Наши дни.

— Нормально, если я буду называть вас Ёнбином? — он, прижав плечом к уху пыльную трубку, лезет за телефоном в карман. — Или вы предпочитаете другое имя?

— Мне всегда нравилось имя Ёнбин. Оно хорошее, сильное, — спокойно отвечают с того конца. Гук записывает имя в свои заметки дрожащей рукой, потому что в нём сейчас переизбыток чувств, но он должен работать быстро, сгруппировано, чтобы ничего не упустить — возможно, это его путь к разгадке.

— Окей, Ёнбин. Почему бы вам не рассказать мне о походе?

— Любопытно, — усмехается он. — Интересно, почему ты не помнишь… Я бы не смог забыть ту ночь.

— Почему? Что произошло? — сердце подсказывает ему, что лучше не узнавать подробностей, что это лишь сыграет с ним злую шутку и он вспомнит всё, что так тщательно пытается стереть из памяти долгие годы. Но интерес берёт своё всегда, особенно в его случае. К тому же… от отца он всё равно уже ничего не узнает. — Скажите мне, я бы хотел услышать это от вас, — тишина. Гук смотрит на маму, она присаживает на стул и всё ждёт конца их разговора. — Если честно, Ёнбин… Я думаю, что заблокировал фрагменты своей памяти. Выпали целые куски времени. Вы знаете, что могло это вызвать?

— Зачем тебя ко мне направили, Чонгук? — голос хриплый, тихий, всё ещё очень спокойный. На фоне брюнет слышит, как машины разъезжают по дороге. — Помочь мне или остановить меня?

— Я просто хочу поговорить, — признаётся якобы честно Гук, закусывая губу в предвкушении.

— Нет, — отрезает он грубо, но его речь сразу после этого становится мягкой. Словно маска трескается, скрывая его истинное обличье, и он старается это исправить. Хотя почему словно? Если так оно и есть. Гук чувствует, что с ним разговаривает настоящий монстр. — Ты коп. Ты хочешь меня поймать. Твой отец, наверное… разочарован.

— Мы не особо общаемся сейчас, — хмыкает парень.

— Не хочу ранить тебя, Гук-и, но моя работа важна, а ты меня прерываешь, — он говорит быстро, но отчётливо, и Гук хмурится, тыкая пальцем по клавиатуре экрана. «Та ночь» и «Доставить». — Я ненавижу, когда меня прерывают! Лучше оставь меня в покое.

— Вы знаете, что я не могу.

— Это не то, что я хочу услышать, — и после этого звонок сбрасывается. Парень убирает старый телефон на место, и Соын встаёт, обеспокоенно оглядывая сына и смотря ему в глаза.

— Кто это, чёрт возьми, был?

— Старый друг отца.

◎ ◍ ◎

Мокрая тряпка заставляет руку мёрзнуть на декабрьском морозе, но она продолжает скользить по рулю, тщательно вымывая его, по стальным трубам, мыла колёса железного коня. Автомобиль ей сейчас не светит, поэтому взамен на него она приобретает неплохой мотоцикл, который будет и быстрее, и манёвреннее, и круче, в конце концов. Суран долго вынашивает план по уничтожению такого человека, как Сокджин, но не дольше, чем этого хотят Кай и Идон. Им он жизнь подпортил знатно, но ей хочется просто позабавиться. Чонин больше миллиона раз ей твердит, что Сокджин — не тот, кем кажется, и что власть у него есть огромная, для таких людей, как они, она кажется просто вселенского масштаба и что им не справиться с ним втроём. Суран не верит, что есть человек, которого, например, нельзя будет пристрелить или переехать на мотоцикле. Однако Кай говорит, что даже это его не остановит и он вернёт всё в двойном размере.

Кай решает найти помощь на стороне, и она, если честно, не против. Чем больше людей хотят отомстить кому-то, тем слаще, кровавее и сочнее будет месть. А вот Идон куда-то запропастился. Ушёл за порцией колёс, из-за которых все на ушах стоят, и не вернулся, а девушка знает, почему: снова загнулся возле какой-то мусорки и доживает последние минуты своей никчёмной жизни. Она вообще не понимает, как он ещё не сдох — столько наркоты пичкать в себя. Он даже на человека не похож уже, словно труп ходячий, и по разуму не отличается. Но она уверена — он вернётся, потому что спать на улице в снежную бурю не комильфо.

