Я не могу оторвать взгляда от ровной походки, от широкого разворота плеч, на которых, накинутый халат смотрится откровенно нелепо и смешно. На руки с длинными, сильными пальцами. Пальцами способными причинить страшную боль, а то и вовсе переломить шею одним движением.

На вид ему не дашь больше тридцати пяти, но аура силы, его окружавшая, на все шестьдесят.

Я делаю вдох, выдох. Спокойно. Он здесь не из-за меня.

Мир светлеет, я моргаю и дыхание снова ровное. Я как загипнотизированная иду в ту же сторону. На вопрос «зачем?» отвечать смысла нет.

Возможно, я просто как тот мотылек, лечу на пламя?

Или прячусь от хищника в самом надежном месте. Рядом. За его спиной.

И это мужественное пламя догоняет Сладенькую пару и жмет руку Роману Алексеевичу.

А потом вдруг улыбается. Во весь свой львиный оскал.

От его улыбки коленки вдруг подгибаются, а дыхание перехватает. Боже! Красота Леши по сравнению с этим мужчиной, как сорняк рядом с розой. Да, тоже растение, но между ними ничего общего.

И это садист?

Может быть, Таня обманула меня? Или ошиблась.

– Солодова. Солодова, ты где летаешь? – сам Сладенький, откуда-то знающий мою фамилию, подзывает меня к себе, почти не прерывая разговора с Давидом Марковичем и протягивает мне медицинскую карту. – Будь добра, отнеси к Романычу. Пусть в график мой вставит.

– Конечно, – киваю я и соглашаюсь шепотом. Потом лишь мазнув взглядом по твердым губам миллионера, поворачиваюсь и хочу сделать шаг.

– Вы уронили, – этот голос. Он способен руководить целыми армиями. Он может пугать. Он может приказывать мне.

Густой баритон, от которого кровь стынет в жилах.

Я смотрю вниз и с ужасом вижу карточку, что впихнула мне Таня. Она вся измятая, из-за частой попытки ее порвать.

Алая надпись на черном фоне привлекает внимание и Давид пытается наклониться, но я его опережаю.

– Я сама, – бросаюсь почти ему в ноги и хватаю заветную карточку, молясь всем богам, чтобы он, с высоты своего роста не смог прочитать: клуб «Куртизанка».

Мне бы подняться и уже идти выполнять задание хирурга, но я как ведомая незримой силой, поднимаю голову и сталкиваюсь с обжигающим черным пламенем в глазах хищника.

Сколько прошло времени? Секунда, минута, целый час.

Но за это мгновение перед глазами ярким пламенем вспыхнули образы Таниных рассказов.

И в главной роли он. А под ним я. И самое противное, что прямо сейчас я не чувствую тошноты, только легкое покалывание внизу живота. Странное тепло в груди и страх, что он может все это заметить.

– Извините, – сглатываю и тут же поднявшись рву когти от запаха одеколона и ментола, от мужчины, который наверняка берет в этой жизни все, никого не спрашивая.

Мне уж точно такого счастья не надо.

Возможно, он уже гонится за мной, чтобы причинить боль, я чувствую его взгляд разрезающий мне кожу лезвием, вспарывая старые раны и нанося новые, пробираясь глубоко под кожу.

Только чертовым взглядом.

И да, он садист. Я чувствую это, но его улыбка…

Оборачиваюсь резко, но за мной никто не бежит, на меня даже никто не смотрит.

Невидимка.

Никому не нужная, вынужденная столкнуться с проблемами и сама же их решить. Чувствуя, как все еще дрожу, только от одной мысли, что этот великан способен сделать с моим телом, и на ослабевших ногах иду к заведующему.

Пара этажей одинаковой зеленой расцветки и я на месте.

В его кабинете, как всегда уютно и можно урвать конфетку. Он благодарит меня и вдруг подзывает.

– Солодова? Это не твоя сестра?

– Где? – подбегаю к окну, возле которого стоит Романыч и вскрикиваю.

Эта маленькая идиотка решила потанцевать во дворе.

– Ей же нельзя! У нее же сердце!

Только я это кричу, как Лена взмахивая, руками-крылышками падает на асфальт и замирает.

Глава 6.

Обошлось, но это временно. Очень скоро органы откажут, сердечко встанет и такой бледной и недвижимой Лена останется навсегда. Навсегда оставит меня в этом мире одну. Покинет. Разорвет единственную нить, что тянется к солнцу. Убьет надежду на светлое будущее.

