Принимая душ после, невольно вспоминаю о вчерашнем столь противоречивом фейерверке эмоций. Рука с мочалкой медленно ползет вниз, накрывает пушок волос между ног, пальцы задевают лепесточки, и я вскрикиваю от силы ощущений, как молнией пронзивших все тело.

Резко добавлю в воду кипятка, стараясь смыть эту грязь со своих желаний, растираю почти в кровь кожу полотенцем, чтобы оно перестало трепетать от воспоминаний о садисте-миллионере.

Но в зеркале глаза все равно горят каким-то демоническим блеском, кожа кажется бледной, а губы словно припухшими от постоянных покусываний и облизываний.

Нет, так нельзя. Нельзя это чувствовать. Это неправильно.

Секс не может приносить удовольствие, женское тело – лишь способ удовлетворения мужских желаний. При этом мое явственно помнит те тепло и негу, которыми было полно после домогательств Давида Марковича.

У него много денег, руки, умеющие причинять как боль, так и удовольствие. Он может мне помочь. Он может спасти сестру.

Для этого нужно просто под него – сглатываю и прикусываю губу – лечь. Просто стать марионеткой на один месяц, стать секс-куклой, которую будут использовать по прямому назначению. Принимать в себя литры отборной спермы, удовлетворяя низменные потребности этого человека.

Очень привлекательного человека.

Смогу ли я выдержать это? Смогу ли не сломаться и дотерпеть до конца?

Иду в палату к Лене и долго смотрю, как мирно и по-ангельски спит эта чудесная, светлая девочка. Вспоминаю, как первый раз ее увидела.

Я была достаточно жизнерадостным ребенком, имела подруг, увлечения, маленькие тайны. Жизнь шла своим чередом.

Если бы я тогда знала, что это всего лишь мерзкое затишье. Бурей оказался не только Леша и его садистские наклонности, которые он сдерживал почти два месяца, пока мы встречались. Леша был лишь тем криком, срывающим лавины снега в горах. Начало конца. Все покатилось в тартарары. Лавина.

Сперва осуждение всего города за мое решение упечь Лешу за решетку. Потом предательство родных, даже не отрицающих, как они во мне разочарованы. И в довершение всего обнародование подробностей моих мучений в кладовой, которые лично снимала Таня.

Тогда это и помогло засадить Лешу на восемь лет, когда ему хотели дать лишь год. И самым страшным стал истинный вид отношений родителей.

У матери давно любовник. Отец давно имел семью в другом городе. Когда отец не попрощавшись уехал, забрав из дома всю наличность, мама пошла по рукам. Часто приводила в дом так называемых друзей.

Школу тогда я уже закончила и, как жить дальше, не знала. Сальные взгляды мужчин, которые в подробностях видели, что делал со мной насильник, осуждающие – женщин. Отсутствие человека для разговора по душам. Все это очень часто направляло мой взгляд в сторону окна с видом на раскинувшийся за домом лес. И главное – на высоту пятого этажа.

Как было бы хорошо раскинуть руки и просто лететь в обжигающую, благословенную тьму, забыть все страдания, всю боль, весь ужас происходящего со мной пиз*еца. Так легко. Так сладостно.

И я ведь почти решилась, пока однажды мать не пришла и не сказала, что беременна четыре месяца и аборт делать поздно.

Всего лишь одна новость. Чудо рождения. Чудо природы. Но в меня это вселило такую жажду жизни, что я просто погрузилась в заботы о матери и будущей малышке. Имя мы не могли выбрать до последнего.

Мама и сама преобразилась, словно осознала ошибки. Стала чаще бывать дома, никого не водила, исправно ходила работать на фабрику, где упаковывала алкоголь.

Когда, сидя в ожидании матери и читая очередное фэнтези, где прекрасные принцы спасают принцесс, я услышала жуткий крик из подъезда, я страшно испугалась. Потому что нутром почуяла. Мама. Малышка.

Я выбежала на лестничную клетку, уже с телефоном в руках, вызывая скорую, и испуганно закричала прямо в трубку.

Мать лежала внизу, а под ней была лужа крови.

