– Это наш общий номер. Такие правила игры. Если ты не согласен – можешь катиться отсюда! Трус!

Малыш стоял, опустив руки, и молчал. Большие соленые капли собирались на носу и на подбородке, тяжело падая потом на рубашку. Те, что закатывались в уголки губ, он старался незаметно слизнуть. Это полное отсутствие сопротивления окончательно взорвало ее. Она схватила брата за плечо, – Убирайся! – вытолкала его из комнаты, изо всех сил хлопнула дверью и повернулась к сестре. Та смотрела на нее круглыми глазами – ого… ну и пусть, сам виноват, наконец-то они поиграют без этого мямли. Они продолжили игру, что-то громко обсуждали и нарочито смеялись, то и дело поглядывая на поникший силуэт за матовым стеклом двери. Прошло около пятнадцати минут, мальчик не сдвинулся с места. Наконец Марго не выдержала затапливающей ее нежности, открыла дверь и за руку вернула брата его в комнату.

– Нужно стараться себя перебороть, ты понимаешь? – молчаливый кивок в ответ.

– Если не стараться, ты никогда ничего не добьешься в жизни, понимаешь? – снова кивок. Ей хотелось обнять его, погладить по голове, и пусть бы он тоже ее обнял, с благодарностью за ее нежность. – Идем за салфетками, вытрем тебе сопли.

Игра постепенно вернулась в привычное русло. Но, один раз почувствовав работу этого странного механизма, Марго неосознанно, а затем все больше намеренно повторяла потом такой фокус. С братом, с матерью, с любым, кто в нужный момент оказывался под рукой. Жестокость рождала в ней жалость, и она принимала ее за любовь.

Она, по обыкновению, почти вплотную приблизила лицо к зеркалу, погладила лоб, щеки, проверила – правда ли, что от алкоголя желтеют белки глаз: да, правда.

– Как же я постарела, ч-ч-черт, – она жила-была одна, ни верного мужа, ни доброго друга, да и без подруг как-то. – Свободная женщина за сорок, как она есть. Тьфу ты, пропасть.

Нет, было много знакомых. Она легко увлекалась. Умела очень быстро влюбляться, но и моментально остывать. Все ее романы напоминали катание на одном и том же аттракционе в парке развлечений. С радостным трепетом залезаешь в кабинку, пристегиваешься. В животе что-то скручивается тугой спиралью, от чего млеет все тело. Карусель набирает скорость, достигает предела своих возможностей, кульминации – дух захватывает, раз, два, три – и вот уже все медленнее и медленнее кабинка плавно подкатывает к месту старта. Высаживаешься с легким головокружением. Сожалея, конечно, но больше испытывая облегчение от того, что это, наконец, закончилось. Пару раз даже подташнивало, и она долго потом удивлялась, как все же виртуозно ей удается подменять действительное желаемым.

– Ну, и хватит, может, уже? Пора, наверное, вот это все – шерстяные носочки, уютный свитер, турка с душистым кофе. И такая мягкая, расслабленная, самодостаточная, с книжечкой в кресле. Женщина – изначально ни в ком не нуждается, ресурс сама по себе, источник…чего? Вранье, это просто страх.

И все-таки она решила на какое-то время вычеркнуть любовь из списка своих жизненных необходимостей. Это был чистой воды мухлеж. Вроде как мне ничего не надо, но задним умом ожидаешь – столько раз об этом слышала – то, от чего отказываешься, должно непременно прийти.

Она выбрала себе подходящие курсы иностранного языка, стала брать больше работы, много ходила пешком, а в хорошую погоду гуляла в парке. Любовалась деревьями, наблюдала за людьми, за детками, копошащимися в песочнице, и да, черт подери, сидела на скамейке с томиком какой-то экзистенциальной мути.

От такой блаженной жизни тянуло ругаться матом, хотелось сделать кому-нибудь больно, а лучше совсем придушить. И так, чтобы еще успеть заглянуть в мутнеющие глаза – а что вы думаете по поводу концепции безусловной любви ко всему живому, нет, каково ваше искреннее мнение?

Прогулки стали заканчиваться парой хороших глотков виски прямо из горлышка, потому что в стакан наливать долго и вообще это гораздо вкуснее. Так в детстве она садилась перед распахнутым холодильником и уплетала клубнику, выковыривая каждую ягодку из-под сахарной корки. Остановиться не получалось до тех пор, пока не начинало просвечивать залитое сладким соком донышко. Благо, в то время холодильники были попроще – тихо, безо всяких истерических писков, терпеливо ждали окончания твоего приступа.

