Комментарий к 1.

tw: ментальные расстройства [галлюцинации, панические атаки], медикаменты [упоминание].

Гэвин ненавидит Коннора. Чёртова пластиковая машина с первого дня своего появления в участке заставляла в детективе что-то внутри недовольно клокотать. Воспитанный, с добрым взглядом глаз цвета выдержанного виски, периодически звенящий монеткой, подкидываемой с математической точностью. “Прошу прощения, детектив, но я подчиняюсь только лейтенанту Андерсону”. Вопрос: какого, мать твою, хрена?

Всё прекрасное всегда проходит мимо него. Тёмные зализанные назад волосы с эстетически выбивающейся из общей массы вьющейся прядкой, тонкая светлая кожа, усеянная россыпью точек-родинок, рисунок которых определённо продолжается под одеждой и спускается ниже и ниже — Гэвин уверен в этом, — аккуратные скулы, едва заметные морщинки на лбу. Такая эстетика действительно не бывает настоящей, эстетика, которая не в первый раз проходит мимо него. В бессильной злобе сжимает кулак.

В первые дни, если хорошенько присмотреться, андроид не выказывал ни капли чего-то действительно человеческого: механическое построение фраз, точные выверенные движения, определённо заранее просчитанные, алгоритмические действия на местах преступлений. Сейчас, спустя время, явно после знакомства с Маркусом и его карманной группой девиантов для устраивания революций где и когда угодно, после принятия андроидов за новый разумный вид на законодательном уровне, эти жестянки действительно стали более живыми. Конечно, и Коннор в том числе. Более живые разговоры, более живые движения, улыбки свои собственные, а не продиктованные алгоритмами прописанной программой. Хэнк был счастлив. Из старого деда-алкоголика с ментальными проблемами тот словно вновь стал самым молодым лейтенантом в Детройте. Гэвину же было хуже.

Намного проще было вправить себе мозги напоминанием о том, что андроиды не живые, это просто машины для выполнения заложенных в них задач, для облегчения людской жизни — хотя, казалось бы, куда уж легче. Теперь видеть естественную ненаигранную улыбку на таком живом и прекрасном лице было невыносимо. С каждым днём пострадавших от желчности детектива Рида в участке становилось больше и больше, капитан Фаулер сам стал закипать и на крики отвечать такими же криками. От одного появления Коннора в поле зрения хотелось переворачивать столы, орать, словно ему прострелили печень насквозь раз так восемь, раскидывать бумаги с отчётами по делам по всему участку, швырять в стену прозрачные планшеты и самому об эту же стену биться головой. Возвращаясь домой, Гэвин слышал в голове этот высокий приятный голос, на веках словно была выжжена паяльником прекрасная улыбка. Всё настолько сильно пошло по пизде, что одним днём Коннор, самый настоящий Коннор, стоял в гостиной дома Рида и звал его по имени, улыбаясь, протягивая руку, смотря с такой жалостью во взгляде, что хотелось удушиться. И Гэвин действительно чуть не задохнулся, утонув в слезах. От панической атаки спасли только таблетки. Коннор растворился.

Мешки под глазами детектива росли прямо пропорционально девиантности чёртового Коннора. Срывы стали привычным времяпрепровождением вечерами в обнимку с холодной бутылкой красного полусладкого. Рид стабильно лаял на каждый стул в участке, не пропуская никого и ничто, хлестал кофе литрами, почти ничего не ел.

Но ко всему можно было привыкнуть, даже к такому. Пока однажды в глазах не начало двоиться.

Два Коннора.

Пиздец в квадрате.

Гэвин заныл в бессилии, следя через стекло за разговаривающими Коннорами и капитаном. Точнее, говорил только один Коннор и Фаулер, второй Коннор стоял чуть поодаль и холодным взглядом анализировал кабинет будущего начальства. Слишком холодным взглядом.

Одна часть детектива до усрачки хотела подслушать и понять, какого хрена здесь появился второй Коннор. Вторая часть до усрачки боялась, что такая возможность появится.

И не зря.

Грёбанный Киберлайф своими поручениями свыше доведёт до суицида хоть кого-то из полиции Детройта: не Андерсона, так Рида.

