место и знал: до определённого момента наглецы и не думают, что вот сейчас их могут зарубить.

– Я всё тебе разжевал и жду верного ответа, но поторопись, – слова разнеслись далеко. Отошедшие воины повыскакивали из кустов, проверяя, что стряслось.

– Простите меня, вождь, этого не повторится, – грубиянка запихнула гордость подальше. Пришлось: лучший тут Тром.

Он убрал меч в ножны и сел:

– Продолжай.

Люди расслабились, некоторые даже шумно выдохнули. Молодая баба боли тут же подскочила и занялась раной.

– Ты стал бы спорить с вождём? – спросил один близнец другого.

– То тебе сподручней – и так недолго осталось, вона, песок сыплется. А я ещё пожить хочу.

Раздались робкие смешки.

Старший близнец пихнул младшего:

– Я ещё в самом соку, а у тебя молоко на губах не обсохло.

Опять смех.

Тром и сам улыбнулся. Отличные десятники, да ещё и на шутки горазды. Всегда спокойнее с ними.

Исгерд затянула повязку и спрыгнула с телеги.

Марк на лошади поравнялся с повозкой. Склонился, и со смешинкой в голосе прошептал ему на ухо:

– Дитя запугал, не стыдно тебе?

– Пусть не дерзит.

– Не смотри, что ей семнадцать. Как ты начинаешь, так она продолжает. Весна. Её разозлить сейчас – что пальцами щёлкнуть…

– Видел, как меч ей быстро ум вернул? Значит, и по весне соображать может, коли припечёт.

Исгерд молча шла поодаль, хмурая и напряжённая.

– Друг, попробуй добром в следующий раз. Интересно, что будет?

– Посмотрим, Марк, посмотрим…

Они уже одолели половину спуска, когда увидели своего разведчика на дороге. С ним шёл долговязый воин при копье. Кольчуга сидела на нём свободно из-за худобы. Соломенные волосы торчали в разные стороны. Что-то знакомое было в нём.

Тром негодовал, что придётся предстать раненым перед посторонним. Он и так досадовал, что перед своими выглядит убогим калекой с больной ногой, а тут чужак.

Двое подошли к отряду, и разведчик представил соломенного:

– Вождь, это Ежи, главный десятник местной деревни. И у него есть просьба, – потом воин повернулся к чужаку, – Перед тобой Тром, великий поединщик, четвёртый из великой сотни!

– Я помню, как вас с Марком сделали десятниками, – ответил худой, – Много вонючих низинников вы тогда порубали. Так и думал, высоко летать будете, но чтоб вождём… Поздравляю!

– Под Северной Рудней, да? Ты тоже своим копьём проткнул кое-кого в тот раз, припоминаю. С чем пожаловал? – Тром не вставал, так и катился в телеге, а соломенный шёл рядом.

– Целый вождь, надо же… – ещё раз удивился он, – Окажи честь моей деревне: сегодня испытываем детей, кто к чему гож. Рассудишь? Очень охота мне показать людям из лучших, что в деревне нашей делом заняты. Время скоро к вечеру, так у нас на ночлег станьте. Для нас честь.

– Отчего не рассудить? Дело доброе. Марк, что думаешь?

Здоровяк покачивался в седле чуть позади:

– Далеко ли деревня?

– Двести шагов на подъём, направо, и ещё пятьсот, – худой переводил взгляд то на Трома, то на Марка, ожидая ответа. Со стороны не казалось, что Ежи их боялся. Лишь уважал, как старших братьев по оружию.

– Крюк маленький, много времени не потеряем, да и твоей царапине на пользу пойдёт.

– Веди, десятник Ежи, – согласился Тром. Ему приятно было уважение и почитание брата по оружию, как и внимание целой деревни. Да и Марк был прав: чем быстрее он встанет на ноги, тем лучше.