Потому, что если в тебе живет страсть, то уютная, теплая, мягкая, с книжечкой и чашечкой ароматного кофе – это совсем ненадолго, это ультракороткий антракт, иначе распад, деградация, смерть…

Было шесть вечера. На Лионском вокзале они сели на поезд RER линии D в направлении Мелен, который через полчаса прибывал в один из бесчисленных пригородов на юго-востоке Парижа. Макс даже не запомнил название этой дыры. Он был не в духе. Отношения с Ивонн начинали его тяготить и явно близились к завершению. Какого черта он вдруг согласился на эту поездку? К чему этот прощальный жест? В ее тусовке он никого не знал, да и знать, собственно, не хотел.

Музыка была слишком громкая, люди слишком веселые. Макс сидел в глубине гостиной и наблюдал за танцующими, прикрывшись бокалом очень недурного, кстати сказать, бордо. Ивонн перекрикивалась с какой-то девицей в вытертых обтягивающих джинсах и легком свитерочке, спущенном с одного плеча. У нее были темные волосы, собранные в высокий свободный пучок, также призывающий оценить античные линии ее шеи и плеч. Двигалась девица классно и временами посматривала на Макса.

– Ивонн, я до сих пор не знакома с твоим парнем; просто свинство с твоей стороны! Прячешь его?

– Вот еще! Идем.

– Марго, – они подскочили к нему, краснощекие и горячие от вина и танцев, – это Макс. Макс – это Марго.

– Очень приятно, – Марго протянула руку. У нее было крепкое мужское рукопожатие и очень прямой, честный взгляд. В воздухе почти прозвенело «теперь ты мой».

Он любил Марго. Более того, он искренне восхищался ей. У нее был крутой характер и сильное, не знающее болезней, тело. Настоящая дочь Земли, иногда даже пугающая его своим материализмом и практичностью, она работала в крупном ландшафтном бюро и занималась созданием садов. В ее мире все имело свое логичное обоснование, любому следствию полагалась причина. Все рождалось, развивалось, старилось и умирало, следуя всеобщему раз и навсегда установленному закону жизни. Она с легкостью меняла любой ландшафт, перекраивая его согласно своему видению или желанию заказчика. Что, как правило, совпадало благодаря ее чудесному дару убеждения.

Вообще, Макса всегда удивляло то количество навыков, которыми она владела, и их разнообразие. Она прекрасно готовила, рисовала, любила петь, могла шить, легко осваивала новые, необходимые ей, компьютерные программы, управлялась с подрядчиками, занималась фитнесом, выкручивала перегоревшие лампочки, забивала гвозди, реставрировала мебель и регулярно самостоятельно устраняла засоры в антикварных трубах их ванной. Похоже, при ее рождении собралась и осыпала ее своими волшебными дарами целая толпа фей. Хотя кто-то, все-таки, не пришел. Макс не мог четко описать, чего же ему недоставало в ней. Даже в моменты самой искренней близости какая-то тончайшая пленка всегда оставалась натянутой между.

Есть места, которые притягивают всех, вне зависимости от вероисповедания, мировоззрения, правил жизни и прочих особенностей представителей рода человеческого, если ты, конечно, не совершенно безнадежный чурбан.

Подобные места существуют сразу в нескольких пространствах-временах одновременно. Люди называют их порталами, местами силы. Их чувствуют все, но каждый по-своему, в зависимости от имеющихся органов восприятия.

Макс с Марго любили проводить отпуск в горах. И как-то однажды встретилось им такое место, притянуло к себе и удерживало. Они приходили туда каждый вечер, садились на нагретые камни и очень короткое время молча смотрели за горизонт. Затем Марго начинала. Она восхищалась красотой этого места, природой, породившей такое чудо, природой вообще, тишиной, и так далее, и так далее. Если слова заканчивались, она принималась мурлыкать какую-нибудь дурацкую песенку себе под нос, или постукивать ладонями по валунам, или елозить босыми ногами по земле, пытаясь сорвать своими длиннющими пальцами травинку или цветок. Она видела перед собой прекрасную картинку и с удовольствием, раз за разом смаковала свой восторг.