Отец их от влияния улицы ограждал, требовал, чтоб сразу после школы домой, но Борька с упоением врал про классные часы, концерты и прочие активности – и для себя, и для маленькой Лии. Третьеклассница свободой не злоупотребляла – ходила после школы к подружке: грызли чипсы, смотрели мультики по видео или рекламу без разбору по всем каналам. А Борис постоянно что-то придумывал – вместе с дружками фары машинам протирали на светофорах, на спор из магазинов таскали всякую мелочь, петарды самопалили, стрелки-разборки устраивали со старшеклассниками.

Пару раз попадались, но жалобы, по счастью, попадали к маме, та грустила, плакала, укоряла, но отцу не выдавала никогда.

Приближался новый, 2001-й, год, следующее тысячелетие. Лия скромно ждала от Деда Мороза особенного подарка, Борис готовился к торжеству с размахом. Обзавелся бутылкой шампанского, многозарядным фейерверком и хвастался сестренке:

– Эх, зажжем!

– Как? – удивлялась Лия.

Ее на Новый год приглашала подружка. Мама девочки даже родителям звонила, уговаривала отпустить, но отец сказал строго: «Семейный праздник, из дома ни ногой».

– А я не буду с этими занудами сидеть. Сбегу, – заверял брат.

И не испугался ведь!

Часов в девять вечера выпросил у мамы поручение – сходить за хлебом. Сунул в карман мелочь, пакет, подмигнул Лие – и домой не вернулся.

Отец с каждым часом мрачнел. Мама трепыхалась, хотела звонить в «Скорую», в полицию, но батя играл желваками:

– Не надо. Нагуляется – сам с ним разберусь.

Мобильники на излете тысячелетия имелись только у обеспеченных, пейджеры отец называл происками дьявола. Борькин одноклассник (единственный, кого родители знали) сказал, что в компьютерном клубе вроде как планировался последний баттл тысячелетия и Борис туда собирался.

Отец прежде был уверен, что сын вообще не касается электронных игрушек, поэтому набычился еще больше. Тщетно Лия и мама пытались его развеселить, втянуть в хоровод вокруг елки. А когда пришел Дед Мороз, папа едва взглянул на пушистый свитер, что принес ему волшебник. Зато дочкин подарок (Кен в салатовых шортах и чудесной сетчатой майке) его взбесил. Он обозвал игрушку плохим словом и рвался выкинуть в окно. Мама умоляюще прижимала к груди руки и причитала, что Лия уже второй год пишет в Великий Устюг, просит друга для своей Барби.

Поначалу девочка собиралась сидеть, как большая, минимум до полуночи, но без Борьки тоскливо, и на сердитые лица родителей тоже неинтересно смотреть. Поэтому свободу отвоевывать не стала. Когда папа велел идти спать, схватила Кена и вместе с ним дисциплинированно отправилась в кроватку. Взрывы фейерверков и радостные крики, возвестившие приход нового тысячелетия, слышала в полусне. А утром проснулась от чужих мужских голосов на кухне.

Посмотрела на часы: девять. Странное время для гостей первого января. Схватила нового своего друга Кена, босиком прокралась по коридору, выглянула, пискнула еле слышно: милиционеры. Отец сидит – на щеках красные пятна пылают. А мама плачет горько.

Ее, конечно, сразу прогнали. Но полицейские говорили громко, и Лия даже сквозь стену разобрала: Борька вместе с приятелем пытался обнести богатую соседскую квартиру. И попался.

Она ни секунды не верила, что умный, сильный, добрый, потрясающий брат может оказаться вором. Боря мог хулиганить по мелочи, сырок творожный или булочку в магазине незаметно слопать или под курткой вынести. Но он никогда бы не совершил настоящего зла.

К счастью, милиционеры оказались не зверями и сами предложили парня отмазать. Вернуть украденное, повиниться перед соседями, заплатить компенсацию и дело замять.

Мама чуть ли не впервые повысила голос, крикнула:

– Конечно! Мы согласны!

Но отец усмехнулся:

– Ты полагаешь, я стану жить в одной квартире с преступником?

Лия совсем забыла, что ей нельзя встревать во взрослые разговоры. Вбежала на кухню, завизжала, затопала ногами:

– Папа, папа! Давай Борьку вернем! Пожалуйста!