– Майя, тебе бы поспать, – заглядывает Варя, уже собранная домой. Ее смена закончилась, а значит, можно покутить.

– Я лягу в сестринской, – шепчу, словно мой голос может разбудить сестру на аппарате искусственной вентиляции. Теперь ее может разбудить только новое сердце. – Спасибо, иди домой.

– Если силы есть, загляни в ординаторскую, поздравь Романыча от нас. Мы сегодня так подарок и не подарили, а мне уже бежать надо.

– Конечно, а ты опять на свидание?

– Ага, – улыбается она мечтательно. Я так не умею. – Он байкер и покатает меня на своем, – она поднимает брови, – стальном жеребце.

– Смотри потом, чтобы жеребята не бегали, – усмехаюсь и, поправляя одеяло сестре, выхожу вслед за Варей.

Сразу беру подарок, на который мы собирали всем сестринским коллективом, и иду в ординаторскую. Она большая, наверное, поэтому там засели те врачи, что на смене.

Иду медленно, вяло, чувствуя, как слипаются глаза. Такое ощущение, что сегодня по мне проехался каток.

Сначала Таня, потом Давид Маркович, еще кома сестры. Потанцевала, называется. И винить некого.

Стучусь и, когда слышу приглашение, открываю. Пытаюсь в небольшой толпе найти взглядом заведующего. И я нашла, вот только…

Рядом с седовласым Романычем, расслабленно откинувшись в кресле, сидит он. Опять улыбается, смеется, повергая меня в пучину странной, безумной неопределенности.

Кто он? Почему он может только одним смехом вызвать жгучее желание слышать его снова? И снова.

– Солодова? – Алексей Романович поднимается, слегка подшофе. – Что-то случилось? Ты проходи, присаживайся.

– Нет, нет, – мягко улыбаюсь ему и извиняюще остальным. Я тут явно не к месту. Врачи с медперсоналом общаются постольку-поскольку. Есть некая служебная иерархия, и никто не выходит за границы дозволенного.

– Мы тут с девочками хотели вас поздравить, да все как-то не собрались.

Протягиваю ему большую коробку с черепом-баром, и он, открывая ее, довольно хохочет. Смешно щелкает зубами.

И я даже на миг забываю всю безысходность своей жизни.

Порой, чтобы совсем не чувствовать себя мертвецом, нужна мелочь. Смех прекрасно подходит.

Все смеются, одобрительно улыбаются. Кроме него.

Давид Маркович не участвует в общем веселье, он внимательно рассматривает меня.

Поджилки трясутся, пока он, словно в музее, оглядывает мое тело. Легкое волнение накатывает волнами, застревая в горле, и сонная хмарь с меня мгновенно слетает.

Я стараюсь избежать тоста, но, чтобы не обидеть заведующего, выпиваю четверть бокала шампанского.

И пока я глотаю хмельной напиток, чувствую, как Давид Маркович внимательно следит за моим горлом. За тем, как капелька стекает вниз по подбородку и дальше. А может быть, мне все кажется?

Облизываю сладкие губы, чувствуя приятное покалывание в груди, и смело смотрю в ответ. Слишком смело. Не кажется.

Почему он так смотрит, почему из всех медсестер и присутствующих красивых врачей зацепил взглядом именно меня?

Совокупление взглядов разрывает звонок его телефона. Он тут же поднимается и уходит из ординаторской, приложив последнюю модель айфона к уху.

Надо не забывать, кто он и сколько он тратит на шлюх, чтобы удовлетворить свои низменные, порочные желания.

В голове шумит от пары капель шампанского. А тело наливается тяжелой негой. Надо пойти поспать, пока не рухнула прямо здесь.

Вот будет им веселье – тащить мою пьяную тушку.

– Спасибо и поздравляю, – прощаюсь я со всеми и замираю у двери, чтобы еще раз взглянуть на пустующее место.

Надо его дождаться. Нельзя оставаться с ним наедине, пусть даже в переполненной персоналом больнице.

По спине никак не прекращают отбивать чечетку мурашки, и я понимаю, что стоять здесь вечно нельзя.

Хватит трястись.

Открываю дверь. Выглядываю. Коридор пуст. Только тусклый свет мигающей лампы окрашивает пространство в теплые, оранжевые тона. А кварцевые создают приятное успокаивающее жужжание.