Ещё около часа Свят втолковывал ребятам особенности современной революционной борьбы, потом они взяли ещё пива и пошли к нему домой. Мальчишки слушали с неподдельным интересом, а старший товарищ не уставал делится с ними знанием о сути вещей.

Свят радовался, что ему удалось найти столь благодарных слушателей. "Пусть и дети вроде, – думал он между делом, – но их глаза разгораются всё ярче, а там, глядишь, и откажутся от маргинального образа жизни, перестанут пить, курить, сквернословить, обрастут мужеством, да и посвятят себя делу революции, а хотя бы и просто честными людьми будут."

Когда они подошли к дверям квартиры, Свят был уже довольно пьян и младшому приходилось подпирать его сзади, чтобы не допустить падения. На липком от пыли столе они продолжили братскую попойку.

– Мужество, пацаны, мужества не достаёт нам всем, а вы, вы смогёте! – говорил Свят. – А знаете, почему?

Юные выпивохи послушно помотали головами.

– Потому что вы реальные! – сказал он и махнул ещё стакан, после чего уронил голову на стол.

Ему снилась площадь, полная сильных и свободных людей, радостных друг другу и самим себе, молодых душой, а кое-кто и телом, и все они, как праздник, встречают приход нового времени, как родные, обнимаются, целуются, бодро вскрикивают что-то победное и поют, зная, что теперь не будет никакого угнетения, ни жмёт нужда и не давит обязанность, не осталось ни одного лишнего и неприспособленного человека, даже парень в красных штанах хлопает себя в восхищении перед стремительным торжеством правды, а среди этого воодушевлённого люда деловито стоит деревянная сцена, а на ней – два столба, соединённых длинной перекладиной, прогнувшейся от тяжести подвешенных на ней тел.

Когда Свят проснулся, в окно кухни лупило утреннее солнце. Он припомнил вчерашний день и своё стремительное погружение в темноту на глазах у подростков, от этого стало даже дурнее. Свят прошёлся по квартире – вчерашних друзей в ней не было, равно как не было и телевизора, компьютера, пальто, и, как выяснилось чуть позже, его расчёта.

Тетрадь, которую Свят носил с собой, чтобы не упустить момент вдохновения, исчезла вместе с пальто, а потому он продолжил конспект прямо на стене комнаты:

"Злостная обязанность выживать в дорожающем мире вынуждает даже кристальных душою людей поддаваться бессовестным поступкам. Не их вина, что механизм купли-продажи настроен на безостановочное движение вещей из рук в руки, а любой, опускающий их или вовсе их не имеющий, будучи неспособным перехватить очередной товар, вынужден отойти в сторону, без надежды на маломальский уют и кусочек хлеба. Но наша задача в этот раз – держать руки высоко поднятыми над этим движением, с готовностью решительно и сокрушающе опустить их на головные части этого механизма".

7.

Однажды, уже почти зимним утром, в квартиру Свята требовательно постучали. Свят вскочил с кровати, натянул штаны и побежал открывать, предчувствуя общение с человеческим существом, скорее всего случайным. Но гости оказались совсем не случайными, а вполне намеренно добивавшимися свидания с хозяином квартиры – человек в синей форме, человек в серой форме и человек без всякой формы, но с печатью высокой власти на теле, то есть пристав, участковый и старшая по дому. Не став ждать приглашения, все трое прошли внутрь, задвинув смущённого Свята в угол прихожей.

Пристав прошёл на кухню, сел за стол, достал из папки листок и начал писать, участковый сел на диван, отчего тот пронзительно вскрипел, а старшая по дому осталась стоять в дверях, упёрши руки в боки и ненавистно глядя на Свята.

– Свят Андреевич Васильев? – с сомнением спросил пристав.

– Да, – тихо произнёс Свят.

Пристав уточнил адрес и Свят так же тихо его подтвердил.

– Работаете?

Как раз недавно Николай Антонович устроил его себе в сменщики, так как Свят остался без всякого содержания, а потому был вынужден вернуться в мерзкую систему купли-продажи рабоче-сторожичей силы. Получки хватало только на скудное питание, передвигаться по городу и то приходилось чаще пешком. Ненависть к капитализму крепла с каждым днём.