Но он сурово повторил:

– Если мой сын вор, иметь с ним дел я не буду.

– Не мог Боря, – в отчаянии прошептала мама. – Оговорили его.

Милиционер взглянул с сочувствием. Мягко сказал:

– К сожалению, все против них. Взяли с поличным. Да они уже и признались.

– Значит, Боря просто не успел подумать, – твердо сказала Лия.

– Мальчику всего четырнадцать лет, мы понимаем, – улыбнулся человек в форме, – поэтому и предлагаем ему загладить вину.

И снова мама, непривычно решительно и громко, произнесла:

– Хорошо. Сколько?

Полицейские переглянулись. Один из них достал из внутреннего кармана блокнот, ручку. Но успел написать только единичку – отец взорвался:

– Я не буду давать вам взятку! Мой сын украл – значит, пусть отвечает по закону!

И сколько мама потом ни плакала, ни умоляла – поколебать его упертость не смогла.

Борьку осудили.

Лия не хотела терять брата. Хоть в тюрьме, хоть где – все равно родная кровь. Ее лучший друг. Но на свидания девочку не пускали. На письма Борька не отвечал. А когда в семнадцать лет вышел – поговорили только однажды. Она шла к нему радостная, с подарками, с фруктами. В детской памяти оставался прекрасный, заботливый, благородный принц. Но увидела совсем постороннего. Рот без нескольких передних зубов, причмокивает противно. Смолит сигарету без фильтра. Хлебает (в десять утра!) алкогольный коктейль из железной банки.

Встретил сестру словами:

– Какая ты страшная, Лийка, стала! Вся морда в прыщах.

На рисунки ее даже не взглянул, апельсины равнодушно отшвырнул:

– Ладно. На закусь сойдет. Водку будешь?

– Боря, – прошептала она. – Что с тобой сделали?

Он осклабился:

– Ты чего вообще явилась?

Борька был в майке, и вены – она увидела в ужасе – все исколоты.

Двенадцатилетняя девочка прошептала:

– Спасти тебя хочу!

Но брат заржал:

– Малявка! Нужна ты мне!

Выпихнул из комнаты и захлопнул перед ее носом дверь.

Сестра еще несколько раз ходила – ждала у общежития, где Борис поселился, караулила у стройки, куда он устроился на работу. Он продолжал ее гнать – грубо, с матом. А через несколько месяцев снова сел, на этот раз за грабеж – как раз исполнилось восемнадцать, поэтому влепили по полной.

Лия снова писала ему. Борис по-прежнему не отвечал. И сестра отступилась. Постаралась его тоже вычеркнуть из сердца. Как научилась вычеркивать все саднящее, неприятное, болезненное.

Поговорить решили без посторонних ушей.

Борей отменил все процедуры после шести и предупредил, что не придет на ужин. Лия в начале седьмого встретилась с ним у проходной.

Самокат остался на велопарковке. Санаторий в самом центре, навстречу пациенты после вечернего водопоя бредут, здороваются с медсестрой, сверлят любопытными взглядами. Борис усмехнулся:

– Нас принимают за пару.

– Какое это имеет значение!

Никак ей не верилось, что брат вернулся, да еще в образе прекрасного принца. Лия медик и знала: те, кто колется, почти никогда не выбираются из болота. Да и какие шансы, если в восемнадцать лет у тебя уже второй срок, да еще на строгом режиме? Но Борис совсем не выглядел уголовником. Цвет лица прекрасный. Ногти отполированы, ботинки с логотипом, где мужик на лошади (старшее поколение объяснило – бренд дорогой). Галантный, клевый, и голос ему будто специально ставили, как артисту.

– Ты почему имя поменял? – потребовала ответа Лия.

– Да просто прикалываюсь, – усмехнулся он. – Борисов много, а Борей – один.

Едва выбрались из курортной толпы, сестра жадно спросила:

– Как ты сумел?

Отец бы мигом пригвоздил, что не умеет формулировать. Но единокровный брат понял:

– Ты считала, я давно спился? Скололся? Сдох под забором?

– Ну… или каким-нибудь вором в законе стал.

– Может, я он и есть, – усмехнулся Борей.

– Врешь. Я бандитов с ходу вычисляю.