– Отлично! – восклицает Кирби. Комната на чердаке, как и следовало ожидать, просторная и пыльная. Боковые стороны скошены крышей, но все же остается достаточно места для двуспальной кровати, комода, шкафа, вентилятора на подставке, стальные лопасти которого создают приятный ветерок, и обещанной раковины с прибитым над ней крошечным круглым зеркалом. Есть также одно окно, которое, похоже, выходит на нижнюю часть крыши. Великолепно.

– Мне нравится, – улыбается Кирби. Эван ставит на пол ее большую сумку, Кирби бросает рядом вещевой мешок и кладет на кровать свое сокровище – портативный проигрыватель «Силверстоун».

– Мой отец заплатил аренду, правильно?

– Да, – подтверждает Эван. – Также тебе ежедневно положен завтрак, кроме воскресенья. Душ и туалет – на втором этаже, общий на четырех девочек.

– Женщин, – поправляет Кирби.

– О, так ты феминистка? – Эван выглядит неожиданно заинтригованным. Может, ему интересно, нравится ли Кирби идея свободной любви, ходит ли она иногда без лифчика, избавилась ли от сексуальных запретов, которые сковывали девочек, выросших в пятидесятые.

Разумеется, Кирби – феминистка. В прошлом она погуливала (до офицера Скотти Турбо у нее было еще два любовника), но, после того что произошло этой весной, поклялась дождаться любви, прежде чем снова ложиться с кем-то в постель. Она никогда, никогда не будет спать с Эваном О’Рурком. Но немного повеселиться, пожалуй, можно.

– Ты куришь травку, Эван? – спрашивает она.

Он явно пугается. Неужели Кирби в нем ошиблась? Может, Эван попросит гостью покинуть дом, до того как та распакует хотя бы одну мини-юбку. В конце концов, ей придется проситься жить у Раджани. Или провести лето на Нантакете с Экзальтой, Кейт и Джесси. Немыслимо. Когда же, когда же, когда она научится держать язык за зубами?

Но тут Эван расплывается в кривой улыбке.

– Случается, – признается он, – хотя официально курить в доме запрещено. Еще не разрешается употреблять алкоголь и приводить гостей противоположного пола.

– Это все и правда запрещено? – уточняет Кирби. Ничего удивительного, что Дэвид с такой готовностью выписал чек. Должно быть, предварительно убедился, что это место – натуральный монастырь. – Серьезно, Эван? – Она тянется к его бледной, как пудинг, кисти. Эван подпрыгивает, и Кирби отдергивает руку: в последнюю очередь она желает наградить беднягу эрекцией.

– Ну официально – да, – тянет Эван.

– А как насчет музыки? Музыка-то разрешается?

– Если только не слишком громко.

Кирби поджимает губы. Доверие Эвана придется завоевывать постепенно. Она расстегивает молнию на чемодане.

– Я взяла только шесть пластинок.

У Кирби ушло несколько часов на то, чтобы выбрать эти шесть, которые поместились в ее сумку. В конце концов она решила, что важнее всего взять альбомы для разных настроений: ликования, гнева (личного и политического), надежды (личной и политической), разбитого сердца, спокойного самоанализа и дождливого дня / воскресенья. Оптимистично настроенная, она достает альбом «The Second».

– Тебе нравятся Steppenwolf?

Через несколько минут Кирби и Эван О’Рурк уже лежат на крыше, опираясь на локти и обкурившись до беспамятства; на заднем плане завывает Джон Кей. С крыши открывается потрясающий вид на Серкет-авеню, Оушен-парк, пролив Вайнярд-Саунд. В нынешнем состоянии Кирби гораздо легче терпеть Эвана.

– У меня есть работа: я буду убирать номера в «Ширтаун Инн», – говорит она.

– Это в Эдгартауне, – сообщает Эван. – У тебя есть машина?

– Нет.

– А велосипед?

– И велосипеда нет. И нет денег на велосипед, даже подержанный.

– Так как ты будешь добираться до Эдгартауна и обратно? – вопрошает Эван.

– Думала ходить пешком.

Эван разражается хихиканьем. Если Кирби закроет глаза, можно поклясться, что рядом с ней десятилетняя девочка.

– Слишком далеко, – наконец выговаривает Эван. – Дотуда три мили, не меньше.

