– Волкулаки! Волкулаки на холме! Прячьтесь все!

Я даже осознать до конца не успел, что именно он кричит, а ужасное предчувствие уже сдавило мое сердце ледяной хваткой.

– Все прячьтесь! – продолжал он надрываться.

На холме? Так туда же мать ушла, травы собирать!

Я вырвал руку из ладони ничего не понимающей Маши и со всех ног побежал в сторону холма. Не знаю, на что рассчитывал, не думал же я в самом деле, что смогу спасти мать из лап чудовища.

Волкулаки. Про них рассказывали страшные сказки по ночам, но эти чудища были реальными. Болтали, что они приходят из мертвых земель на севере, где не селятся люди и не живут звери, где возвышаются могильники, которые когда-то были человеческими городами.

Говорили, что волкулак мог иногда послиться у какой-нибудь деревни и начиналось странное: из окрестных лесов исчезала дичь, периодически пропадал скот. А потом и люди. Обычно те, кто любил бродить по ночам: пьяницы, любовники, которые во тьме прятались от чужих взглядов.

Чаще всего это заканчивалось тем, что селяне отправлялись в город плакаться наместникам и просить их о защите. И те естественно посылали отряды. Властям выгодно, чтобы в деревнях жили хорошо, исправно платили налоги и возили на торг свои немудреные товары. Мы кормим дружину, а она нас защищает, и это хорошо.

Иногда люди обращались к наемникам, ватаги которых путешествовали по миру, не гнушаясь никакой работы. Но как раз за такую неразборчивость наемников боялись гораздо сильнее, чем волкулаков. Сегодня они убивают чудовищ и разбойников за звонкую монету, а завтра вырежут все село, если им что-то не понравится.

Ветер свистел в моих ушах, ноги болели, сердце колотилось где-то у горла, дыхание напоминало хрип загнанного зверя, но я добежал до места, ни разу не остановившись. Растолкал уже собравшуюся на холме толпу мужиков с дрекольем и факелами и замер, пораженный увиденным зрелищем.

Корзина с травами была отброшена куда-то в сторону. Мать лежала на земле, ее горло было разорвано, а живот распорот. И свежей кровью, вытекающей из ее ужасных ран, лакомилось чудище.

Огромное, размером с молодого бычка, вытянутой пастью напоминавшее волка, но ни один серый не мог похвастаться такими когтистыми лапами и такой мощной тушей, которая больше подошла бы медведю. Сквозь длинную черную шерсть виднелись гниющие язвы, но не было похоже, чтобы они причиняли твари хоть какие-то неудобства.

– Мама! – закричал я, и в крике было столько отчаяния, что даже страшное чудище его почувствовало.

Только что оно спокойно пожирало останки самого дорогого и близкого мне человека, не обращая внимания на толпу собравшихся вокруг людей. Это была старая и опытная тварь, она прекрасно знала, что селяне не нападут. Ведь пусть они и выйдут из схватки победителями, но троих, а то и четверых волкулак успеет порвать. А у каждого в голове вертелась подленькая мыслишка о том, что одной из жертв может оказаться он.

Но вдруг чудище подняло голову, оскалилось и зарычало, словно попыталось меня отогнать. Будто заявляла свои права на жертву, говорила: вот, это мое, и даже не пытайся это у меня отобрать.

Только вот ты не угадала, тварь. Это мое. И навсегда останется моим.

Отчаяние сменилось вспышкой дикой ярости. Я выхватил из рук ближайшего мужика вилы, выставил их перед собой и рванул в сторона чудища. То резко дернулось влево, взмахнуло когтистой лапой, и тогда я сделал выпад, вогнав зубья ей в брюхо.

Только и успел услышать хруст плоти, разрываемой металлом, и тут же отлетел в сторону. Удар о землю вышиб воздух из моих легких. Я замер, бессильно раскрыл рот, пытаясь вдохнуть, и только потом пришла боль.

Моя грудь оказалась распахана ударом когтей, разорванная праздничная рубашка быстро пропитывалась кровью. А тварь, несмотря на страшную рану и волочащиеся по земле застрявшие в брюхе вилы, уже подбиралась ко мне, собираясь вцепиться в горло.

– В сторону! – послышался сзади крик. – Разойдитесь!

