Обострения у нее случались по весне, в остальное время она была почти терпима. Представляла Зоя Валерьевна собой ту распространенную категорию бабок, которые ездят на оптушку в другой конец города в час пик, чтобы сэкономить три пятьдесят. Сюда прилагается склочный нрав, уверенность в собственной правоте, не очень острый ум, очень непростой характер, который со временем становится все поганее. Ну и слабеющее здоровье, конечно, вносит свою лепту. А с другой стороны, чего ждать от человека на восьмом десятке, который пережил послевоенные годы, перестройку, парочку дефолтов, вырастил троих детей, похоронил алкаша-мужа, от которого и толку особого не было?
Остается только понять, принять и смиряться.
Зоя Валерьевна, всю жизнь проработавшая на кирпичном заводе в должности бессменного секретаря, на пенсии глухо маялась. Огород ее не привлекал, увлечений тоже особо не было, «Малахов +» и «Битва экстрасенсов» развевали скуку ненадолго. Соседки-старушки порой составляли компанию для перемывания костей, но истинного дела, которое было бы Зое Валерьевне по душе, не нашлось.
Самое страшное для стариков типа Зои Валерьевны – ощущение собственной ненужности. Поэтому у милейшей старушки жил толстый рыжий кот Ссаныч, в честь давно почившего супруга и дурной привычки метить углы. Впрочем, после маленькой и унизительной операции Ссаныч гадить перестал, а обидная кличка осталась.
Да и дети вовсю старались от этого любимую маму и бабушку оградить, периодически присылая внуков и внучек. Их Зоя Валерьяновна любила, конечно. Особенно последнего, позднего внучка Никитушку, бабушкиного зайчика десяти лет от роду. Толстого, румяного, с хорошим аппетитом и спокойным нравом.
– Итить твою налево, – ругнулась Зоя Валерьяновна, вспомнив, что дома у нее нет муки для Никитушкиных оладушков. Да и рыбки и без того жирному Ссанычу бы купить. И барбарысок, чтобы лежали, как им и положено, в вазочке еще тринадцать лет, а то прежние уже давно покрылись налетом времени и страданий. Зоя Валерьяновна встала со скамеечки, старчески зашаркав тапками – не то чтобы она плохо ходила, скорее так, кокетничала. Отправилась домой – собираться в магазин. Проездной, скидочная карта, кошелек, пакетик, еще пакетик, и еще один, сумка на колесиках. И цветастый молодежный платок на голову, как яркий элемент, который выделялся во всем ее образе старой склочной старухи. Это было неожиданно и тем удивительно, что Зоя Валерьяновна выбрала и купила этот платок сама, вспомнив, видимо, молодость. Наверное, для нее еще пока не все было потеряно.
***
– …Там ваще такая рпгэшка модная! Еще есть лич, у него там еще здоровье и магия не ограничена, его только отравить можно и усыпить, и он, прикинь, вырезает целый город за ночь, а потом там квесты пропадают. А до Темного Лорда Вообще никто никогда не ходил, у него гварды по всему миру. Там старшаки в рейды ходили, и никто не добрался! Всем вайп! Вадик говорил, что он до замка дошел, но он ваще краб.
Ссаныч растерянно мяукнул под столом. Он не любил громких звуков, зато ему очень нравилось пытаться уместить толстую мохнатую задницу на коленки своей хозяйки, правда, теперь он был в немилости – его нагло стряхнули да еще и кулаком погрозили.
– Вадик – краб? Не человек? – беспомощно спросила Зоя Валерьяновна, теряясь вместе с котом.
– Ба, да человек, конечно! Я вот сейчас прокачиваюсь, а потом рейд, а потом мы…
– Рейд? – растерянно перебила Зоя Валерьяновна, неожиданно услышав знакомое слово в речи любимого внучка. – Вы что, играете про корабли?
Внучек нахмурился. По его мнению, бабушка несла несусветную чушь.
– Ну, рейд – это место, где корабли на якорях стоят, – пояснила она, замечая, как светленькие бровки внука удивленно приподнимаются.
– Не, ба, ты чего-то путаешь! Рейд – это, ну, пати.
– А?
– Пати. Ну, когда все собираются и идут бить морду главному злодею.
– А-а-а, – протянула Зоя Валерьяновна, отпивая остывший цикорий из чашки.
Дочь к ней привезла взбудораженного внука и сама быстренько усвистала обратно – исправлять последствия затопления. Обещала потом в гости зайти, как Никитку будет забирать, но это она брешет, конечно. Занятая вечно, до матери дела нет… Хорошо хоть Никитушка умница, оладушки поел хорошо. Правда, говорливый сегодня что-то. Мать ему с собой ноутбук дала с его игрушками дурными, вот он весь аж трясется, болезный, как поиграть хочет.
