От догадки сжимаются кулаки и зубы.

– Макс собирается полицию?

– Нет. Нет! Что ты! Он никогда! Солдатский кодекс или как у вас это называется? Он вас никогда никому не сдаст, но и помогать вам он не хочет. А я не могу. Я не знаю, как вам помочь. Правда. Джа спрашивал про общие родинки, метки, ничего такого у нас с Максом нет. Если вдруг что-то замечу, я обязательно позвоню, но больше…

– Больше ничего и не надо, – успокаивает Джен. – Разве что, будь осторожна, когда гуляешь одна по темноте. Договорились?

– Договорились, – всхлипывает она и, Джен уверен, улыбается.

ЧАСТЬ 2. ДРУЗЬЯ

6.

Ранний вечер понедельника – не самое популярное время в баре Косы. Два заблудших панка оккупировали столик у окна и тянут по кружке пива уже второй час, на продолжение банкета у них явно нет денег. Еще один столик занят тремя интеллигентами слегка за тридцать, чей отутюженный вид превращает отрезок бара в сцену старых черно-белых фильмов. В другом конце зала из знакомых Джа и Джену лиц – только молчаливый сухостойный иллюстратор детских книг по кличке Кук, неизменно забившийся на самый край барной стойки, да компания программистов-фрилансеров за столиком у самой сцены, чьих имен ни Джа, ни Джен не знают, а Юля с Косой окликают по логотипам на вечно открытых крышках ноутбуков.

Большинство постояльцев еще не вырвались с рабочих мест, никто не заказывает жареное мясо и фирменную фасоль, поэтому запахам кухни не расползтись по залу, пропитывая щели деревянной обшивки стен. Перед Джа с Дженом по бутылке пива, у каждого она – не первая, и не последняя – точно.

Вкус пива уже не чувствуется, нёбо оцарапано солеными сухариками; огромные окна бара в этот час не занавешены, и солнце припекает Джену спину, а Джа заставляет щуриться. Из колонок тихо подвывает что-то итальянское; Джа попытался выяснить у Юли, что именно, но так и не понял, почему оказался «ограниченным деревенщиной без слуха и чувства прекрасного». Впрочем, как саундтрек молчанию ненавязчивая мелодия подходит неплохо.

Молчание – понятие столь же относительное, как «помощь». Если ты помог человеку избежать смерти, это не значит, что он сам не завершит начатое убийцей. Если Джа молчит, это не значит, что молчат все вокруг. Джен прислушивается к разговорам за соседним столиком, и его картина мира приобретает четвертое измерение.

«Черно-белые» по ту сторону прохода, будто на изнанке полотна. Точнее – один из них, тот, что даже среди своих прилизанных собратьев выделяется, словно аристократ среди среднего класса. Высокий и острокостный, как кузнечик, с русой кудрявой шевелюрой, которую не приструнить никакими гелями. Он жестикулирует тонкими длинными пальцами пианиста и постоянно оправляет полу пиджака, чтобы не укладывалась на колени, а свисала сродни смокингу.

– Если что-то повторяется раз за разом, значит, работает система, – убеждает Аристократ друзей. Те в ответ сводят брови и пожимают плечами. – Причем, понятно, по каким законам она работает, с какой целью… А вот ось, командный пункт системы никак не разгляжу, – он разводит руками. – Ясна задача и неясна причина. Меня это убивает.

«Добро пожаловать в мой мир», – злорадствует про себя Джен, выуживая из миски последний соленый сухарик – Джа, видимо, его доедать не собирается.

С виду пророк витает в собственных кошмарах, блуждая взглядом по хреновой ляпистой мазне местных художников. Собирались в такой спешке, что Джа не прихватил резинкой волосы, и они теперь закрывают большую часть лица рваными прядями. Глаза – почти зеркало, будто не воспринимают, не впитывают увиденное, а отражают безразличие Вселенной. На запястьях черно-красные платки, как наручники. Или прикрытие вспоротых вен. Вряд ли пророк слышит разговор соседей, замечать сигналы извне не его обязанность.

За черно-белым столом раскупоривают вторую бутылку «Джек Дэниэлс».

– Как доказать невиновность, если с психологической… психиатрической!… точки зрения она истинна, а с юридической ложна? – гамлетово спрашивает Аристократ.

