– Мы это… – начала старшая и, вдруг запнувшись, хмуро насупилась.

– Вы всегда людям сначала репьи в волосы кидаете, а потом к ним в гости приходите?

– Ну, извините. – Катя пожала плечами. – Бывает… так мы ж в вас не камнями!

– А че, долго их потом из голов-то вычесывали? – поинтересовалась младшая.

– Некоторые вообще выстригать пришлось, – сказала Даша.

– Ого! – младшая присвистнула. – А…

– У нас к вам дело. – перебила ее старшая. – Мы сегодня с Антошкой Босым и его компанией в индейцев и ковбоев играем, нам людей не хватает.

– А мы тут при чем?

– Да ладно, не дуйтесь, на обиженных воду возят, че вы вообще! – Ленка ковырнула ногтем краску на перилах крыльца. – Вы ж хорошо бегаете – с вами, может, у Босого и его ковбоев выиграем, а то наших девок они за пять минут поймают, как тогда, помнишь, Кать?

Карина оглянулась на Дашу:

– Хочешь с ними в индейцев и ковбоев?

Даше, по правде, совсем не хотелось, но если отказаться, сестра, может быть, вообще ничего больше не станет предлагать, и они просидят весь день дома.

– Я не знаю… – неуверенно протянула Даша.

– Не хочешь?

– Да нет, хочу, конечно…

– Ну, что? – Катя нетерпеливо переступила с пятки на носок. – Нам еще клады прятать, пока они нас ловить не начали.

– Ладно, поиграем с вами в ваших индейцев, – согласилась Карина, всем своим видом показывая, что делает это только ради младшей сестры, хотя на секунду, наверное, все-таки представила себя Амандой, которую Босой Орлиное Перо захватил в плен и тащит на веревке через кусты ольхи.

Первый клад решили прятать в зарослях топинамбура за пожаркой – полуразрушенным домом на высоком берегу реки: Катя рассказала городским, что пожарка несколько лет стояла заброшенной после того, как умерли хозяева, а позапрошлым летом Босой с компанией ее подожгли – у, какой был пожарище, в Семрино, говорят, было видно, только горело недолго – ливанул дождь, и пожарка так и осталась стоять, правда, внутрь заходить опасно – пол может провалиться. Вокруг росло несколько кустов смородины, видимо, оставшихся от огорода, большую часть которого захватил топинамбур – теперь он только собирался цвести, но уже вымахал выше человеческого роста и покачивал на тянувшем от реки ветерке листьями в ладонь величиной и округлыми бутонами, из которых выглядывали подсолнечно-желтые лепестки.

– Здесь ни за что не найдут! – Девочка одного возраста с Кариной, но ниже ростом и совсем не такая красивая, присела рядом с Катей, делавшей клад.

Кроме нее, Карины и Даши, за индейцев играла еще одна девочка из дачниц, уже много лет приезжавшая в деревню к своей тетке, и ее подруга из Семрина – робкая, нескладная, всюду покорно следовавшая за ней и соглашавшаяся с каждым ее словом. У всех на головы были повязаны цветные ленточки с пришитыми к ним петушиными перьями – чтобы понятно было, что они индейцы; у Карины и Кати перья были самые длинные и яркие – из петушиного хвоста.

– Я же говорила, хорошее место, – сказала городская, – сюда они не сообразят полезть.

Ее семринская подруга кивнула и утвердительно хмыкнула.

Катя пожала плечами:

– А они и не полезут, они тебя поймают и выпытают.

– Вот и не выпытают!

– Это как же – выпытают? – Даша почувствовала, что у нее в животе стало как-то неуютно, как перед контрольной по математике.

– Ну-у… как… – пояснила Ленка. – Крапивой там по голым ногам. Или лицо тебе навозом коровьим вымажут. Или в речку загонят тебя у берега, где пиявок полно…

– Не будут они в речку больше, – перебила Катя, – они ее (она дернула головой в сторону Карининой ровесницы) в прошлый раз загнали, так ее бабка пришла к бате Босого ругаться и грозилась заявить в милицию за то, что ее пиявки покусали. – Присев на корточки, она выдрала на небольшом круглом участке траву, разровняла землю ладонями и сделала по центру аккуратное углубление.