Скорая приехала быстро, и принять семимесячную малышку пришлось прямо там, в подъезде. Именно я поехала с ней в больницу. Именно я первый раз покормила ее с бутылочки, и именно меня она впервые схватила за палец.

Я тогда поняла, что все прошлое – пустой звук, ничто по сравнению с этим моментом. Счастье в душе было настолько полным, что я почти забыла, как дышать. Лишь плакала. Плакала. Плакала.

Елена прекрасная. Дала я ей имя. Ведь она была поистине прекрасна. Она озарила светом мою душу. Она стала моей радостью.

Но и свет быстро угас, когда выяснилось, что у матери было венерическое заболевание и это повредило части органов малышки.

Глава 11.

Сначала ничего плохого, она развивалась нормально. Мать работала, смотрела за дочкой. Я училась в медицинском колледже.

Но мать со временем умерла, а Лена страшно заболела. Может тоже меня оставить.

И теперь я еще и думаю, помочь ли ей?

Теперь я еще и пытаюсь строить из себя невинность, потому что мне неприятны прикосновения мужчин? Потому что мне страшно испытывать боль. Снова. Но разве я не могу потерпеть? Боль ничто по сравнению с тем одиночеством, в котором я окажусь опять, как только меня покинет последний лучик надежды.

Я не могу позволить Лене умереть.

Поэтому, собирая всю волю в кулак, я решаю сделать все, что прикажет этот богатый садист.

Вечером даже выхожу на крыльцо, чтоб встретить и «поговорить». Интересно, он заставит меня делать все то, что вытворял Леша? Будет приказывать сосать, глотать сперму, вылизывать его член? Будет нагибать, брать сзади и бить кулаками по ребрам?

Кроме последнего, остальное вызвало странное тепло внутри живота, когда я представляла на месте худого смазливого Леши широкоплечего Давида Марковича.

Ну, где же он?!

Он не приехал. Я прождала почти до полуночи, стоя на крыльце как вкопанная и репетируя, что ему сказать.

На следующий день Давид Маркович тоже не появился, и вот тут я действительно запаниковала.

Ведь у меня был шанс спасти сестру, а я как дура его профукала. Убежала. Надо было прям там сесть на колени и сделать все то, о чем приказывали его жестокие глаза. Все то, что он мысленно проделал со мной, даже не прикасаясь, только насилуя душу взглядом.

Еще через день он снова не появился, и я, лелея надежду, подумала, а не сходить ли к заведующему. Но что я скажу?

«Извините, собираюсь продать свое тело, не могли бы вы подсказать адрес покупателя?»

Представив лицо Романыча в этот момент, я даже засмеялась, но улыбка быстро ушла с губ, когда я поняла, что единственным выходом будет использовать затертую до дыр визитку.

Прежде чем взять свой старый кнопочный телефон, я очень долго пялюсь на черный клочок бумаги. Стерлось от моих пальцев все, кроме номера телефона. Оно все еще ярко сияло во тьме целлюлозы, словно неоновая вывеска, приглашающая прохожих.

Итак, последний шанс. Звонить или не звонить? Прыжок в бездну неизбежен. И теперь только мысль, что я могу в итоге стать такой же развратной, как мать, такой же порочной, неправильной, что эта бездна боли и удовольствия затянет меня и никогда не отпустит, не давала мне набрать заветный номер.

Глава 12.

Я долго смотрю в разбитый экран телефона, шумно выдыхаю и провожу по нему пальцем, сдвигая блокировку.

Вот и все. Ни шагу назад.

– Алло, клуб «Куртизанка» слушает, какие фантазии вас мучают сегодня? – пропевает заученную фразу мелодичный голос.

Какие фантазии? О смерти.

– Не могли бы вы позвать Татьяну Воронину?

– Таннету? Секунду.

Таннета, надо же. Очевидно, простые имена в мире проституции не котируются. Даже любопытно, какое можно взять мне.

– Солодова? Три дня, – хмыкает Таня в трубку, и мне хочется туда плюнуть. – Я смотрю, ты не сильно рвешься спасти сестру. Особенно учитывая последние события.

– Откуда ты… – охрипшим голосом шепчу я и чувствую мороз по коже. За мной следят?

– Больница у вас большая, твою историю многие знают. Так что, ты готова?