Родился в Петрозаводске в 1983 году вырос в Тульской области. По образованию журналист. Лауреат премий «Лицей» и «Звездный билет». Живет в подмосковных Мытищах, работает новостным редактором. Дом Я просыпаюсь в доме моего прадеда. Редкий русский может так о себе сказать. Я просыпаюсь в доме моего прадеда на рассвете в конце января, в маленьком городе у реки на границе леса с подстепьем, на Красноармейской (бывшей Подьяческой), ведущей к Красной площади (бывшей Нижней Торговой). От нее раскинулись улицы, словно пальцы: как если бы, сидя спиной к реке, ладонь положить на землю. Крепко держали городок в кулаке купцы Нечаевы, Паршины, Грязевы. Девять храмов построили. Прадед не участвовал, сумел увернуться, ломали другие. Болдин какой-то особо усердствовал, по воспоминаниям, Пестерев и Сопронов. Все храмы свели на нет. Потому крестили меня не здесь. Повезли в деревню за тридевять километров, вниз по Советской (бывшей Соборной) и дальше. Тайно, чтобы без неприятностей на работе. Морозно, окна заиндевели, шумит АГВ. Две крохотные комнаты и одна чуть побольше. Как они все здесь умещались? — Прадед, прабабка, четверо их детей да еще родственники-приживалы. После войны им стало свободней, втроем. А позже мой дед, зятем въехав сюда, дом расширил: кухню пристроил, веранду, новые яблони посадил. В доме тепло, за стеной заснеженные деревья. На соседней улице, Карла Маркса (бывшей Дворянской), — пять сотен шагов отсюда — Бунины жили в каменном одноэтажном особняке. Иван у них часто гащивал, у матери с братом. Написал здесь «Чашу жизни», «Деревню» и прочее. Я читал, понял почти все слова, я еще русский? Люблю вообразить их встречу, Бунина с мои прадедом Алексеем. Писатель бы яблок купил у него на Верхней Торговой (сейчас Комсомольской) или случайно плечами столкнулись бы где-нибудь на Московской (ныне Свердлова). Мне приятно думать об этом. Но нет, не могли. Я просыпаюсь один в доме моего прадеда, куда он заселился в середине двадцатых, как ценный руководящий кадр, вместо прежних жильцов — попа с попадьей и их дочек, чьи имена мы постарались забыть. Василий Нацентов Родился в 1998 году в Каменной Степи Воронежской области. Поэт, эссеист. Лауреат Международной премии имени В. Аксенова, Премии правительства Воронежской области, финалист и обладатель специального приза премии «Лицей» от журнала «Юность» и др. Печатался в журналах «Юность», «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Наш современник», «Москва», «Кольцо А», «Сибирские огни», в «Литературной газете» и др. Член Союза писателей России и Союза писателей Москвы.
«Нет, ничего, и страдание снега недолго…» Нет, ничего, и страдание снега недолго продлится. Грузный выдох январский, непролазный и грузный, почти опустился на шапку, на плечи. Все, что потеряно, стынет в руках ненадежных и вот – вот потеряется снова. Я выхожу каждый вечер лишь только за этим. Память чужая чугунна, бескровна. Где проявитель? Это бегут по полям виртуальные дети к каким – то безумным открытьям. Нет, ничего не исправить, не выдумать слова, птицы бессмертные мокнут под временным снегом, под снегом картонным. Их подбирают и плачут. Все повторится. И полные ветра карманы потянут к земле или лопнут от свиста. (Спокойствия и не хватает на свете, а тревога напрасна.) Нет, никогда не забудут — потому что вовек не простят — всенародно, построчно. Родина только на вид равнодушна. «Ты проснешься тихая, смешная…» Ты проснешься тихая, смешная, и лениво скажешь: «Вот ночное солнце!..» и покажешь на бумагу. Жизнь меняю страстно, добровольно: лучики вяжу в пучок сердитый, ставлю в вазу – в кляксу на углу. Спи, земная, ни о чем не думай. Страх волною по реке проходит, чуть качает утку, как ресничку, и рябит в прибрежных камышах. Я стою, держу в руке подснежник, потный кулачок вперед протянут, носик вздернут смирным рядовым. До утра, до наволочки мятой стриженые волосы ершатся, губы мерзнут, шепота стыдясь. «темнота стоит по углам…» темнота стоит по углам чтобы прятать фамильный хлам [храм] охранять свет там зверье и птицы на все лады для небесных трав и во льду воды нет не то что смерти — прощенья нет мы сидим за тихим большим столом на столе бокалы с сухим вином на столе свеча запеченный лещ вот закусим и тоже придется лечь как на противень на кровать — снега ждать мой последний мой вещий мой вечный сон на равнине русский старик вийон — за спину голубые руки он обвит по горло сухим плющом невесом не-высказан не-прошен между рам комариный трупик «о-кажется не скажешь и полслова…» о-кажется не скажешь и полслова о ветке дерева и дрогнет целый лес простимся! нам столько места дали для разлуки с чугунной ласточкой на память в уголке |
