– Что за?.. – ошалело прошептал он, растерянно оглядываясь по сторонам.

Может он ошибся кабинетом? С надеждой подумал он. С надеждой, которая умерла, как только он увидел свою ехидно ухмыляющуюся подопечную, восседающую в его кресле и за его столом. Точнее, не совсем его: его кресло было черным, а не желтым, а стол… И вообще вся мебель!

Его бесценная сделанная на заказ из цельного массива черного ореха мебель…

Александр закрыл глаза и замотал головой, стряхивая с себя наваждение. Вероятней всего, это просто иллюзия. Сказал он себе и, щелкнув пальцами, смело открыл глаза. И… тут же снова закрыл. В следующий раз, прежде чем открыть глаза, он их протёр, но и это тоже не помогло: стены и мебель в его кабинете по-прежнему сражали наповал буйством красок.

Осознав, наконец, что он имеет дело не просто с иллюзией, а с заклятием изменения цвета, которое, чтобы снять, даже ему придётся повозиться, он тяжело вздохнул. При этом, с очередным вздохом подумал он, ещё не факт, что ему удастся вернуть мебели именно тот особый оттенок, который так великолепно гармонировал с остальным интерьером кабинета. Черный орех – не только благородное, но и самолюбивое и своенравное дерево, которому могло очень не понравиться подобное над ним измывательство.

Александр тяжело вздохнул в третий раз и покачал головой. Ничего не скажешь. Просто замечательно. Убил бы! Но нельзя. К огромному его сожалению…

Снова вздохнул, развернулся, сделал шаг назад, очень осторожно и тщательно закрыл за собой дверь, затем вновь повернулся к явно торжествующей победу Кэссиди и вкрадчиво поинтересовался:

– Это как же надо было постараться, чтобы стены моего кабинета порозовели от стыда, мебель пожелтела и позеленела от негодования, а стол – посинел от бешенства?

– Стол не посинел, этот цвет называется фиалковый, – деловито поправила девушка. – Кстати, фиалковый – это цвет ваших глаз, так что, можете себе польстить, когда я всё это делала, то думала… – она томно вздохнула, стрельнула глазками и, закусив нижнюю губу, известила сладким голосом – …о вас.

Вслед за чем подмигнула и одарила ослепительной улыбкой.

– Стол под цвет моих глаз, значит, – насмешливо повторил мужчина. – Что ж спасибо, буду знать.

Часто захлопав ресницами, девушка озарила его ещё одной яркой как само солнце улыбкой.

– Всегда пожалуйста.

Александр хмыкнул и, сузив глаза, принялся внимательно изучать розовые стены, точнее, изображенные на них белоснежные семейники с желтыми уточками.

– А когда ты располагала их, – кивнул он то ли на уточек, то ли на рейтузы, ты тоже обо мне думала?.. – неодобрительно покачав головой, усмехнулся он. – Кстати, что ты там строчишь? Новый список пакостей?

– Да я тут… – притворно замялась девушка. – Просто… письмо родителям пишу…

– Жалуешься на меня злобного, высокомерного и бессердечного… – понимающе кивнул мужчина.

– И вовсе нет! Во всём письме нет ни слова не о вашей злобности, не о высокомерии, не о бессердечии, – тоном невинности, оскорбленной в своих лучших чувствах, возразила Кэссиди. – Всё, от первого до последнего слова, исключительно сухие факты! Более того, я специально для родителей записываю всё по свежим следам, так сказать, чтобы потом чего-нибудь не забыть или, не дай Триликая, перепутать или, что ещё хуже, допридумать…

– То есть, ты всё-таки пишешь им обо мне? – насторожился мужчина.

– Угу! А о ком же ещё! Вы моё, самое яркое впечатление за сегодняшний день! – иронично отозвалась девушка.

Александр слишком хорошо знал Кэссиди, чтобы не почувствовать в её словах подвох. Он в мгновение ока оказался за её спиной.

– Так-так, и что же ты там пишешь? – склонившись над девушкой, проговорил он.

Его глаза едва только пробежались по первым строчкам, а у него уже начал дергаться правый глаз. Не уверенный, что прочитал правильно, он резко выхватил листок из рук своей подопечной.

