Амалия всегда держалась обособленно от любых молодёжных компаний, в которых, в прочем, её уважали. Она привыкла ощущать на себе завистливые взгляды сверстниц, которые не могли простить Амалии не только её ума, но и той лёгкости, с какой она могла привлечь к себе внимание мужчин, не используя при этом ни грамма косметики.

Девушка поспешила в парк. Она устроилась на свободной скамейке возле реки и открыла книгу, время от времени поднимая голову в ожидании Эмиля.

Она дочитала до того момента, когда Ф. Ницше пишет о трёх превращениях души. Первое из них философ сравнивал с верблюдом. Это то состояние, когда дух жаждет ощутить свою силу, и потому встает на колени, чтобы его как следует навьючили. Какое-то время ему даже нравится ощущать свою выносливость, но рано или поздно он устает. Амалия узнала в этом состоянии себя. Как же верно подметил мыслитель ту тяжесть долгов и правил, которые составляли тяжелую ношу её верблюда-ума! Девушке захотелось пережить иные два состояния духа, о которых она теперь прочитала.

Второе из них должно происходить в пустыне уединения, где верблюд становится львом, обретающим свободу и побеждающим великого дракона. Но лишь ребёнок, в которого превращается лев, способен на основе завоёванной свободы создавать новые ценности. И это кажется духу самым страшным делом, грабежом, на который способен лишь хищный лев.

Амалия подумала о том, насколько глубоки смыслы, заложенные в сюжетах знаменитой книги, и как по необходимости превратно должны быть они поняты большинством читателей. Образный язык, на котором писал философ, доставлял Амалии подлинное интеллектуальное удовольствие. Однако в определенный момент девушка почувствовала усталость, от которой, впрочем, её спас уже знакомый голос.

– Амалия, здравствуй!

Сердце девушки дрогнуло.

– Эмиль, привет! А я как раз возвращалась из университета… Ты читал Фридриха Ницше?

– Многие юные умы увлекаются его творчеством… – молодой человек остановился напротив Амалии, держа руки в карманах расстёгнутого пальто.

– При этом я уверена, что большинство читателей скользит по поверхности того, о чём он писал. Но больше всего тех, кто не читает автора вовсе, но лишь ищет подтверждения ранее подобранным где-то интерпретациям, – девушка была слишком увлечена своими мыслями, чтобы по-настоящему обратить внимание на собеседника, и, как это часто бывает, диалог молодых людей на самом деле был ничем иным, как монологом одного ума.

– Ты хотела бы сейчас обсудить его взгляды? – в голосе Эмиля прозвучала забота о взволнованной душе его собеседницы.

Амалия задумалась и, опустив голову, стала перелистывать прочитанные страницы.

– Знаешь, у меня такое чувство, что в полной мере это невозможно обсуждать. Здесь как будто не о чем больше говорить. Иную книгу можно схватить только личным живым опытом, когда он неожиданно оказывается отражённым в словах писателя.

– Выходит, что книга – это по большей части зеркало. И то, что в этом зеркале способны увидеть глаза читающего, зависит от того, кто он есть… – Эмиль с улыбкой поддержал мысль Амалии.

– Наверное, поэтому человек находит всё больше смыслов, когда читает один и тот же текст в разное время жизни. Опыт меняет глаза читающего. Опыт меняет его самого… – Амалия смотрела на Эмиля с редкой надеждой на понимание.

– Ты так смело говоришь об опыте. Но что он собой представляет? Тебе ведь известно, как возраст внушает человеку идею опыта, которым старик трясёт перед лицами тех, кто смеет его учить. Но если мы понимаем под опытом мудрость, то возраст здесь ни при чём. Мудрость есть освобождение от самого себя, от своего многознания, интерпретаций и убеждений. Это одухотворенное проникновение в саму жизнь… – молодой человек замолчал и отошёл в сторону, словно не желая закрывать девушке прекрасный вид на реку.