Она возвращается в общежитие, бросает ведро с тряпкой где-то в грязной ванной комнате, и идёт на ветхую кухоньку, продрогшая до костей. Как же всё-таки холодно на улице. Так называемый Чон Усок сидит сейчас за обеденным столом и пьёт растворимый дешёвый кофе из прожившей две мировые войны чашки. Чонин скрупулезно подписывает какие-то бумаги чужой ручкой.

— Ну и что это? Задницу свою продал? — наконец-то свободная от дел, она берёт в руки пачку сигарет и закуривает прямо на кухне, оперевшись о холодильник.

— Твою продал, за пять тысяч вон, — Кай закатывает глаза и, ещё раз проверив предоставленную информацию, возвращает бумаги Усоку.

— Так чё это?

— Договор. Есть люди, можете назвать их коллекторами или выбивальщиками, так для вас будет понятнее, они помогут вам только при определённых условиях и оплате. Собственно, именно это и подписал твой дорогой друг, — с улыбкой рассказывает мужчина.

— А поподробнее никак, язык отвалится?

— Дамочка, поскромнее. Они вам — помощь, вы им — награбленное. То есть все запасы наркотиков и оружия, что есть у Сокджина, можно даже немного больше, так сказать, с процентами. Для начала, — он садится ближе к столу и кладёт на него чашку. — Нам предстоит расправиться с ближними лицами, до которых нам будет проще дотянуться. С его шавками, проще говоря. Можете взглянуть, — он выкладывает на столе распечатанные фотографии парня-иностранца с серыми глазами, мужчину пятидесяти лет и ещё одного мальчика. Кай хмыкает.

— Тао, Хёнсок и Субин. Не думаю, что последние двое ещё имеют с ним связь. Я слышал, что от Субина он отказался сразу, как только к нему заявился этот китайский гребень, — Чонин берёт в руки фотографию молодого человека и рассматривает острые черты лица. Проклятый девятихвостый лис.

— Для безопасности нам придётся убрать и их, либо заточить под крылом и выведать максимальное количество информации, и затем, — он проводит кончиком большого пальца поперёк шеи.

— Ну, ясно. И чё нам делать?

— Для начала стоит узнать, чем сейчас занимается господин Цзы Тао и есть ли у него «работа». Птичка напела мне, что сейчас ему поручено избавиться от одной мелкой девчонки, которая чем-то не угодила Сокджину. Ей мы и займёмся. Он запаникует, если она пропадёт, и сам прыгнет к нам в раскрытые ладони. А там только и дело — захлопнуть их.

◎ ◍ ◎

Квартира в мгновение ока наполняется патрульными, полицейскими, здесь и Намджун, который разговаривает со своими старшими коллегами насчёт полученной информации. Соын стоит в сторонке, сжимая в ладони чашку остывшего чая, который ей уже неинтересен. Воспоминания так внезапно и в такой неподходящий момент накатывают, люди, которых хотят забыть, дают о себе знать. Когда в поле зрения появляются приехавшие Джису и Хосок, женщина обходит гостиную и подходит к ним.

— Могу я предложить вам чай? Или хотите соджу? — Чонгук, который тоже подоспевает, немного укоризненно смотрит на маму. Они ведь только недавно выпивали и некоторые до сих пор полностью не пришли в себя.

— Мне хорошо и с кофе, — говорит подошедший Намджун, подняв чашку и улыбнувшись.

— Оу, со сливками и сахаром? Или с ореховым ликёром? — она улыбается, но это не помогает, и, отвернувшись от копов, идёт к бутылкам в стене и достаёт одну из них. Сейчас никак не удастся расслабиться без алкоголя, потому что воспоминания грызут её изнутри. Гук обречённо качает головой.

— Так… Вот где вырос Чон Чонгук, — Джису осматривает большую квартиру, ловя на себе взгляд младшего. — Здесь… мило.

— Спасибо, — Гук присаживается на стол позади него. — Когда-нибудь проведу вам экскурсию, но краткая версия такая, — он указывает в сторону окна, где находился угол стены, разделяющей гостиную и кухню. — Там мы обычно ставим ёлку перед Рождеством, — указывает в сторону картины, — это портрет моего двоюродного деда. О, а вот здесь, — он с улыбкой указывает на коридор, — моего отца арестовали за убийство четырёх человек.

— …Симпатичный дед, — миловидно выдыхает Джису.

— Шеф, мы соединили линию телефона с системой слежки отдела особо тяжких, — сообщает Намджуну один из полицейских, которые, в отличие от них, занимаются работой.