– Чрезвычайно грубое и крайне болезненное насилие. Причем не только моральное, но и физическое!? – прорычал он. Его фиалковые глаза метали молнии. – Которое повлекло за собой значительные телесные увечья, которые, ты уверена, не пройдут бесследно для твоего физического здоровья!? Но это же несусветная, подлая и мерзкая ложь!

– Подлая и мерзкая ложь?! – совершенно искренне возмутилась девушка. – Да, как вы смеете?! А вот это что, по-вашему? – поинтересовалась она, резким, театральным движением оголив правое плечико, на котором красовался еле заметный синячок. – И ещё вот! – она ткнула мужчине под нос запястье правой руки, на котором остался след от одного из его пальцев. – Что это, я вас спрашиваю?! И прежде чем вы хотя бы заикнётесь о том, что эти следы побоев я сама себе поставила, хочу напомнить вам о заклинании правды! Что касается меня, то я проверку на нём пройду, а вот вы…

– Вот черт! Я не хотел! – тихо пробормотал молодой человек. – Извини, Кэсси, я вовсе не хотел сделать тебе больно… Я просто не рассчитал силу. Хорошо, ладно! – он нервно взъерошил свои волосы. – Ты, конечно, преувеличила, но и я тоже был не прав, так что проехали… Но насчёт вопиющего по своему кощунству надругательства, в результате которого я якобы втоптал в грязь твоё человеческое и ведьмовское достоинство и то, что я лишил тебя чести – это уже чистейшей воды ложь! Не было такого!

– Вы на глазах моих двух поклонников, моей лучшей подруги и этой вражины Джессики спеленали меня, взрослую женщину и могущественную ведьму, как младенца… И как вы думаете, я при этом себя чувствовала? – вопрос был явно риторический, потому что она сразу же сама на него и ответила. – Вот именно, я чувствовала себя попранной, оскорбленной, оскверненной, растоптанной, униженной! Ну, и… что же это ещё если не надругательство над моей женской честью и ведьмовским достоинством?

– Как скажешь, как скажешь… – насмешливо хмыкнул Александр, закатив глаза. – Ладно, с этим разобрались. – Но глумливое и издевательское похищение? – теперь уже с расслабленной усмешкой на губах прочитал он. – Если с «глумливое и издевательское» мне всё понятно, то что касается похищения… Какое же это похищение, если такова была воля твоих родителей и у меня все документы на руках! Черт бы их побрал! И документы и твоих родителей!

– А такое, что, в отличие от Вайтхэт, я лично не уверена, что документы действительно подлинные! – стояла на своем Кэссиди.

Александр тяжело вздохнул.

– Кэсси, да если бы они были неподлинные, я бы к тебе на пушечный выстрел не приблизился бы! Чтобы ты хотела знать, я отпирался от опекунства, как мог! Но твой братец, он, меня заставил! Морально надавил и заставил! Воспользовался нашей многолетней дружбой и заставил!

– Поняла. Вы не виноваты, вас заставили, – иронично хмыкнув, кивнула девушка. – Ну и что дальше? – язвительно поинтересовалась она, одарив опекуна уничижительным взглядом.

– А дальше! – зло фыркнул Александр. – Так как эта бумажка содержит явный наклёп на мою достопочтимую во всех смыслах персону, которую принудили присматривать за столь инфантильной и неблагодарной особой, как ты, и так как это не черновик, а расписание занятий моего факультета, только вчера утвержденное ректором, то я твою эту писанину конфискую!

– Кон-фи-ску-е-те? – возмущенно-угрожающе уточнила Кэссиди.

– Уже конфисковал! – невозмутимо сообщил очевидное мужчина.

– Да, пожалуйста, – безразлично пожала плечами девушка. – Можно подумать, мне сложно написать новое. Совсем даже не сложно, – добавила она после небольшой паузы, при этом вид у нее был ни дать, ни взять: оскорбленной и смиренной, но несломленной обстоятельствами праведности.

Александр насмешливо хмыкнул.

– Я прекрасно об этом осведомлен и совершенно ничего не имею против нового письма, если при этом не пострадают мои личные бумаги! Более того, я тебе торжественно обещаю, что чтобы ты там не написала, обязательно передать это твоим родителям… И пусть тебе будет перед ними стыдно. Пошли Кэсси, я отведу тебя в твою комнату.