Да, Пращур чаще всего снился именно заклинателям. Пращур учил их… Видимо, разному пытался учить, безжалостно экспериментировал, ощупью искал, как стабилизировать их магический дар и психику — заодно. Ничего лучшего, чем путь равновесия, учитель вкупе с его любимыми учениками не придумали. А теперь блудный нав пересказывал потомкам тех колдунов, как в муках проб и ошибок рождались знакомые им магические практики. Разъяснял изначальную суть этих практик, ход мысли создателей… Искренне восхищаясь голки! Ну, не асуром же ему восхищаться: это противоестественно. Потому по ходу рассказа всё Ромигино восхищение и уважение доставалось охотничьему колдуну Кане Мункаре, Первому из Одиннадцати.

— Нельмара должен слышать это. Почему он не пришёл? — спросил Стира, когда рассказчик остановился перевести дух после особо захватывающего эпизода.

— Хранитель знаний снова занедужил, — ответил Тринара и поморщился.

Ркайра фыркнул, собираясь что-то сказать — Альдира перебил его, жадно сверкнув зрачками:

— Это должны слышать все мудрые! От старейших до новопосвящённых. Без исключения. Из первых уст.

— О мудрый Альдира, неужели, ты переменил своё решение и желаешь привести Нимрина в Пещеру Совета? — тут же напряглась Вильяра.

— Не просто желаю, а считаю необходимым. Но ты не беспокойся за своего воина, о Вильяра. Не сегодня. И я ещё спрошу его, желает ли он?

Кажется, Ромига перестарался. Слишком увлёкся, рассказывая голки позабытые страшные сказки о них самих — а сошло за откровение. Желает ли он, чтобы перед ним вот так развесила уши вся толпа мудрых? Чтобы они не гнали зловредного Иули с Голкья, а засадили источник бесценной информации в золотую клетку? Такое намерение явно читается у главы Совета, а Ромига слишком погано себя чувствует, чтобы торговаться и спорить.

— Мудрый Альдира, давай, мы поговорим об этом завтра?

Голки прищурил азартно горящие глаза:

— Иули Нимрин, ты боишься, я не отпущу тебя, когда ты соберёшься уходить?

— Опасаюсь, — Ромига скривил губы в ухмылке, хотя от сочетания собственной уязвимости и проницательности собеседника его опять пробрало ознобом.

Альдира отрицательно качнул головой:

— Нет, Иули. Мы утратили многое из наследия Одиннадцати, жаждем восполнить утраченное и будем благодарны тебе за помощь. Но я знаю: всеведение Теней — тяжкая ноша для живого. Ты спятишь, если понесёшь её слишком долго. Ещё одного безумного Иули нам здесь не надо. А если мы попытаемся удержать тебя силой, чтобы подольше слушать твои сказки, ты ведь начнёшь злокозненно разбавлять былое враками? — ещё один лукавый прищур. — Я не сомневаюсь, тебе достанет хитрости вредить нам изощрённо и незаметно. Отравленное наследие хуже утраченного. Поэтому я не стану тебя ни к чему принуждать, Иули Нимрин. Такова моя воля и моё слово, слово временного главы Совета Мудрых. Присутствующие, будьте мне свидетелями!

Ромига устало прикрыл глаза, выдержал паузу в несколько вздохов и ответил:

— Мудрый Альдира, ты достойный наследник Каны Мункары. Я благодарю тебя за понимание, и я постараюсь вручить вам наследство Одиннадцати неповреждённым. Давай, продолжим беседу и сказки, когда я уверено встану на ноги?

Альдира, Стира и старейшие переглянулись — глава Совета согласно кивнул:

— Отдыхай и выздоравливай, Нимрин, у тебя выдался тяжёлый день. Мудрая Вильяра, ты останешься здесь, со своим воином?

— Да.

Как только мудрые ушли, Вильяра развернулась лицом к Ромиге. Встретились взглядами — колдунью перекосило, будто от кислого.

— Ну, что ж ты за…

Недоговорив, она подскочила с лежанки и резкими, порывистыми движениями начала расставлять по местам утварь.

— Вильяра! Пожалуйста, присядь рядом со мной и выслушай меня. Очень внимательно выслушай меня и постарайся понять, уложить в себе услышанное…

Она плюхнулась рядом.

— Ну? Я тебя слушаю.

— Скажи, тебе стало тошно глядеть на меня? Да?

