И все же, на следующий же день он, несмотря на праздник, снарядил рабочих чинить стену и сам отправился надзирать за стройкой, хотя разрушения были не очень-то и велики. В атласном белом костюме и узких туфлях с золотыми пряжками этот высокий черноволосый господин смотрелся возле стены особенно нелепо. С мрачным выражением лица он то и дело подгонял рабочих:
- Тупицы, лентяи, не умеете правильно кирпичи складывать! - бранился он, совсем не думая, что и рабочим хотелось бы в этот день быть на ратушной площади.
Раздосадованные рабочие еле-еле таскали кирпичи, не обращая особого внимания на слова чиновника.
- Все ему не десять керинов, - недовольно проворчал старший из них, но привычные к подобному поведению Обсидиана, трудяги продолжали свое дело, понимая, что ничего другого им не остается.
Скверное настроение Обсидиана было связано, конечно, не с тем, что он пропускал праздник. Дело было гораздо серьезнее. Опытный чиновник, в молодости окончивший управленческую школу в Эйдалон-Бравире, славился строгостью и мрачным характером. Редко кому из подчиненных удавалось избежать его разносов. Все у него вечно оказывались не в то время и не в том месте. Казалось, что за городскую копейку он удавится. Попробовали бы вы попросить у него денег на новую метлу или на новый фонарь. О, тут он был способен произнести грандиозную тираду, которую все его помощники уже выучили наизусть:
- Знаете ли Вы, что такое деньги, как трудно они достаются, как нелегко наполнить бюджет! Денег нет и не будет, вы ничего не делаете, чтобы их приумножить, а вам только подай на новые фонари, может еще на новую мостовую захочется?
Гелиодор, все же ценил Обсидиана за строгость, твердость с подчиненными и особенно за рачительное расходование средств. Однако и в спелом яблочке может завестись червячок. Тайно от всех Обсидиан, у которого была довольно милая супруга и взрослый сын, завел, увы и ах, молодую любовницу. На эту даму столь расчетливый обычно господин начал тратить деньги, а их с каждым днем требовалось все больше и больше. Дама оказалась привередливой: достань ей то, достань это. Скоро чиновник дошел до того, что тайно построил ей загородное именьице. Денег это стоило кучу. Обсидиан не выдержал и начал потихоньку запускать руку в городскую казну, пользуясь тем, что Гелиодор ему полностью доверял. Теперь же, когда началась война, и стены требовали частого ремонта, Обсидиан окончательно погряз в казнокрадстве, надеясь, что война все спишет, и никто не дознается, что золотые монеты из секретного фонда идут вовсе не на нужды войны, а напрямую в сундуки председателя городского совета.
Тем временем Гелиодор, пользуясь тем, что в городе праздник, и никто ему не мешает, решил проверить городские финансовые дела, которые забросил из-за военных действий. Был он больше рыцарем, чем бухгалтером, и потому позвал с собой главу гильдии магов шторма, который хотя и не более его смыслил в дебетах и кредитах, но зато магическим образом легко находил подчистки в документах, нескладицы в расчетах и прочие тому подобные нарушения. Каков же был ужас Гелиодора, когда в документах на починку городских стен обнаружилось куча потертостей и несообразностей, а в сундуках, где хранился стратегический золотой запас, число монет уменьшилось втрое!
- Это что еще такое?! В моем окружении появился вор?! - в ужасе воскликнул Гелиодор.
На что получил от мага шторма простой и лаконичный ответ:
- Думаю, господин Обсидиан нечист на руку, милорд, жаль, что Вы раньше ко мне не обратились.
- Благодарю Вас, достопочтенный глава гильдии. Никогда бы не подумал, что столь строгий к другим человек..., - лорд не докончил гневную речь и, горя от возмущения, бросился вон из сокровищницы, чтобы срочно отыскать Обсидиана.
И ему это удалось. Чиновник все еще суетился возле пролома в стене, подгоняя рабочих и окончательно забыв про праздник.
- Господин Обсидиан, отпустите, наконец, рабочих! - приказал Гелиодор, едва увидев своего заместителя. - Пусть идут на праздник, пролом не так уж велик, чтобы следовало так рьяно его чинить! А Вы останьтесь, у меня к Вам разговор!
Убедившись, что рабочие исчезли за домами, Гелиодор дал волю праведному гневу, не повышая, однако, голоса:
- Господин Обсидиан, я сегодня проверил городскую сокровищницу. Недостача слишком велика, чтобы я мог поверить, что деньги потрачены Вами для дела. Сейчас город в осаде, торговля замерла, ремонт идет из внутренних ресурсов. Где же деньги? Молчите! Никаких возражений! - гневно заявил он, видя, что его помощник приготовился оправдываться. - Не думайте, что я буду слушать Ваши оправдания! Единственное, что я могу обещать, учитывая Вашу многолетнюю службу, это то, что если в течение двух дней деньги, а я уверен, что они осели в Ваших, милорд, сундуках, вернутся на место, делу не будет дан ход! В противном случае, учитывая военное время, Вы будете болтаться на виселице!
С этими словами, Гелиодор развернулся и ушел. Обсидиан в ужасе прислонился к так и не дочиненной стене. Решительный взгляд серых глаз правителя говорил о том, что жить Обсидиану осталось и вправду недолго.
- Великий Титаниус, зачем я переправил эти монеты в погреб в своем загородном имении! Теперь их уже не достать! И никто не даст мне сейчас взаймы такую чудовищную сумму. Я погиб! Что делать? Проклятый Гелиодор, с его нелепой честностью! Проклятые скорпионицы, не давшие разрушить стены так, чтобы лорд поверил в мои расходы! - не зная, чему и кому еще послать проклятия, Обсидиан сел на коня и поехал к Северным воротам, надеясь все-таки попасть в свое имение, волею Триединства оказавшееся в стороне от боевых действий.
Стража не стала задерживать важного чиновника. Однако далеко уехать ему не удалось. Очень скоро он нарвался на отряд джеггов, которые тут же стащили его с коня, скрутили, но убивать не стали. По его наряду кочевники сразу признали в нем важную птицу и поволокли прямо в шатер, где размещался Опалус.
- О, интересный пленник, - воскликнул мятежный маг, увидев Обсидиана, - ну и какой же важный пост ты занимаешь в Стефеншире?
- Я - председатель городского совета.
- И зачем ты явился, уж не переговоры ли вести? Фу, не люблю переговоров!
Обсидиан, увидев перед собой не джегга, а катахейца, несколько приободрился: