Около четырех набегают тучи, и кажется, что может пойти дождь. Поскольку Калифорния превращается в пыльную болото, мы с радостью убираемся, как будто мы — кучка занятых родственников, убирающих с дороги молодоженов.

Шон несет Фиби на плечах к парковке, а я иду чуть позади, с Сабриной, которая толкает Вив в коляске.

— Ты должна признать, что это довольно мило, — говорю я ей, поднимая подбородок на дуэт перед нами. Чувство защиты, которое я испытывала к нему раньше, переросло в странное чувство отчаяния. Мы с Шоном отлично подходим друг другу; так было до Эллиота, так есть и сейчас. Я охочусь за доказательствами. Мой восторг от вида его и Фиби — доказательство.

Я оценила его задницу в этих джинсах — это доказательство.

Она смеется. — Похоже, он действительно отличный отец.

Вздох. — Сообщение получено.

Потише, чтобы нас не слышали другие, Сабрина говорит: — Нам нужно серьезно поговорить об этом.

— Не начинай.

— Когда это я отговаривала тебя от отношений? — говорит она, расширив глаза. — Разве это не имеет какого — то веса?

Я открываю рот, чтобы ответить, когда краем глаза замечаю, что Эллиот находится всего в нескольких шагах позади нас и, вероятно, слышал каждое слово.

Я бросаю на него знающий взгляд. — Привет.

Он что — то изучает на своем телефоне, но это все уловка. Эллиоту так же интересно копаться в айфоне, как засовывать ложку в ухо. Он догоняет нас двумя длинными шагами и встает между нами, обнимая за плечи. — Дамы.

— Ты слышал каждое слово, не так ли? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня, пожимая плечами. — Да.

— Снупер.

Это заставляет его рассмеяться. — Я подошел поблагодарить тебя за приглашение. Я не надеялся застать тебя за обсуждением Шона. — Более тихим голосом, наполненным смыслом, он бормочет: — Поверь мне.

— Честность здесь немного обезоруживает, — вмешивается Сабрина. — Я не уверена, стоит ли мне неловко сбежать или остаться и услышать больше. — Она делает паузу. — Я действительно хочу услышать больше.

— У нас всегда так было, — говорю я ей.

— Это правда, — говорит Эллиот. — Мы никогда не умели лгать друг другу. Когда мне было пятнадцать, Мейси сказала мне сменить дезодорант. Она намекнула, что старый, возможно, уже не работает.

— Эллиот указал конкретный день, когда он заметил, что у меня появилась грудь.

Сабрина пристально смотрит на нас.

— Я заставила Эллиота взять с собой имодиум, когда мы пошли на концерт Backstreet Boys, потому что у меня были проблемы с животом.

— Самое неловкое в этом, — говорит он, — то, что я ходил на Backstreet Boys.

— Нет, — поправляю я его, — неловкость заключается в том, что я застала тебя танцующим.

Он признает это, слегка щелкнув бровями. — У меня были движения.

Я смеюсь. — Да. Движения — это единственный способ описать то, что ты делал.

Сабрина фыркает на нас и, когда Дэйв зовет ее, бежит вперед, но Эллиот останавливает меня, положив руку на мою руку, и мы получаем несколько любопытных взглядов, когда остальная группа проходит мимо нас на пути к парковке. К счастью, Шон и Фиби все еще впереди нас.

— Итак. — Эллиот засовывает руки в карманы. Его плечи поднимаются, давя на шею. Он все еще такой угловатый, такой длинный.

— Итак, — повторяю я.

— Спасибо, что пригласила меня сегодня. — Он улыбается мне такой улыбкой, которую я не знаю, как описать. Это улыбка, которая говорит: — Я знаю, что мы знакомы целую вечность, но для меня все равно очень важно, что ты пригласила меня сюда. — Как ему это удается с помощью простого изгиба губ и зрительного контакта, я никогда не узнаю.

— Ну, — говорю я ему, — ты, наверное, должен знать, что я устроила все это, чтобы пригласить тебя познакомиться с моими друзьями. — Только когда я произношу это вслух, я понимаю, что это правда. Вот что Эллиот делает со мной: он вытаскивает честность из этих разрозненных частей моего мозга.

Его глаза сужаются, радужка расцветает, а зрачки становятся точками в тусклом свете под облаками. — Это правда?

