© И. С. Рудинський, 2022

Нельзя сказать, что он не любил работать в офисе. Он не страдал из-за предрассудков, хотя и не терпел ограничения свободы. Он мог работать где угодно: в гостиницах, самолетах, поездах, залах ожидания, лифтах, если можно было назвать работой размышления на ту или иную тему, связанную с тем, что казалось ему важным. Иногда по утрам, обдумывая новую оригинальную идею, он приходил к выводу, что не переставал работать даже во сне. Офис представлялся ему досадным обременением, без которого можно было прекрасно обойтись. И все-таки в России, где находилось изрядное количество его партнеров, от этого обременения ему все еще не удавалось избавиться. На его родине по-прежнему имело значение не только содержание, но и фасад. Или, как сказал бы он сам лет эдак пятнадцать назад, когда только начинал восхождение к коммерческому успеху, – визитка. Ничего, рано или поздно цивилизация доберется и сюда, в уютное офисное здание на окраине не слишком большого, но и не слишком маленького города. И его партнеры, которые все еще грезят залами для переговоров, согласятся, что весь мир помещается в их смартфонах. Или же все-таки главное не в крохотном девайсе, а в собственной голове? Хотелось бы в это верить…

– Иван Сергеевич!

Секретарь нагнала его в коридоре перед лифтом.

– Вы уже уезжаете? Совсем? Завтра же совет директоров!

– По видеоконференции. – Иван Сергеевич показал смартфон. – Двадцать первый век, Лиза. Для того чтобы отделить себя от мира, нужно очень постараться. А я этого делать не намерен. Простите, спешу.

Он выбрался из города быстрее, чем рассчитывал. Все еще не мог привыкнуть, что кое-где в провинции движение не стопорилось из-за пятничных пробок. Вел машину с удовольствием, ведь за границей это ему удавалось все реже: привычным транспортом давно уже стало такси. Потому и вот это ощущение – надежной и мощной машины, которая готова была подчиниться едва ли не каждому его желанию, – ему хотелось впитать и запомнить точно так же, как полчаса назад он впитывал в себя запахи осеннего леса через открытое офисное окно. Точно так же, как и необычную для августа жару, и гладкость асфальта отремонтированного шоссе. Не все города менялись так же быстро, как столица, но, однажды вернувшись, он рисковал не узнать и свою малую родину. И все же, свернув с объездной, он словно оказался в прошлом. Если не присматриваться к новым коттеджным поселкам вдоль дороги, ничего не изменилось. Почти ничего…

Он посмотрел на экран смартфона и неожиданно для самого себя повернул еще раз. Проехал по узкой трассе через утомленный летней жарой и наплывом дачников лес, узнал спрятавшийся за ним поселок, миновал школу, площадь, магазины, выехал на окраину и остановил машину на углу последней улицы. Чуть дальше, за оградой охраняемой застройки, на месте бывшего футбольного поля, высились роскошные особняки, а здесь, за аккуратным забором, стоял двухэтажный дом, который когда-то казался ему самым прекрасным в мире. С модной по временам его детства башенкой, в которой он оборудовал свое детское логово и которая нынче считалась признаком безвкусицы. С арочными окнами. С витой лестницей на чердак. С просторной кухней-гостиной…

Несбывшаяся мечта его родителей…

Дом, в котором прошла часть его детства. Самая счастливая часть.

Иван Сергеевич заглушил двигатель и опустил стекло. Еще раз вдохнул аромат близкой осени. Пригляделся к разросшейся за забором сирени, которая когда-то заменяла джунгли в его ребяческих играх. Прислушался к детскому смеху, что доносился от дома. А затем услышал до боли знакомый скрип. Скрип его качелей. Вышел из машины и шагнул к забору.