Сил хватило на то, чтобы повернуть голову, и я увидел, как из-за ряда мужиков, вооруженных кольями и факелами, появился тот самый старый солдат. Синяя воинская куртка была расстегнута, и сквозь нее виднелась кожаная жилетка с набитыми металлическими пластинами. В правой руке седого мужчины был короткий меч, в левой – горящий факел.

Без лишних слов, он рванулся вперед и ткнул факелом прямо в морду твари. Та естественно могла бы и отпрыгнуть, но сейчас ее подвижность сковывали воткнувшиеся в брюхо вилы. Запахло паленой шерстью, волкулак завыл и дернулся в сторону, но старик предвидел это и рубанул по левой лапе.

Вернее, как-то умудрился превратить рубящий удар в режущий, раскромсав сустав твари так, что та припала на землю, поджав поврежденную конечность. Старик воспользовался этим, резко сократил дистанцию и со всего маха обрушил лезвие меча на шею волкулака.

Вновь послышался хруст, но на этот раз я его узнал: именно такой звук издает нож, когда, разделывая свинью, задеваешь кости. Только сейчас он был слышен гораздо громче.

Тварь резко осела, будто все тело отказалось ей повиноваться. Старик выдернул меч, и, хоть тот и вошел в шею чудища только на половину толщины, второго удара наносить не стал.

Рядом с ним вдруг выросла еще одна фигура, в которой я узнал дядьку Виталия. Он размахнулся копьем и вогнал острие в спину продолжавшей бороться за жизнь твари. И после этого она затихло, с виду как-то даже уменьшившись в размерах.

С трудом перевернувшись на живот, я прополз расстояние, разделявшее меня с трупом матери, ткнулся лицом в ее мокрую от крови и еще не успевшую остыть грудь, прижался ухом, надеясь расслышать биение сердце, хоть и знал, что с такими ранами люди ни живут, а я все равно ничего не смогу сделать.

Ее сердце не стучало. Только поняв это, я потерял сознание.

Брянское княжество. Васильево село. Ранняя осень 54-го года от Последней Войны.

Я открыл глаза и попытался сесть в кровати, но не смог: тело не повиновалось. Да оно и не чувствовалось толком, только слабость разливалась по мышцам. На пару мгновений у меня появилась надежда, что произошедшее на холме было всего лишь кошмарным сном, но тупая боль в груди развеяла это робкое чувство.

Попытавшись шевельнуть рукой или ногой, я не добился ровным счетом ничего. И только тогда понял, что привязан к своему ложу толстыми веревками. А еще что-то туго перематывает грудь, не давая толком дышать.

– Помогите… – сипло прохрипел я, извиваясь всем телом и пытаясь высвободиться от пут. Закашлялся пересохшей глоткой и закричал уже во всю силу. – Помогите!

– Да не кричи ты так, всю деревню на ноги поднимешь же, – послышался хриплый голос откуда-то из угла комнаты.

Это было так неожиданно, что я даже замолчал. Только сейчас я понял, что нахожусь в своем же доме. Сквозь маленькие окошки свет практически не проникал, но я сумел разглядеть и печь, и полати. К тому же запах лекарственных трав, который сопровождал меня всю сознательную жизнь тоже отчетливо ощущался.

В углу комнаты, там, где, как мне помнилось, стояла лавка, шевельнулась чья-то тень.

– Ты кто? – задал я вопрос

– О! Очнулся, никак? – в голосе послышалось облегчение. – А я-то думал, что и не придешь уже в себя. Сейчас, подожди. Лучину зажгу, при свете поговорим.

– Зачем лучину, свечи же есть, – удивился я. – Бортник принес два десятка, вроде в кладовке еще должны оставаться.

– Ну не искать же в темноте, я и наколол заранее, – возразил голос. – У тебя тут и смалец есть, можно пропитать. Вонять будет, правда, зато светло.

Через полминуты послышался треск загорающейся лучины, а по избе действительно стал разноситься запах свиного жира. Зато свет, отражавшийся в тазу с водой позволил мне разглядеть своего невидимого собеседника. Им оказался тот самый старый солдат, который зарубил чудище.

А еще я смог рассмотреть себя. Руки и ноги действительно оказались привязаны веревкой к ножкам кровати. А вот на грудь была наложена тугая повязка. Это как раз неудивительно, я сильно ударился о землю и вполне мог сломать пару ребер.