-Веруйте братья мои и дети, веруйте! - призывал он, стремясь к сражающимся.

   Но кто-то сбоку прокричал:

   -Уйди монах, убьют ведь!

   Афанаил обернулся и увидел Первеза, фермера из Заречья. Два полу -истлевших мертвеца, живее живых, наседали на крестьянина. Афанаил, в страхе прошептал молитву и перекрестил его, благословляя на ратный подвиг - оставив в покое Первеза в совершенном изумлении, вспыхнувшая огнем нечисть заметалась по улочке, будто их кто-то окатил горящей смолой. Инок никогда не видел такого, никогда, сколько бы не служил пред иконами, было, случались чудеса, и мира текла с ликов святых, и знамения приходили кому - то, и он усердствовал ради того, что бы это предвестие сошло к нему, хоть раз узреть святость, взглянуть на частичку рая, ради собственной веры, большой, но иногда поддающейся сомнениям. Но сейчас он ощущал себя гневом Божьим, и ни одно колебание мира не могло его заставить бросить свою веру, отвернуться.

   Рядом с крыши рухнул иссеченный ратник и, роняя кровавую пену с губ, потянул к нему руку, ужас и мольба стояли в глазах погибающего. Афанаил словно окаменел, он не знал что делать, а рука сама, троеперстием сотворила крест над отдающим душу. Человек сомкнул глаза, его рука упала. Инок, почти рыдая, бросился к бочке с дождевой водой, оглянулся - какого - то бедолагу подняли на копья - и, сорвав с шеи крест, окуная его в мутную воду, зашептал молитву. К нему уже бежали, гремя покореженными латами несколько Тленных. Он довершил молитву и всеми силами навалился на бочку. Хрястнув выпуклым боком, бочка покатилась вниз по улице, разливая мутным потоком освещенную воду. Вода быстро стекла к отступающим, а та шестерка восставших так и не сумела преодолеть поток, они вспыхнули и изошли паром в темных струйках, теперь пока не высохнет камень мостовой, это место будет губительной ловушкой для всех неправедно воскресших. Он все больше чувствовал силу, он уже видел серафимов, прозрачными крылатыми силуэтами паривших под плотным слоем туч, они творили молитву оглушительными голосами, будто хотели, чтобы те, кто даже не верует, услышали их и повторяли за ними. Он пошел к пролому, проговаривая за ними ощутимо древние малопонятные слова и будто почувствовав приближающуюся угрозу, нечисть, прыснула в разные стороны. Согбенная фигурка старца в потрепанной схиме была страхом для вновь оживших, гасила ярость, а значит, несла погибельный для них покой. Те, которые не сумели вовремя избежать встречи, попадали под его три перста и голос, и горели, горели, горели...

   Оставшаяся половина защитников, увидев могущество старца, начали подтягиваться, образовывая вокруг него защитный круг. Древнейшее Варамейское слово, прибывшее из далеких времен вместе с Миссией, звучало громом, Иерихонской трубой, над головами невероятно уставших ополченцев Магдабурга. Больше ни один ворог не мог подойти близко к защитникам, какова бы жажда и ненависть у него не была. Первая волна наступления захлебнулась. На пути восставших замком встал немощный старец- инок, со своим нещадным словом. Спустя какое то время улочки и дворы очистили от вторгшихся, когда со сторожевой башни оповестили о второй волне. Неизвестный их повелитель торопился до рассвета, подчинить город себе. Люди завалили пролом побитыми телегами, балками с крыш полуразрушенных домов, камнями из стенной кладки вышибленными катапультами и стали ждать. В завал три раза угодили из Мангонели*, и брешь заново открыла доступ в город. Разбрызгивая мерзость, гремя костьми, на улицы Магдабурга вновь вторгся враг. Защитники, разорвали круг, выпуская к ним монаха, старик, как и раньше, сотворил крест, и десяток недругов тряпками свалились у ног изготовившихся воинов. За тем десятком появились странные никем раньше не виданные твари с собачьими головами, в руках они держали луки.

   Старец скинул капюшон.

   -Вам нет дороги, возвращайтесь, откуда пришли...! - но его голос дрогнул, три стрелы вонзились в грудь и, осознав что, произошло латники, с силой и яростью, поддерживая друг друга и настрой, бранью, кинулись на врага, который стал последним, кого достало святое слово. Собакоголовые вступили в сражение уже, будучи сильно обоженными и не вынесли гнева людей, их тела вместе с мостом столкнули в ров.

   - Батюшка, ну зачем же ты подставился?--всхлипывал Дилан, сын мясника.

   - Дилан, это ты? - старик не открывал глаз. Его голос стал слабым, каким то бесцветным и паренек казалось вот - вот зарыдает в предчувствии горя.

   - Я батюшка

   - Ты опечален?

   - чему я могу радоваться

   - Это был глупый вопрос,... оставь меня и уходи...

   -Нет - почти вскрикнул Дилан, ему была страшна мысль, что он может пойти на такое

   -Оставь, ты же видишь моя жизнь...- старец закашлялся - она кончена. Подлунный мир больше не моя обитель.

   -Ну, старина ты совсем замечтался- прервал полусвязную речь неизвестно откуда взявшийся Первез, он улыбался.

   - Что ты тут делаешь? - уставился на него Дилан, поднимаясь с колена

   Фермер засмеялся.

   - За тобой пришел... батя твой просил, а вас тут оказывается двое. Дотащить сможешь?

   - ну да..., а куда? - Огляделся паренек

   Когда Афанаил был ранен, в пылу боя некому было поднимать упавшего, кроме юркого мальчишки увидавшего старика. Монаха в любой момент могли растоптать. Дилан протиснулся меж напирающих, и сумел непонятно какими силами унести его вглубь городских кварталов, подальше от угрозы. Он привалил его спиной к стене, потому что ноги уже не держали, весь день он помогал собирать обозы под стрелами, а потом женщинам помогал их таскать к замку.

   - К хозяину, пока ворота совсем не заперли, поторопись! - крикнул Первез. Он не стал пугать паренька тем, что сзади появились двое из теней подворотни. Старые знакомые, он с ними слишком часто имел дело, пока не покинул свой надел. Шаркающий шаг, тихое змеиное шипение, зловоние, отбивающее нюх даже у самой стойкой борзой

   Превознемогая боль в ногах Дилан водрузил на спину, к тому времени потерявшего сознание старика и, опираясь о стену дома, двинулся вверх по улице. Первез дождался до тех пор, пока Дилан уйдет подальше, резко подхватил с земли дротик оставленный парнем и швырнул в приближающиеся силуэты. Копье поразило цель, нечеловеческий крик резанул по ушам, падение тела подтвердило - что попал, точно, Он обнажил саблю, со спины перебросил щит на руку. С Шипунами как называют этих восставших в Заречье, дело плохо, любая рана оставленная этой тварью, долго заживает, а если она серьезная, то можно получить и гангрену.