– А вы правда из Москвы или ты это просто так вчера сказала? – спросила Даша у Ленки.

– Ну-у… – неопределенно протянула Ленка.

– Опять, что ли? Подожди, Босого только обыграем, я тебе покажу твою Москву! – Катя положила в углубление сначала немного травы, потом нарванного на опушке леса светло-зеленого мха и наискось – веточку черники с крохотными листочками. Карина протянула ей сорванную у станции розу, она оторвала от розы три лепестка и тоже аккуратно уложила на мох.

– Ага… так…

Карина наклонилась и поправила один из лепестков, Катя посмотрела на нее недовольно, но говорить ничего не стала.

– Гвоздику давайте.

Пурпурную в белую крапинку гвоздику они сорвали на огороде у городской девочки, пока ее тетка развешивала во дворе белье: Ленка упрашивала взять пион, и ей насилу втолковали, что, во-первых, пион в клад не годится, потому что лепестки у него слишком большие, а во-вторых, тетка пропажу пиона обязательно заметит, и назавтра им будет за это нагоняй. Ленка нехотя согласилась и, пока никто не видел, вытащила из грядки пяток еще совсем тощих слабеньких морковок и тут же сгрызла их, едва обтерев от земли о подол футболки.

Катя воткнула в мох несколько цветочков гвоздики.

– Еще бы чего сюда…

Даша, все это время крутившая в руках сорванный просто так бутон топинамбура, положила его на расчищенную землю. Катя взяла бутон, вылущила из него желтые лепестки, расправила их и разложила вокруг цветочков гвоздики, потом накрыла все выпуклым бутылочным стеклышком и с силой прижала.

– Готово!

– Красиво! – Карина наклонилась над «кладом» и дотронулась пальцем до стекла. – Где ты так научилась?

– В школе, где еще учатся. – Катя вытерла руки о траву. – Давай, надо его еще прикрыть как-то, чтобы совсем незаметно было, остальные два сделаем возле моста и под платформой со стороны садоводств. Потом все разделимся и прячемся так, чтобы они нас до вечера не поймали, в семь все снова здесь собираемся.

– Поодиночке, что ли? – переспросила Даша. – А мы не заблудимся?

– Ну что ты как маленькая! – тут же рассердилась Карина. – Мы же далеко уходить не будем, вся деревня-то – четыре улицы…

– Короче, если кого поймают – про клады говорим, что один на футбольном поле, другой у магазина и третий у бабки Степанихи за тубзиком.

– Так ведь по правилам нельзя во дворах прятать…

– А ниче, пусть они к бабке Степанихе влезут, – хихикнула Ленка, – она их если засекет, проклянет, че, пусть потом чешутся или в тубзик бегают… она ж колдунья!

– Колдунья?

– Ну, она батю нашего как в девяностом прокляла, так он с тех пор и пьет, не просыхая. – Катя сплюнула на землю. – Мать говорила, у нас лампочка над крыльцом тогда перегорела, а новой не было, вот он и полез к бабке Степанихе еёную выкручивать, а она в тубзик пошла, увидела, как батя лампочку у нее выкручивает, и прокляла его.

– Да ваш батя и так всегда пил, это вся деревня знает!

– Вот че ты знаешь, че ты знаешь, тебе в девяностом сколько было?

– Мне тетя моя рассказывала, она тут всю жизнь живет и батю вашего знает как облупленного!

– Под платформой-то как будем прятать? Может, лучше у большой канавы? Где тритоны, а?

– У канавы видно будет, тебе че, трудно под платформу залезть? Штаны свои модные бережешь?

Они шли друг за другом по тропинке вдоль реки, задами огородов, чтобы Босой и его компания раньше времени их не отловили. Даша плелась в хвосте, думая о том, что она будет делать, если мальчишки станут бить ее по ногам крапивой, мазать лицо навозом или загонят в реку к пиявкам, – Карина-то, если что, убежит от них, а Дашу они запросто поймают. Ну и ладно, лучше она просто скажет им, где они спрятали клады, и они ее отпустят – кому нужна эта их дурацкая игра… Даша схватилась за травинку, росшую у обочины, но подвернулась крапива, – от неожиданности она отдернула руку, и на глаза снова навернулись слезы от обиды на сестру, на деревенских девочек и на летние каникулы с их индейцами и ковбоями.