– Три мили – не так и далеко, – храбрится Кирби, хотя ее сердце екает.

Она привыкла к Нантакету, где на весь остров – один город. На Винограднике Марты шесть городов, некоторые из них довольно далеко. Она смутно знала об этом, но совершенно не задумывалась, как на самом деле станет добираться.

– И что же мне делать?

– Будешь ловить попутки, – советует Эван. – Для таких милашек, как ты, это проще простого.

Следующим утром Кирби рано встает, завтракает одной из первых – овсянка со свежей черникой, коричневым сахаром и молоком, а еще тарелка ржаного хлеба с маслом и абрикосовым конфитюром. Кирби обычно не любит завтракать и терпеть не может кашу и ржаной хлеб, но решает, что раз еда бесплатная, то надо есть, и есть обильно.

Все собираются за столом, и Кирби понимает, что выбрала хорошее место. Единственная, кто выглядит хотя бы слегка перспективно, – девушка, сидящая рядом. Она пухленькая, с красивым лицом, большими голубыми глазами, длинными темными волосами, розовыми губами и хорошим настроением.

– Патриция О’Каллахан, – представляется она, протягивая руку. – Зови меня Патти.

– Катарина Фоли. Лучше Кирби.

– Ты поселилась в чердачной комнате?

– Да, мне там понравилось.

Тонкогубая девушка с другой стороны стола фыркает:

– Там жарко и мышь живет.

– Не буду выключать вентилятор, а мышей я не боюсь.

– Так-то, Барб, – фыркает Патти.

Барб хмурится на Кирби, и Кирби сожалеет о своей браваде.

На самом деле она кое-чего боится: во-первых, автостопа, а во-вторых, перспективы остаться без работы. Кирби солгала родителям, доктору Фрейзер и Эвану О’Рурку, сказав, что у нее есть работа. Та женщина из «Ширтаун Инн» только сообщила, что у них открыты вакансии горничных. Работу без личного интервью она предложить не могла.

Во время завтрака Патти рассказывает о себе. Она младшая из девяти детей в семье, ее родители живут в Южном Бостоне, а сама Патти приехала на Виноградник, потому что ее брат Томми – менеджер в кинотеатре «Стрэнд», и он подыскал сестре работу в билетной кассе на утренние и некоторые вечерние представления. Патти хотела стать актрисой, подала документы в школу актерского мастерства Ли Страсберга в Нью-Йорке, но ей отказали, а денег на обучение в Йеле не было. Она считает, что если посмотрит побольше фильмов, то сможет научиться актерскому мастерству. К тому же ей достается бесплатный попкорн.

– Брат живет в Чилмарке с двумя другими парнями, – трещит она. – Я вас познакомлю.

– У тебя есть автомобиль? – с надеждой спрашивает Кирби.

– Велосипед. Моя цель этим летом – сбросить десять килограммов. – Патти бросает тоскливый взгляд на масло и абрикосовый конфитюр.

После завтрака Патти показывает Кирби свою комнату. Та на первом этаже, слева от главного входа (и это отлично, говорит Патти, так легче улизнуть после комендантского часа), а ванную внизу она делит только с Барб, которая променяла чердак на чулан для метел. Барб противная, доверчиво шепчет новая знакомая, всегда угрюмая и осудила Патти, когда та в прошлое воскресенье проспала церковную службу.

– Службу? – недоумевает Кирби. – Летом никто не ходит на службу.

– Наверное, ты прихожанка епископальной церкви.

– Виновна, – хмыкает Кирби. Епископальная церковь Святого Павла на Нантакете расположена на Фэйр-стрит в полутора кварталах от дома Экзальты, но они с семьей ходят туда только раз за все лето, обычно на вечернюю службу. Хотя в этом году они, возможно, будут наведываться чаще, ведь Тигр за океаном. Кирби раздумывает, стоит ли ей пойти на мессу вместе с Патти, чтобы поставить свечу за брата.

– Три остальные девочки живут на втором этаже, они ирландки из графства Корк. Я зову их Миссы: Миранда, Морин и Микаэла. Они такие правильные: не пьют, не курят, не спят с парнями.

По совету Патти Кирби на интервью в «Ширтаун Инн» надевает юбку по колено и строгую блузку. Расчесывает волосы, собирает их в хвост и закручивает в узел.