Очевидно, внезапное пожелание (просьбой это назвать было трудновато) «брата» оказалось неожиданным для Блохта, надо полагать,бывшим спутникам предназначалось разве что строгое конвоирование. Но знаменосный рыцарь быстро сориентировался и коротко сказал:
- Как будет угодно любезному господину. Ваши спутники – наши спутники. Им будет оказан прием, достойный их положения.
И все снова пришло в движение. Появились слуги, как один в черно-белых ливреях, Артиго неожиданно оказался в центре круговорота почтительной суеты и внимания. Его прямо здесь переобували, в шесть рук избавляя от поношенных ботинок и натягивая сафьяновые туфли. На плечи мальчику лег плащ, обшитый каким-то мехом, безумно дорогим по виду.
- Соблаговолите пройти за мной, - поклонился Блохт, указывая рукой на дверь. – Сейчас будут готовы покои для Вас. Конечно, сие пристанище заведомо убого и недостойно особы столь благородной крови, но уверяю, в столице Вы увидите, как выглядят подлинное уважение и гостеприимство.
Рыцарь по-прежнему красиво и настойчиво избегал титулов. Артиго с важностью кивнул и позволил прислуге увлечь себя к выходу. Раньян стиснул зубы и остался на месте, даже сумел оторвать руку от мессера.
Будто вспомнив о чем-то, рыцарь Блохт махнул рукой, один из его соратников подошел к Жоакине и высокомерно бросил к ее ногам увесистый кошель, наполненный под завязку, опечатанный красной печатью и прошитый нитью. Если кошель был заполнен серебром, награду следовало считать не то, чтобы королевской… скорее графской, то есть очень и очень щедро, хотя за императора могли бы дать и больше. А если золотом, цирк мог надолго забыть о том, что такое нужда, работая исключительно «в охотку». Как ни странно, Кимуц отступил на шаг с потерянным выражением на испитом лице, будто сам вид мешочка с деньгами обжигал клоуну глаза. Акробатка наоборот, торопливо схватила кошель, взвесила на сомкнутых ладонях.
Лекарка посмотрела на Жоакину долгим, очень внимательным взглядом. Акробатка, судя по ее потерянному виду, никак не ожидала такого поворота событий. От самодовольства и удовлетворения содеянным не осталось и следа, теперь девушка, не выпуская деньги, переводила взгляд с лекарки на бретера и обратно, а на красивом и злом лице явственно читалась растерянность – «как же так?!». Бретер этого, кажется, не заметил, а Елена сделала в памяти глубокую зарубку на будущее. Очень глубокую. Лекарка ответила акробатке долгим и внимательным взглядом, а после одними губами проговорила короткую фразу. Жоакина даже не побледнела, нет, девушка в мгновение ока стала белой, как мел. Подхватила Кимуца за руку и потащила вслед за мальчиком и слугами, как баржу на буксире. Клоун еще успел виновато глянуть через плечо, старого актера-пьяницу определенно мучила совесть. Однако не настолько, чтобы отказаться от шальных и больших денег.
- Что это значит? - растерянно вопросил Гаваль, когда театральная команда снова осталась одна одинешенька, кажется всеми забытая… Хотя вряд ли. Елена предполагала, что за сараем хорошо и плотно следят. И снаружи, если верить звуковому фону, разворачивался эпический содом. Несколько десятков жандармов с прислугой требовали комфорта и пожрать, городку светило много денег и еще больше забот, а также серьезная убыль в скотине, хлебе и других припасах. Кому-то уже били морду, указывая, что хамское мужичье должно знать свое место.
- Это значит, ждет нас дорога дальняя, - сказала Гамилла, откладывая так и не взведенный арбалет. Теперь было видно, что пальцы «госпожи стрел» побелели и едва заметно подрагивают.
- О-о-ой… - выдохнул Марьядек, присаживаясь прямо на доски пола. - Охо-хо-хо.
Раньян подошел к Елене, посмотрел ей в глаза долгим непроницаемым взглядом. Затем опустился на колено и взял ее руку жестом настолько изящным, что позавидовал бы и какой-нибудь барон.
- Спасибо, - произнес бретер. - Определенно, меч твой не так быстр, как мой. А вот мысли наоборот, куда стремительнее.