– Вспомни Нюрнбергский процесс, – предлагает ему друг, сидящий слева, единственный, кто распустил галстук, едва переступив порог бара. – Гесс той же песней про амнезию около года по ушам ездил. А что в итоге?

Аристократ качает головой:

– Гесс – военная элита, он интеллектуально на порядок выше моих маньяков. Говорю тебе, они не притворяются. Ладно Безруков и Крапивин, даже если представить, что они скрытые гении лицедейства, обдурили судейских психологов. Но Дыбенко? Ему хитрости не хватает в резюме соврать – полгода без работы болтается, а тут такие чудеса изворотливости. Нет, не думаю. К тому же, не забывай про Баранова.

– Ты про поджигателя, который сам сдался? – спрашивает третий. – Мне Коробов рассказывал, он все же взялся его защищать.

– Взялся? – Аристократ удивленно стопорится на новой информации. Глядит куда-то сквозь скатерть, схватившись за вновь наполненный бокал, но так и не сделав из него ни глотка. Наконец, произносит задумчиво: – Он так отмазывался. Может, что-то узнал? Я ему позвоню.

Мобильник у Аристократа простейший, с экраном в полпальца и таксофонной клавиатурой – двенадцать кнопок, плюс четыре командные. Либо меняет их каждую неделю, либо не меняет вообще, что в равной степени – маниакальный признак. Джен краем глаза наблюдает за резвыми движениями пальцев, напрягает слух изо всех сил.

Расслабиться сегодня, похоже, не придется.

У Косы на каждом столе стоит увесистая пепельница. В нагрудном кармане кожаной жилетки всегда есть ручка на всякий случай.

«Похоже, за столиком слева – адвокаты наших убийц», – пишет Джен на салфетке и двигает ее к пророку.

Взгляд из-под челки резкий и немного испуганный. Застигнутый врасплох. Джа рвет салфетку в лоскуты и глядит совсем в другую сторону, будто старается рассмотреть что-то получше, пока Аристократ снова и снова пытается дозвониться до Коробова.

Коробов не отвечает. От досады Аристократ роняет телефон на стол с ладони, похоже, менять аппараты ему все же приходится, с такими-то замашками. Или не бережет за ненадобностью? Джен прокручивает в уме типы личности, модели поведения – не академически заученные, а сформированные за годы наблюдений за людьми. Внимательность и анализ спасали его не реже ножа за поясом. Особенно, когда предстоит уносить ноги, и не только свои.

– Да хрен с ним, с Коробовым, – успокаивает черно-белый со спущенным галстуком. – Сам-то что делать собираешься?

– Я думаю, – отвечает Аристократ. Его бокал так и стоит забытый. – Пытался объединить дела, мне отказали. Разный состав преступления.

– Идиоты. Для них массовая амнезия не аргумент?

– Нет. Представь себе. Для них было бы аргументом, если б ответчики и потерпевшие состояли в связи, вот тогда…

– А что «тогда»? – спрашивает Джа, и на него оборачивается не только черно-белый столик. На Джене скрипит жилетка, когда он ставит на стол оба локтя и хватается за бутылку, как за древко белого флага.

Каждый должен заниматься своим делом: пророк – видеть будущее, инквизитор – устранять скверну. Когда роли меняются, случается бесконтрольный бардак. Потому что, к примеру, партизанить, изучать противника со стороны, искать его слабые стороны, оставаясь на безопасном расстоянии для Джа – не метод. Вот и на этот раз Джа задели. Джа уже не остановить.

Не спрашивая приглашения и прихватив свое пиво, он тащит стул к адвокатскому столику, ставит его вплотную к Аристократу.

– Вы, парни, как я понял, говорите о мудаках, которые сначала пытаются кого-то грохнуть, а потом, когда их за жопу схватят, строят из себя бразильских Карменсит. Так ведь?

Вспыхнувший в глазах адвокатов азарт не сулит ничего доброго, но и опасности в них Джен не видит. Физической. Благо Джа ведет себя развязно и нагло, как заправский бузила, придираться к таким – больше чести.

– Они в самом деле ничего не помнят, – ровно отвечает Аристократ и вспоминает, наконец, про свой бокал.