Этого Зоя Валерьяновна не понимала – ну что там может быть интересного? Сидит, под нос бормочет слова всякие дебильные, крафты-хренавты, голды-хренолды… Тыкает мышкой своей, щелкает там чего-то, выщелкивает. Она с такими щелчками мух на хуторе в деревне лупила – и то толку было больше. А эти? Сидят, как упыри, все синие, щелкают, щелкают… Щелкачи, тьху!
На Никитку она, конечно, поворчала, но так, для порядку. Внучку было можно почти все. Поэтому он, чмокнув бабушку в щечку («ах ты ж мой пирожок хороший! Ах ты ж мой внучек любимый!»), ускакал в комнату, прикрыл дверь и открыл ноутбук. Из-под двери вырывалась узкая полоска голубоватого света.
Зоя Валерьяновна постояла под дверью, прислушалась. Внук что-то бормотал, пыхтел и был, видимо, совершенно счастлив.
«Как наркоманы», – подумала в привычной для себя манере Зоя Валерьяновна и отправилась спать, время-то не детское. На часах было восемь часов вечера.
Проснулась она в 4:15. За окном орали весенние придурошные птицы, и спасу от них не было никакого. Зоя Валерьяновна очень аккуратно зевнула – так зевают старушки, которые знают цену артриту и щелкающим суставам. Так же аккуратно потянулась в кровати, нашарила на полу тапки и пошла на кухню. Не то, что бы ей надо было что-то там делать, просто в старости сна требовалось все меньше.
«А сделаю-ка я холодца», – решила вдруг Зоя Валерьяновна. В половине пятого утра ее часто посещали такие естественные желания, как сейчас. Год назад, опять же по весне, она вообще в три часа ночи сажала лук в эмалированные ведра, доставляя радость соседям. Почему радость? Потому что эмалированные ведра очень задорно и звонко бились об пол, и из-за этого семейству Семенкиных пришлось просыпаться на заре. А ранний подъем, как известно всем, очень благотворно влияет на биоритмы, настроение и вообще: кто рано встает, тому бог подает. Именно так и заявила тогда Зоя Валерьяновна помятому от недосыпа и злому соседу снизу, захлопывая перед ним дверь.
Крепкий мясной бульон уже вяло булькал на плите, наполняя чудным запахом квартиру. «Утро начинается не с кофе», – хмуро подумал сосед Семенкин, закрывая окно, чтобы не ощущать аромата вареных свиных ножек.
Вдруг из комнаты, где спал Никитушка, послышался шум.
«Ссаныч? Ну, я тебе!» – зло подумала Зоя Валерьяновна, прислушиваясь. Шум повторился снова.
В этой части квартиры было темно, рассветное солнышко било в окна со стороны кухни.
Ссаныч действительно сидел перед дверью Никитушкиной комнаты. Его рыжая лоснящаяся шерсть стояла дыбом.
– У, я тебе, поганец, – шепотом шуганула кота Зоя Валерьяновна, но тот не сдвинулся с места, только ощерился и выпустил когти.
Только сейчас Зоя Валерьяновна заметила, что из-под двери Никитушки пробивался голубоватый свет.
«Не ложился?! Не спал? Все в игры свои дурацкие играл?!» – в гневе подумала Зоя Валерьяновна, толкая дверь в комнату внука.
Никитушка лежал на самом краешке кровати, свернувшись калачиком. Не укрытый, без подушечки! На краю кровати перед ним стоял ноутбук. Это именно он издавал громкие звуки.
– Обновите систему. До отключения программы осталось десять… Девять… – завопил ноутбук.
Ссаныч скользнул следом, испуганно прижался жирным боком к ноге хозяйки.
Зоя Валерьяновна прищурилась на вопящую технику.
Такая "нутбука" ее пугала. Старушка не боялась сложных технических станков, даже могла произвести простой ремонт, не боялась машин, сама много лет водила старенькую «копейку», а в молодости гоняла на «Урале» с коляской. Ее не пугали магнитофоны, музыкальные центры, видео и двд проигрыватели – там все было просто и понятно. Есть машина, есть устройство с фильмом, которое его воспроизводит. Не сложнее, чем граммофон. А вот это небольшое, невероятно тонкое, которое умеет выполнять тысячи дел одновременно, почему-то пугало. По мнению Зои Валерьяновны, от этой техники можно было ждать беды – больно уж умна. А телеканалы рен-тв и тв3 только подогревали подозрения: там любили поговорить о искусственном интеллекте, который порабощает мир.