Он встал и закончил комбинацию искренним поклоном.
- А я ничего не понимаю! - возопил Гаваль. - Объясните, кто-нибудь!
Все опять посмотрели на Елену, но дал ответ Насильник:
- Жоакина продала нас тому, кто был ближе и богаче. И, по-видимому, не вчера, ведь отсюда до Пайта неделя пути.
- Вот чего паскуда крутилась вокруг видного парня, - криво, одной половиной рта, улыбнулась Гамилла, покосившись на Раньяна. - Давала последний шанс выйти из-под стрелы. А остальных она списала в убыток. Что ж, все получилось.
Елена снова поймала на себе долгий и внимательный взгляд Пантина, однако мастер ничего не сказал, женщина тоже сочла за лучшее промолчать. Про себя лекарка-фехтовальщица уже решила, что если останется в живых, деньги Жоакине впрок не пойдут. В конце концов, пора, как приличному человеку, заводить собственных кровных врагов и долги чести.
- А зачем комит называл мальчика сыном императора? – спросила Елена. – Они же не родственники.
- Конечно, родственники, - едва заметно улыбнулся искупитель. - Все приматоры, так или иначе, в родстве между собой. Но здесь другое. «Сыном» принято называть того, кто является следующим в череде наследования. А император, соответственно, «отец». Когда у Оттовио родится собственный наследник, Артиго станут называть «братом».
- То есть комит подчеркивает, что в Мильвессе Артиго считают не соперником нынешнего правителя, а лишь наследником? И ждут того же от местного короля?
- Да. Именно так. Комит назвал его «высочество» и «сын», то есть принц, дитя царской крови, преемник в цепи наследования, однако императору не ровня.
- Попали как в силок, - пробормотал горец, потирая вылеченную ногу. – Вот ведь попали…
- А тетрарх, судя по всему, решил сыграть своими костями, - продолжил Насильник. - Он мог передать мальчика комиту и заслужить признательность Двора. Но вместо этого пригласил в свою столицу особу императорской крови, при многочисленных свидетелях. Теперь Артиго - дорогой и уважаемый гость, о котором все знают. Король - достойный и гостеприимный дворянин, чье поведение лишено нареканий. А императорский комит…
Искупитель перевел дух, пользуясь этим, в разговор опять вклинился Марьядек с предположением:
- В заднице?
- В трудном положении. У него явно приказ убить мальчишку или передать своему господину. Но сделать это после такой демонстрации - значит навлекать на императора лишние неприятности. Открыто убивать или похищать приматора… нет, на это он пойти не может. Во всяком случае, сейчас, при стольких свидетелях.
- Да и не факт, что получилось бы, - прикинула Гамилла. - Королевских рыцарей то побольше.
Будто вспомнив, с кем говорит, она обожгла искупителя злобным взглядом. Впрочем, тот, кажется, этого даже не заметил.
А еще, подумала Елена, «шляпный» откровенно и четко противопоставлял себя остальным, дескать, в отличие от других, он служит не королю, а высшей инстанции. И высказанная надежда, что мальчишка не задержится в гостях у короля, очень смахивала на требование. Но требование такого рода, которое нельзя проговорить со всей откровенностью, чтобы не нарваться на столь же откровенный отказ, после которого все потеряют лицо и будут вынуждены давить педаль до упора. Или стремя, если пользоваться терминологией окружающего мира.
- В общем, сейчас и какое-то время юному Артиго ничто не угрожает, - подытожил Насильник. Впервые на памяти Елены он говорил так долго и такими длинными фразами. - Тетрарх будет держать его в коробке с ватой, сдувая пылинки, и торговаться с Двором.
- Деньги? - спросил Марьядек. Судя по виду, браконьер и характерный злодей сам бы с удовольствием продал мальчика и очень жалел, что не знал о его сущности.
Насильник поморщился, будто сама лишь мысль о столь дешевой сделке оскорбляла его, и сказал:
- У Сибуайеннов дочь на выданье. Говорят, злобная и капризная тварь, хуже Фийамонов, к тому же посватанная. Но красивая. А любое сватовство можно оборвать.
- А-а-а… - протянул Гаваль, наконец-то сообразивший. - Да, супружество, это, пожалуй, дороже золота и привилегий.