— Почему ты притянул меня обратно? — спрашиваю я его. Я даже не знаю, что я хочу от него услышать. Что я буду чувствовать, если он скажет, что пришел в себя и понял, что я права, что мы можем быть только друзьями? Какая — то предательская часть меня надеется, что я этого не узнаю.

— Я хотел тебя кое о чем спросить.

Моя грудь — это джунгли; мое сердце — барабан. Я в восторге или в ужасе?

— Просто интересно, когда мы сможем встретиться в следующий раз, — говорит он.

— О. — Я моргаю через его плечо на возвышающиеся эвкалиптовые деревья, качающиеся на фоне темнеющего неба. — Думаю, у меня есть свободное время в районе Дня благодарения.

Он кивает, и мое сердце слегка замирает. Зачем я это сказала? День благодарения кажется очень далеким.

Прочистив горло, он говорит: — Андреас женится в декабре…

— В декабре? — Это кажется странным месяцем для свадьбы. Кроме того, гораздо дальше, чем День благодарения, если он думает, что именно тогда мы будем встречаться в следующий раз.

— Вообще — то, в канун Нового года, — уточняет он, — и я подумал, не хочешь ли ты пойти со мной.

Новый год.

Новый год.

Он действительно спрашивает меня об этом.

И по выражению его глаз я понимаю, что он осознает всю тяжесть этой даты.

Но вместо того, чтобы обратиться к этому зверю, я спрашиваю: — Ты не хочешь потусоваться до декабря?

Я наблюдаю, как в его карих глазах промелькнуло волнение от этого вопроса. — Конечно, хочу. — Он смеется. — Я свободен практически в любое время, когда ты захочешь потусоваться. Но поскольку это праздник, я хотел спросить заранее, придешь ли ты.

— Я не могу прийти в качестве твоей пары.

Эллиот покачал головой. — Я не приглашаю тебя на свидание, Мейси, пока твой жених и будущая падчерица забираются в машину прямо там.

— Так что, просто… — Я замялась, подыскивая слова, — поехать с тобой?

— Да, — говорит он, — поехать со мной. В Халдсбург. — Затем он добавляет: — На выходные.

Его плечи снова опускаются, как будто это так просто.

Приходи.

Мы поедем на машине.

Это будет весело.

Но слова оседают между нами, и я слышу их в другом тоне, чем дольше я не отвечаю.

Поехали со мной на выходные.

Сорок восемь часов с Эллиотом.

Какими будут наши отношения через два с половиной месяца, когда сейчас они уже настолько запутаны?

Я моргаю через его плечо туда, где Шон пристегивает Фиби в 'Приус'.

— Все хотели бы увидеть тебя, а я шафер, поэтому было бы здорово, если бы со мной был друг, — говорит он, пытаясь вернуть разговор на грань смерти. — Мама и папа спрашивали о тебе… они сходят с ума, зная, что мы снова общаемся.

— Мне нужно спросить Шона о планах, — говорю я неубедительно. — Возможно, у него уже запланирована какая — то художественная выставка или мероприятие.

Эллиот кивает. — Конечно.

— Могу я тебе сообщить?

— Конечно, — говорит он с небольшой улыбкой, а раскат грома обращает его внимание на небо. Когда он снова смотрит на меня, я чувствую себя примерно так же устойчиво, как наплывающие дождевые облака над головой. На краткий миг я представляю, как обнимаю его. Я обхватываю его шею руками и прижимаюсь к нему лицом, вдыхая его дыхание. Он бы наклонился ближе, издав тот крошечный возглас облегчения, который он всегда издавал. Я хочу его так сильно, что у меня пересохло во рту, и мне приходится заставлять себя сделать шаг назад.

— Мне лучше… — говорю я, делая движение через плечо.

— Я знаю, — говорит он, наблюдая за мной с напряженным выражением лица.

Еще один раскат грома.

— Спокойной ночи, Эллиот.

И я наконец поворачиваюсь, чтобы уйти.

Тогда: Суббота, девятое июля

Двенадцать лет назад

Мы лежали на плоской крыше над его гаражом, греясь на солнце. Это был распорядок летних каникул, который мы соблюдали уже почти две недели: встречались на крыше в десять, обедали около полудня, купались в реке, а вечером возвращались домой к своим семьям.