– В общем, роль БГ в съемках «КИНО» бесценна?

– Именно так. «КИНО» рождалось в разговорах, в долгих дружеских беседах. Я потом, после этой первой пленки, пробовал писаться самостоятельно, но понял – мне одному все это дело не поднять. БГ продюсировал запись, помог с первым концертом, и мы довольно часто выступаем с ним в одной программе, отделение мы, потом – «А».

– Твоя позиция в рок-музыке?

– Трудно сказать. Можно, наверное, 24 часа в сутки говорить об этом. Делаю то, что нравится – наверное так. Хочется, конечно, делать новую музыку, интересную, ставить эксперименты.

– Новую в чем?

– В тексте, в звуке, в составе. Пока это планы, но вот как раз сегодня мне сообщили приятную новость – у нас будет возможность репетировать на электрических инструментах.

– Хорошо, а что тебе не нравится в рок-музыке как она есть?

– В каких масштабах?

– Скажем, в ленинградских…

– Старомодный звук. Я, правда, не знаю, может и получше стало, на концерты почти не хожу.

– Почему «КИНО» не было на фестивале в мае?

– Как раз в это время у нас происходил «распад» – кстати, зря «Рыба» все это дело выносит на страницы «Рокси», да и не прав он во многом, и не нравится мне, как он говорит о моей жене – в общем, не по-мужски все это… Я думал даже выступить один, под акустическую гитару на фестивале, начал даже готовить программу, но так и не выступил. Как-то смутило, что больше никто не рвался выступать сольно.

– Твои кумиры?

– Боуи. «Рокси мьюзик», «Ультравокс», Ким Креол – недавно видел концерт по видео. Практически все «новые романтики» – «Хьюман лиг», «Язу» – это направление мне очень импонирует. «А», естественно, хотя, возможно, я пристрастен. «Странные игры» – веселая команда, в принципе «Мануфактура», когда появилась…

– А профессионалы?

– В принципе у всех недостаток – тексты, хотя и мои, если вы слышали только первую пленку, слабые. И в звуке – те же недостатки, как-то старо все это выглядит.

– Каким же будет новое «КИНО»?

– Я, Виктор Цой, гитара, скорей всего акустическая, и вокал. Юрий Каспарян, электрическая гитара. Владимир Арбузов, из «Мануфактуры», мы с ним, кстати, давно договаривались играть, да все не получалось – бас-гитара. И за неимением барабанщика возьмем известного многостаночника – Александра Кондрашкина.

– Знаешь, интересный вырисовывается состав.

– Правда я с ними никогда не играл, но в принципе могу представить, как это все может получиться… Хотелось бы, конечно, взять клавишника… Перкуссиониста… Саксофониста…

– Как выглядят твои новые песни, как будут звучать на записи?

– Будет больше инструментала. Наверное, и сами песни уже другие. Может быть, не такая конкретность текста… Может быть, я сам стал серьезнее, профессиональнее, трудно сказать.

Виктор Цой, еще пока не ставший легендарным, но уже достаточно популярный, впервые приехал в Новосибирск в 1984 году. Было это в период с 16 по 23 ноября. Вместо трех дней из-за непогоды Цой не мог улететь целую неделю. Во время своего пребывания в Новосибирске Цой дал два неофициальных концерта, которые прошли в одном из общежитий при НГУ в Академгородке, а также в кафе «Волна» (по другой версии «Чайка») на ОбьГЭС. По воспоминаниям некоторых очевидцев, один из этих концертов прошел совместно с другим популярнейшим в то время исполнителем – Майком Науменко из группы «Зоопарк».

Из воспоминаний Д.Радченко:

Первое известие о Цое в Новосибирск привез Борис Гребенщиков. Случилось это в начале мая 1984 года. Тогда Борис Борисович был в нашем городе «нелегально». Я вам как-нибудь расскажу о тех его первых выступлениях у нас. Так вот, значит, сидит себе Гребенщиков на подпольной квартире после выступления и «ушастик» слушает. (Так тогда «Walkman» звали.) А всем и интересно, что это у него там звучит? Набрался я смелости, спросил, этот отвечает: «Кореец у нас один в Ленинграде есть, в кочегарке работает. Записал в одиночку прекрасный концерт. Уверен, что он станет очень популярным». Стоявший рядом Борис Комаров заметил: «Кореец? В России?! Ну уж вряд ли…» Впрочем, песен-то мы пока не услышали. Валера Мурзин, что был у нас главный по технике, живо пристроил крошечный «ушастик» к широкопленочному «Акаи», и над сибирской землей впервые понеслось: «Восьмиклассница-а-а-а!»

– А как зовут?..

– Виктор Цой.