– Да. – ответил Свят.

– Значит, так. Ваш долг по коммунальным услугам превысил допустимые пределы, и жилищная компания обратилась в суд по поводу вашего выселения с жилплощади. На суд вы не явились и не предоставили никаких документов о своём доходе. Суд принял решение о выселении. Вам было предписано освободить жилплощадь в течение двух недель. Вы этого не сделали, поэтому выселение произойдёт с привлечением органов правопорядка. Ну, а так как вы трудоустроены, то это решение обжаловать уже никак не получится. Понимаете меня, Свет Андреевич?

Бывший хозяин жилплощади стоял в совершенной растерянности, боясь взглянуть на присутствующих. Участковый, закончив читать надпись на стене, с настороженным вниманием обратился лицом к участникам дискуссии.

– Я ничего не знаю о долгах, и о суде… – проговорил Свят.

– Не надо рассказывать, будто вы не знаете, что за удобства надо платить. Электроэнергия, газопровод, холодное и горячее водоснабжение, содержание жилья, капитальный ремонт, домофон, антенна – всё это не даром даётся, и вам прекрасно об этом известно. Извещения суда тоже наверняка приходили – почта сейчас хорошо работает.

– Наверное, мальчишки повытаскали, – сказала старшая по дому. – Забав у них немного, вот и пиздят из ящиков.

– Решения суда это не отменяет, – мрачно сказал пристав. – Освобождайте хату…

И вот Свят снова бредёт по городу с пакетом в руке, а в душе его холодно и муторно, может от того, что система в очередной раз показала всю свою силу угнетения, а может, оттого, что на улице ноябрь, а Свят в старой куртке. Вскоре он устал, и остановился перевести дух у ярко-красного здания супермаркета.

Он с любовью прислонился к стене продмага, догадываясь, какое изобилие скрывается за ней, и вспомнил свои тёплые деньки в пробочной конторе – как он ни черта не производил, а только произносил привычные фразы по телефону, да болтал с тётками в кабинете, при этом был сыт и тепло одет, и как положил он всё это благополучие на алтарь доблестной борьбы за ровно то же самое, но для всех.

И эта мысль внезапно оказалась избыточно согревающей, да так, что Свят выпрямился и сделал несколько неровных шагов туда-сюда. Он осмыслил свой подлинный героизм и даже взмахнул кулаком, угрожая буржуазному образу жизни. Его поразила глубина и живая мощь того подвига, на который он решился, и который, несомненно, должен так же вдохновить остальную массу людей, забитых, разуверившихся, но готовых пробудиться при виде столь лучезарного пророка новой, справедливой эры.

Свят встал у входа в супермаркет и возвестил:

– Люди! Перемены, которых вы ждёте, не произойдут без вашего содействия! Встрепенитесь! Отриньте то рабское, что навешала на вас неправедная власть! Сломайте порочный круг потребления и подавления друг друга!

– Чего орёшь?

Позади Свята стоял недружелюбный охранник, не разделявший его светлые идеалы. Охранник был широкий и розовощёкий как хряк.

– Что, рожа, – не побоялся его Свят. – Будешь душить голос правды? Служишь хищным тварям капитализма за кусок пирога? Только знай, недолго тебе осталось…

Охранник ударил героя, да так, что тот кубарем покатился по мостовой, и с достоинством вернулся в магазин.

Свят не сдался. Утирая разбитое лицо рукавом, он двигался туда, где его голос сразу услышат, а героические устремления поймут и поддержат. "Эти люди и внесут меня на руках в здание новой, народной власти, уж они то с радостью проткнут горло своим господам и восславят своего спасителя, открывшего им глаза и направившего их гнев против подлинного зла", – думал он.

Свят подошёл к проходной винно-водочного завода и стал ждать пролетариев. Он не чувствовал холода или боли, всё вытесняла лихорадочная жажда борьбы. И как это он сразу не догадался агитировать среди рабочих? Всё возился со стариками, да с детьми. Досада тоже одолевала его, а с ней и нетерпение. Наконец, он, не выдержав, кинулся к железным воротам и стал колотить по ним кулаками и ногами, что есть сил.