Амалия вновь погрузилась в тишину присутствия Эмиля. Ницше лежал совершенно забытым. Его слова уже не имели значения перед силой настоящего момента. Ум девушки в эти минуты не жаждал знаний и образов. Он как будто остановился, пресытившись. Однако уже через некоторое время новые мысли спугнули короткий покой.

«Но разве бывает так? Разве умеют люди общаться на языке молчания? Нет, это совершенно невозможно…», – Амалии стало нехорошо. Она повернула голову к Эмилю, но обнаружила, что его уже не было рядом.

Амалия была удивлена тем, что Эмиль так внезапно исчез, даже не попрощавшись. Неужели она ему наскучила? Но чувство обиды сменилось теперь недовольством собой за рассеянность, в которую девушка впадала в последнее время всё чаще. Может быть, Эмиль попрощался с ней, а она и не слышала?

С этими мыслями Амалия возвращалась домой, когда встретила у своего подъезда двух соседок. Из разговора женщин девушка поняла, что со знакомым ей парнем, её бывшим одноклассником, в минувшие сутки случилась беда – он погиб в автокатастрофе. Амалия была настолько поражена этой новостью, что в ночью долго не могла уснуть. Слёзы безутешно текли по щекам девушки при воспоминаниях о погибшем Рафаиле. Чувство глубокого сострадания к бедам людей не раз сопровождало уныние Амалии, но сегодняшняя скорбь ощущалась ею особенно тяжело.

Девушка вспомнила, как несколько дней назад она столкнулась во дворе с молодой женой Рафаила и его маленьким сыном. Посмотрев на ребёнка, Амалия отметила про себя черты неоспоримого сходства с отцом, но заглянув в глаза мальчика, поспешно отвернулась. Она не выдержала искреннего и улыбчивого взгляда, который опрокидывал в душе декорации важности и взрослой серьёзности. Девушка возвращалась к этому воспоминанию снова и снова, поражаясь собственной духовной инвалидности, не сумевшей подняться навстречу открытому в улыбке ребёнку. Что же будет с этими невинными глазами теперь, когда они потеряли отца?

Амалия подумала о храме. Некоторое время назад девушка находила утешение под куполом местной церкви, будучи готовой искренне и со всей пылкостью юной души защищать веру, которая сулила людям успокоение. Однако погружение в религию оставило в душе Амалии осадок горького разочарования. Смирения девушки хватало на то, чтобы на протяжении нескольких лет выдерживать неосознанное лицемерие религиозных людей, однако главным камнем преткновения стало для неё постепенное и непреодолимое осознание нежизнеспособности того, в чём она искренне старалась преуспеть. Амалия прекрасно знала, что в ней самой ещё немало того, что по традиции зовётся грехом и нечистотой сердца. Но к кому принести своё разбитое верой сердце теперь, после крушения очередной пристани, она не знала.

На следующий день девушка еле дождалась окончания наскучивших ей университетских занятий. Ничего нового и по-настоящему значимого для её ума или сердца на них не происходило. Лекции казались особенно бессмысленными именно в этот день, начавшийся проводами в последний путь погибшего Рафаила.

Пообедав, Амалия провела занятия со школьниками, которым она помогала с уроками. Девушке нравились её подработки в качестве репетитора. Работа с детьми возвращала её в школьные годы, которые были наполнены детскими мечтами и ощущением правильности и осмысленности жизни.

К вечеру девушка шла в парк так, как идут за исцелением к последнему врачу. Однако разум её продолжал играть в свою собственную реальность, которую всегда составляла одна лишь борьба.

«Да что ты можешь знать о жизни, умник, начитавшийся глупых стихов!», – Амалия мысленно бросала Эмилю дерзкие вызовы. Девушка испытывала противоречивые чувства. Гордость всё ещё не позволяла ей признать превосходство его мудрости над её умом, а потому Амалия боролась с образом Эмиля в своей голове и искала случая одержать над ним долгожданную интеллектуальную победу. Но сердце девушки тянулось к этому человеку и жаждало сложить всякое оружие мысли перед ним.

Она шла по аллее вдоль реки в тот момент, когда позади неё послышался голос Эмиля.