Сразу за сиренью на качелях сидел чей-то ребенок. На бывших его качелях. Белоголовый, с выгоревшими на солнце вихрами, мальчишка лет пяти или шести. Ровесник его самого из того давнего последнего счастливого лета. Похожий на него и ростом, и радостной улыбкой. Иван Сергеевич закрыл глаза… Представил, что он все еще сидит на качелях, и земля уходит из-под ног, а небо становится ближе с каждым скрипом. И в его жизни все хорошо. И впереди нет ни испытаний, ни потерь. Вот оно, счастливое детство. Нужно лишь протянуть руку.

Раздался звонок. Иван Сергеевич коснулся рукой уха, услышал голос жены:

– Успеваешь?

– Успеваю. Я уже близко.

Иваном Сергеевичем меня звал отец. Звал иногда, когда мне случалось набедокурить, что-то сломать, разбить, разорвать или повести себя не так, как, по мнению отца, должен был вести себя его будущий наследник. И пусть этому наследнику было всего лишь пять-шесть лет или и того меньше. К счастью, распускать руки в отношении собственного ребенка отец себе не позволял. Обычно он понижал голос и, пряча улыбку, переходил на жутко официальный тон:

– Иван Сергеевич! Извольте подойти ко мне и объясниться!

После того как я робко приближался, отец выслушивал мой невнятный лепет, затем делал мне устное внушение, а после неизменно брал меня на руки и добавлял, что он в меня верит и что у меня все получится. Я с облегчением обхватывал его за шею и с готовностью соглашался. Что касалось моих шалостей, то обычно он выказывал уверенность в том, что я совершил тот или иной проступок в первый и последний раз. Я слышал, что он опять переходит на свое привычное обращение ко мне – Иван, – и спешил клятвенно пообещать, что он не ошибается. Да и повторять одни и те же шалости мне никогда не казалось слишком уж интересным.

Мама называла меня Ванечкой. Вообще, у нее для меня имелся отдельный набор имен, начиная от Солнышка и заканчивая Поросенком, что слышать мне доводилось очень редко, но в основном она обходилась Ванечкой. Друг друга они с отцом называли по именам: Сергей и Маша. Чуть позже я понял, что это и было главным признаком окружающего меня счастья: когда родители называют друг друга по именам, а ты можешь быть и Иваном Сергеевичем, и Иваном, и Ванечкой, и Солнышком, да и Поросенком тоже. Насколько мне известно, у каждого ребенка было в жизни нечто подобное.

Отец много работал, приходил домой поздно, то и дело хватался за телефон, о чем-то спорил, радовался, огорчался, заводился, нервничал по каким-то поводам, восхищался, но все это было чем-то вроде белого шума, который сопровождал нашу счастливую семейную жизнь. Мама проводила время, занимаясь домом, присматривая за мной, общаясь с подругами, строя какие-нибудь планы – на лето или на ближайшие выходные. Летом мы обязательно отправлялись на море, где я наслаждался солнцем и морской водой и был абсолютно счастлив. Иногда мои родители встречались с друзьями, у которых тоже были свои дети, как мне казалось, не менее, но и не более счастливые, чем я сам. Я играл с этими детьми, играл без них, смотрел мультики, читал детские книжки и выпрашивал у мамы щенка. Все остальное время я проводил на улице: играл с соседскими мальчишками в какие-то игры, чаще всего гонял с ними на луговине за нашими домами мяч, иногда выбирался с родителями или с одной мамой, когда папа был занят, в город, где проводил целый день в развлечениях. Все было настолько хорошо, что тем памятным летом я не очень понял грустного взгляда матери и ее слов:

– Всему приходит конец. Осенью тебе в школу. В первый класс. Беззаботное детство кончается.

Признаться, ее слова я пропустил мимо ушей. И разницу между беззаботным детством и им же, но отягощенным какими-то проблемами, я представлял с некоторым трудом. Да и не до того мне было. Мальчишки ждали меня на улице с мячом, с которым я с самого раннего возраста управлялся на удивление хорошо, во всяком случае, не только попадал по нему ногой, но и с немалой точностью отправлял его в импровизированные ворота из любого угла.