Визит в Коллегию иностранных дел, долгий и полезный для установления необходимых деловых и личных контактов, ничем особым не запомнился. Граф Кочубей отлично понимал наше положение не то чтобы подставных лиц, скорее не главных участников межправительственных переговоров, поэтому посматривал на нас с той изысканной снисходительностью, какую часто можно увидеть на портретах царедворцев.

Он с вежливым поклоном принял в подарок «безделицу» – именной органайзер с шифровым замком и встроенным в крышку экраном видеосвязи с Шалорном. Убрал в сейф два намного более скромных «альбума» – такие же справочники и средства связи с Шалорном, но предназначенные для введённых в курс дела рядовых дипломатов. Выразил нам своё почтение и предложил кофе, от которого мы отказались, сославшись на дела. На этом аудиенция к обоюдному облегчению закончилась.

После Коллегии мы посетили дуайена8 дипкорпуса, шведского посла барона Штернинга, который жил в Петербурге больше десяти лет и отлично знал все тонкости местной дипломатии. Барон принял нас учтиво, но с проскальзывающими во взгляде опаской и высокомерием. Причину и того, и другого мы с Лантом очень хорошо понимали: в едва начавшую приходить в себя систему европейской дипломатии ворвались неизвестные игроки с невероятными техническими возможностями, превосходящими возможности любой страны мира.

Мы пили кофе, вели светскую беседу и ловили на себе неприязненные взгляды прислуги. Вокруг нас словно были толстые ледяные стены, возникавшие из полного неприятия чужаков, способности которых страшат своей непредсказуемостью.

Выходя из резиденции, мы впервые услышали за спиной сказанные шёпотом слова, которые потом сопровождали нас повсюду и произносились на всех языках, на которых говорили жители Петербурга: «слуги дьявола».

Сделав ещё несколько визитов к представителям дипкорпуса мы, уставшие от тряски кареты и от внешне светских, но выматывающих все нервы разговоров, вернулись домой. И увидели около яхты уже привычную картину – толпу зевак, которую удерживали на расстоянии от парапета присланные для охраны яхты полицейские.

Поднимаясь в шлюз, я заметила движения стоящих в толпе людей – они снова то испуганно крестились, то показывали нам фиги. Страх и любопытство создавали гремучую смесь, грозившую привести к взрыву. Нам нужно было вызвать как можно больше любопытства, одновременно сводя на нет страх горожан.

Императорская чета в окружении немногочисленной свиты прибыла в девять утра. За час до этого полиция и гвардейцы оцепили всю набережную аж до Адмиралтейства, вытеснив зевак на боковые улицы или, если позволяли владельцы, в расположенные вдоль набережной особняки.

Мы с Лантом встретили венценосных гостей у шлюза и провели в гостиную жилого уровня, извиняясь, что парадные помещения наверху готовятся для официального приёма, который, если его величество дозволит, состоится десятого июля. По моему приказу робо-горничные подали прохладительные напитки и вазы с тропическими фруктами, о которых на берегах Невы и не слышали.

После угощения мы провели для императора и его приближённых небольшую экскурсию по жилому уровню яхты. Александр дольше всего задержался в рубке, слушая объяснения Ланта и разглядывая выведенную на стену физическую карту мира. Елизавете больше понравилась увитая зеленью гостиная, и императрица ненавязчиво выпросила у меня отростки особо приглянувшихся кустов.

Впечатлённые увиденным, венценосные гости с ещё бо́льшим любопытством спустились на лифте на технический ярус и прошли в гараж, где стояли три мобиля – два городских и один для дальних поездок. В углу, под плотными чехлами, прятались пока что законсервированные жилые трейлеры на случай, если нам всё-таки дадут разрешение на поездку по стране.

Городские мобили внешне напоминали довоенные представительские машины высшего класса – довольно тяжеловесные с виду, высокие, с большим просветом, позволявшим ездить по не очень-то качественным дорогам российской столицы. Передние кресла поворачивались так, что при желании можно было ехать и как обычно, глядя на дорогу и управляя машиной, и, если этого требовали обстоятельства и этикет, сидеть лицом к почётным креслам в глубине салона. В закутке за креслами располагались два откидных сиденья, на которых могли ехать слуги или не особо знатные пассажиры. Под длинным капотом прятался не только небольшой двигатель – ему много места не требовалось, да и выглядел он просто герметично закрытой плоской коробкой, – но и довольно приличный запас платины на случай, если потребуется что-то срочно создать. Дверцы бардачков рядом с передними сидениями маскировали то, что биологи по аналогии назвали бы выводными протоками, а Лант, и я вслед за ним, стали называть выводами материи.

Лант отдал с браслета приказ, и стенка гаража выгнулась, образовав трап, упёршийся в лестницу набережной рядом с уже существующим парадным шлюзом. По трапу вверх выехали мобили. До нас донёсся нарастающий гул любопытной и испуганной толпы. А дальше начались испытания.

Основной причиной демонстрации мобилей было не любопытство императора, а практический вопрос безопасности невиданных экипажей. Не задавят ли они людей? Не испугают ли лошадей? Не повредят ли здания? Для того, чтобы проверить всё это, на набережной установили деревянные препятствия – столбы, тумбы, заборы. А ещё привели нервных, то и дело всхрапывавших и пытавшихся встать на дыбы молодых жеребцов. Не испугаются они – и клячи останутся спокойны.

Мы с Лантом боялись намного больше собравшихся на небывалое представление зрителей. Боялись, потому что в отличие от них знали, что такое потерявшая управление машина. Но мобили с честью выдержали все испытания, больше часа нарезая круги по набережной и состязаясь с норовистыми лошадьми опытных кавалеристов.

– Смотри, – шепнул мне Лант. – Вон тот жеребец. Его уже несколько раз в пах кололи, чтобы взбесился, а он ноль внимания.

Это было правдой. Несколько человек то ли по чьему-то приказу, то ли по собственной инициативе пытались сделать всё, чтобы лошади, увидев мобили, понесли. Но выходило наоборот, и при приближении мобиля кони переставали всхрапывать, успокаивались и с любопытством поглядывали на негромко рокочущие странные повозки. Хорошо поработали зоопсихологи Лорна, подобрав внешний вид и цвет мобилей, продумав запахи и, что было самым важным, звуки. Негромкий рокот издавали не моторы, а особые устройства, работавшие сразу в трёх диапазонах. Всё вместе приводило к тому, что ни одна лошадь за время испытаний не взволновалась. Ну а вопросы аккуратной езды – насчёт этого мы с Лантом совершенно не беспокоились.

Наконец Александр посчитал, что экипажи выдержали все испытания. И тут же изволил прокатиться в мобиле, причём вместе с супругой и двумя свитскими. Мы с Лантом выполнили его желание и часа два катались по городу в сопровождении десятка верховых офицеров, ехавших впереди и позади экипажа.

Император, наслаждаясь поездкой, решил одновременно побыть для нас гидом и показать достопримечательности Петербурга. В результате мы с Лантом окончательно уверились, что Петербург начала девятнадцатого века – очень тихий и для нас совершенно провинциальный город со множеством утопающих в зелени садов городских усадеб, чаще всего деревянных, только оштукатуренных под камень, и с пустырями и лужами даже в центре города. На одной из таких луж, в самом начале Невского проспекта, катались на самодельных плотиках мальчишки. Роскошные дворцы отражались в этой луже и не особенно влияли на общую картину.