После рекомендации Гребенщикова стало ясно, кого пригласить в Новосибирск следующим. К ноябрю так и вышло. Прежде чем читать дальше, необходимо понять, что Цой приехал к нам тогда, намного опередив свою популярность. У нас его еще не знали. Лишь студенты университета смогли позволить себе тогда такую «подпольную» роскошь. В их пятом общежитии и прошел первый концерт Цоя в Новосибирске. Своей «ударной» Цой в то время считал песню «Я объявляю свой дом безъядерной зоной», которую, как он рассказывал, пел в Ленинграде на премьере фильма «Европейская история». В зале «пятерки» собралось что-то около семидесяти человек. Публика внимательно слушала и аккуратно аплодировала в конце каждой песни, но выше градус не поднимался. Впрочем, это еще полбеды, второе выступление проходило… в перерыве капустника нашумевшей «Конторы братьев Дивановых», что для менее стойкого человека было бы просто сокрушительным. Все с нетерпением ждали своих любимцев, и Цой здесь вышел явно не к месту. «Ну вот еще, япоха русского рока?» – кто-то зло пошутил рядом. «Вы ошибаетесь, он – кореец», – спокойно сказал я. Когда через пять лет будут штурмом брать спортивный комплекс, чтобы попасть на его концерт, там окажутся многие и из этого зала… И все-таки уже тогда были те, кто ждал его в Новосибирске, ведь после каждого из этих выступлений собиралась-таки стайка знавших его песни, и их расспросам не было конца. Сам Виктор Цой роста был небольшого, не выше Брюса Ли, на которого он потом взялся походить с легкой руки Бориса Гребенщикова. Когда сидел за столом, то руки на стол не клал, во всяком случае, пока не выпьет. Он очень легко пьянел с полстакана «убойного» портвейна «Кавказ», но, в отличие от многих сибиряков, на этом и останавливался. Когда я впервые увидел, как он молча сидел за столом среди хмельных и веселых сибиряков, глядя вниз перед собой, то в голову сперва пришло что-то вроде «Да, занесла нелегкая его, бедного, в сибирскую глушь, к нашим остроумцам!..» Но вскоре я понял, что, эта его манера не глядеть в глаза собеседнику – не более чем форма восточной вежливости. В разговоре с ним чувствовалось, что если надо, то этот парень станет весьма колючим, мягкость его – кажущаяся, и в нем достаточно упрямства. Поэтому, когда в фильме «Игла» вдруг возник этот неожиданный образ «красного» Брюса Ли, я, хоть и посмеивался, но был согласен, что имидж сработан все-таки верно: была в этом малом такая жилка.

Сперва Цой весьма удивил. Разговор шел о том, какой будет его будущая группа, какую музыку он предпочитает, и он неожиданно произнес название – «Japan». И это-то в 84-м! Когда «новая волна» была известна еще весьма немногим. Заподозрив сдуру в нем интеллектуала гребенщиковской школы, я взялся было обсуждать с ним особенности стиля Сильвиана, и тут Цой удивил еще больше, когда открыто и просто сказал: «Не знаю я ничего этого. “Japan” мне интересны потому, что это Восток, и у них безладовая бас-гитара. У нас Титов взялся играть на такой. А музыку я вообще знаю плохо, только пару лет слушаю, как стал песни писать». Такой бесхитростный ответ бил наотмашь, и о «заумном» больше не говорили. Впрочем, Виктор поведал, что участники его нового проекта под названием «Кино» теперь взялись постоянно снабжать его музыкой – и новой, и старой. Даже рок-н-роллом 50-х. Я сразу спросил, можно ли в Ленинграде достать записи Бадди Холли (у нас с классическим рок-н-роллом всегда было туго). «Бадди Холли? – переспросил Виктор Цой. – А что в нем такого особенного?» И я взялся рассказывать ему про эту первую всеамериканскую звезду подростков 50-х. Их героем стал тогда этот скромный парень в роговых очках, а не красавец Элвис. У него почти не было голоса, но слова песен брали за сердце. Двух лет не прошло, как он вошел в зенит славы, едва заработав свой первый миллион, как трагическая случайность оборвала все: в 1959 году, в самом расцвете творческих сил, Бадди Холли разбился на своем маленьком самолете. И тут я заметил, с каким снисхождением восточного принца слушает Цой мой пылкий рассказ. Вот она – скрытая пружина: сам он был из другого теста…За окнами стыла на ноябрьском ветру Вокзальная магистраль, а я продолжал свой рассказ о событиях, которые один в один походили на те, что произойдут с самим Цоем через пять лет: главная пластинка звезды выходит посмертно. Горе американских подростков не утолить. Могила становится культовым местом. Ему посвящают песни, стихи. Если при жизни он только звезда, то после смерти – пронзительная легенда…