Холодные глаза, слишком холодные, ужасающий надменный взгляд, облизывающий с ног до головы, вызывающий не то что мурашки по всему телу, а желание куда-нибудь сбежать, куда угодно, хоть забраться под стол, свернуться калачом и дождаться смерти, которая такими темпами определённо до него доберётся и чрезвычайно скоро. Что он там говорил про то, что всё проходит мимо него? Пожалуй, теперь “пройти мимо” кажется наиболее безопасным выходом хотя бы для его и так в ошмётки выебанных нервов. Собственно, этот выход прошёл мимо него, как обычно.

Фаулер уже был готов к скандалу и был крайне удивлён тишине. Гэвин спокойно — на первый взгляд — выслушал капитана, ничего на самом деле не услышав: сердце стучало где-то в ушах, в голове, не давая не то что слышать, но даже нормально соображать. Развернулся на пятках к выходу из кабинета, мазнув взглядом по изучающему его андроиду, и вышел. Подошёл к своему столу, собрал вещи и ушёл из участка. Нужно домой.

Взгляд заволокло туманом, всё было как во сне. Рид понятия не имел, как без последствий в таком состоянии доехал до дома. Когда он открывал электронный замок на входной двери, уже начало темнеть. Подташнивало.

Громкий хлопок и щелчок замка отгородили его от внешнего мира. Внутри вместе с замком тоже что-то щёлкнуло, и его прорвало. Гэвин стёк по стене около двери, даже не разувшись. По щекам ручьями текло, он орал в голос, хныкал, как маленький. Потому что не мог больше. Это выше его сил. За мокрой стенкой ничего не было видно, да особо и не надо. С очередным криком язык начал западать куда-то в горло, он начал задыхаться, в глазах потемнело. Всё ещё рыдал, прижимаясь к стенке, дыхание сбилось вовсе, кислорода не хватало.

Хватит. Пожалуйста, хватит. Он больше не выдержит. Он не сможет. От него слишком многого хотят.

Ещё можно было перетерпеть Коннора, такого близкого, но недоступного, чужого. Его можно было успешно заесть таблетками, можно было вымещать злость на других, как это было всегда, можно было орать на него самого, этого хватало. Можно было разбивать костяшки о стены или о преступников и получать выговоры, но это было действенно. А что можно сделать, если этот Коннор будет его собственный? Отгороженный лишь моральными устоями и, собственно, ничем более?

Слишком много чего.

В то же время ничего нельзя, потому что это не Коннор. Коннор, этот сучий прототип Rk800, он ведь единственный в своём роде. Как любой человек. И он никогда не будет принадлежать Риду.

Это не тот Коннор.

Ему не нужен не тот. В подражании не будет ничего хорошего. Только боль. Как и раньше, будучи подростком, он понял это ещё тогда.

Не будет ничего хорошего.

Слёзы вновь потекли сильнее вслед за картинками из прошлого. Крики не сдержать, да и нет смысла, кто его услышит. Уши заложило.

Показалось, или?..

Звонок. Настойчивый.

Гэвин закрыл рот руками в испуге, стараясь успокоиться. Дыхание слишком частое, щёки и глаза щипало солью и усталостью. Лицо наверняка опухло и было красным. Не хватает кислорода, шею давит. Блять, так просто не успокоишься.

— Детектив Рид! — ещё звонок.

Блядь.

Щелчок разблокированного электронного замка. Дверь медленно открывается, впуская в тёмный коридор порванный лоскут белого света дорожного фонаря и длинную чёрную тень в центре. Сильнее давит руками на рот, скуля, закатывая глаза от кислородного голодания.

— Детектив Рид, вы долго не открывали, я решил удостовериться в том, что ваша жизнь имеет дольшую продолжительность.

Голос не тот, холоднее, сталь звука можно ощутить пальцами. Совсем не Коннор. Голос Коннора мягкий, высокий, полон беспокойства и не намекнёт на то, что был в ожидании момента, когда детектив сдохнет. Икает от сравнения, бездумно вдыхая солёную воду и давясь.

— Что тебе надо, кусок говна? — медленно проговаривает Гэвин, съедая половину слов, задыхаясь и давясь слезами, неустанно текущими из глаз.