С досадой и отвращением:

— Да, Ромига.

— И это никак не проходит, хотя ты стараешься?

— Да.

— Я разделяю твои чувства.

— Ты? Разделяешь?! — недоумение.

— Да. Только я не удивляюсь и не корю себя, поэтому мне гораздо легче. Что произошло? В круге мы столкнулись сторонами, которые показываем смертельным врагам. А существа-то мы с тобою недобрые, небезобидные, и это прекрасно, само по себе! Врагам — так и надо.

Колдунья удивлённо приоткрыла рот — тут же сердито фыркнула:

— Я — целительница. Ты — не враг. Мой долг обязывает…

— Обращать ко мне совсем другую сторону? Да. А твои же здоровые охотничьи привычки вопиют: нельзя, опасно! Разлад. Переваришь потрясение, и полегчает.

— Ты знал, что так будет?

Теперь уже Ромига поморщился:

— Предполагал.

Ждал вопросов — не дождался, вместо них Вильяра завела Зимнюю песнь умиротворения.

Остаток ночи прошёл… Тяжело. Магическая энергия закончилась, и приступы боли стало труднее контролировать, хотя сами они стали слабее. Регенерация шла медленнее, чем Ромига считал нормой. Поганые мысли донимали хуже, чем боль.

Нет, нав не переживал всерьёз за своё здоровье: раньше или позже он встанет на ноги и восстановится. Ни за то, найдёт ли он подходящую магическую энергию, и чем придётся за неё платить. Ни за Вильяру, тихонько посапывающую рядом на лежанке: что будет с ней дальше, то и будет. Ни как он станет рассказывать мудрым об их прошлом: расскажет, что Тени ему нашептали, и что сам он сочтёт нужным. Ни даже за то, доберётся ли он до города под белым небом, отыщет ли там врага врага, сможет ли договориться с ним до чего-то хорошего. Будущее виделось тревожным, неопределённым, но Ромига готов был разбираться с проблемами по мере поступления. А лишил его сна и покоя образ, подкинутый мудрым Гунтарой. Впечатался во Тьму под закрытыми веками, будто след вспышки. Злой, некрасивый подросток с гипнотическим взглядом. Глаза цвета пасмура и слякоти совсем не похожи на ненавистные изаль афь эмеж. Но смотрит маленький паршивец сквозь мудрого — и сомнений нет, кто может так смотреть на нава. Даже не на врага: на досадную статистическую погрешность, которую Некто с удовольствием помножит на ноль. А голки для него — просто конвертик для сообщения Ромиге: «Уничтожу! Посмей только сунуться на мою Землю — сотру. Совсем. Как стираю с лица Мироздания гадючник, из которого ты выполз».

Этот Некто — не вдумчивый, основательный Пращур, с которым у Ромиги, противоестественным образом, нашёлся общий интерес: благополучие Голкья. Даже не живодёры времён Первой Войны, чьи создания до сих пор замурованы в Куполе. Он…

Ладно, пусть Некто морочит Ромиге голову, берёт нава на испуг, на понт, как говаривали знакомые челы… «Сомневаешься? А ты проверь. Даже клочка Тьмы от тебя не оставлю!» Нет, в его способностях и возможностях Ромига почему-то не сомневается, но…. Зачем тогда послание через мудрого? Типаж — явно не из тех, кто наслаждается прелюдией к убиению врага. Взял бы, да уничтожил. А раз пугает — или сам опасается нава, или Ромига ему зачем-то нужен. Напуганный Ромига. Сомневающийся Ромига. Эсть’эйпнхар!

Нав так устал от боли и размышлений, что соскользнул в анабиоз. Сознания там нет, и видений не бывает. Но очнувшись, Ромига всем собою помнил словно бы незримую вязкую паутину, в которой мучительно барахтался, рвал и развязывал на ощупь какие-то узлы. Раздышался, отогрелся после анабиоза — подумал: а не сродни ли та паутина нитям, прежде мерцавшем ему во Тьме? Не весточка ли от возвращающегося геомантского дара? Тревожная какая-то весточка…

***

Вильяра позволила себе хорошенько выспаться этой ночью. После всего пережитого — очень надо было! Нимрину худо, но не настолько, чтобы над ним бдеть. Однако застонал — проснулась. Сразу поняла, что стонет не от боли, а скорее, от досады — разозлилась, что разбудил, проснулась окончательно.