Джесси выключает телевизор и спешит назад в кухню, где Кейт распаковывает кухонные принадлежности, а Экзальта сидит за столом. Перед бабушкой бокал – джин с тоником, – а также чековая книжка. Мистер Кримминс всегда сразу после приезда вручает Экзальте стопку счетов от местных подрядчиков.

– В кабинете – телевизор! – объявляет Джесси.

Экзальта вскидывает взгляд.

– Что?

– Мама… – роняет Кейт.

Джесси понимает, ей следовало сообразить: бабушке потребовались годы, чтобы согласиться на «Магнавокс», и она сопротивлялась приобретению более современной техники, несмотря на то что Кирби и Тигр постоянно ее умоляли. Экзальта никоим образом не могла разрешить телевизор. Это дело рук матери Джесси.

Вспыхивает ужасная ссора.

– Избавься от него, – требует Экзальта.

– Не буду. Мы с Дэвидом заплатили.

– Уж я надеюсь! – восклицает Экзальта. – Тем не менее это мой дом. Мой дом, Кэтрин, и я хочу выбросить телевизор.

– Мама, извини. Я понимаю, что должна была спросить, но подумала, ты откажешь.

– Разумеется, откажу! Я прямо сейчас говорю «нет»!

– Но я должна смотреть репортажи того журналиста, Уолтера Кронкайта! – возражает Кейт. – Прости, мама, но Тигр – мой сын. Он так далеко, и я могу узнать о том, что там происходит, только из вечерних новостей.

– Дорогая… – Экзальта замолкает, допивает коктейль и продолжает куда более мягким тоном: – Если тебе что-то надо будет узнать, они сообщат.

– Это жестоко.

– Зато правда. Пока нам ничего не сказали, мы можем быть уверены, что он жив. Я не понимаю, чем может помочь Уолтер Кронкайт, кроме как заставить тебя волноваться. И названия, которые они придумывают этим боям, – боже мой. Битва за высоту «Гамбургер»?[13] Меня просто тошнит.

– Мне нужен телевизор для душевного спокойствия.

– Мне очень жаль, дорогая. Я попрошу Билла вернуть его туда, где взял. Тебе не следовало действовать у меня за спиной.

– Я взрослая женщина, мама. Телевизор остается.

– Если желаешь помериться силой воли, ты ошиблась противником, – отрезает Экзальта.

– Если не будет телевизора, я уеду, – рубит Кейт.

– Ты не посмеешь.

– А ты рискни.

Джесси удивляется: неужели ее мечта так легко сбудется?

Кейт уедет из Нантакета и заберет с собой дочь? Джесси ни разу не видела, как мама и бабушка ссорятся. Обычно Экзальта оглашает свое желание, а все остальные из кожи вон лезут, чтобы подстроиться. Джесси знает: когда Кейт объявила, что собирается замуж за Дэвида Левина, случилась стычка, но тогда речь шла о противостоянии искренней любви и религиозных предрассудков. А сейчас… о телевизоре. Наверное, Кейт испытывает куда большее пристрастие к теленовостям, чем полагала Джесси.

Она знает, что родители каждый вечер по будням смотрят Уолтера Кронкайта, но ведь ту же самую информацию можно найти в газете «Бостон Глоб», поэтому в вопросе телевизионных новостей Джесси разделяет точку зрения бабушки. Все эти сводки просто ужасные. Она не хочет каждый вечер слышать количество погибших. До отъезда Тигра это было просто число. Теперь Джесси понимает: каждое тело в списке – человек с именем, семьей, талантами, причудами, симпатиями и антипатиями. Она также понимает, что если Тигр умрет, то он тоже превратится в цифру, еще одно тело среди десятков тысяч таких же.

Джесси ни секунды дольше не может выдержать ссору Кейт и Экзальты. Через заднюю дверь она выскальзывает во двор, на прохладный свежий воздух. Их двор состоит из кирпичного патио и маленького газона. Окаймленная травой мощеная дорожка ведет ко второму домику, который зовется «Пустячок» и выходит на Пламб-лейн. Здесь останавливаются Блэр, Кирби и Тигр. Наверху две спальни, ванная и крохотная гостиная с кухонькой. Внизу – третья спальня и гостевая ванная.

За углом «Пустячка» – закрытый летний душ. По мнению Экзальты, летом принимать душ в доме не имеет смысла, поэтому, несмотря на три большие ванные в главном особняке и ванную с душевой кабиной в домике, Экзальта требует, чтобы все обитатели «Все средства хороши» и «Пустячка» выстраивались в очередь в летний душ.

Джесси решает проверить, как обстоят дела в «Пустячке». Ей тринадцать, и она знает, что брат и сестры, будучи подростками, самостоятельно жили в маленьком домике, но отчего-то сомневается, что ей хотя бы когда-то позволят переехать из особняка. Хотя, пожалуй, выйдет устроить в «Пустячке» нечто вроде клуба: тихое место, куда можно спрятаться, чтобы почитать или сбежать от витающего в воздухе напряжения.

Джесси тянет на себя дверь – скрип знаком ей как собственный голос – и удивляется, отчего Кейт не додумалась спрятать телевизор в «Пустячке». Экзальта сюда никогда не заходит.

Внутри домика пахнет беконом. «Бекон? – недоумевает Джесси. – Неужто тут кто-то готовил?» У нее урчит в животе. Она заглядывает в спальню внизу, которая раньше принадлежала Тигру. Постель не заправлена, на тумбочке лежит «Крестный отец». Джесси переводит взгляд на шкаф. Там одежда, мужская одежда.

Это еще что?

Джесси вдруг чувствует себя Златовлаской из сказки про девочку и трех медведей. Она на цыпочках поднимается по лестнице, потому что теперь слышит шум, ритмичное чавканье, а затем тихое ругательство: «Черт».

– Эй? – зовет Джесси. Она просовывает голову между перилами и видит мальчишку, вероятно на пару лет старше ее. Тот лежит на диване с ракеткой, к которой привязан мячик на резиновом шнурке. На парне только горчично-желтые плавки, ожерелье из бусин вампум и браслет из белой веревки.

Он садится.

– О, привет. Наверняка ты Джесси.

Парень уже загорел, его волосы отблескивают золотым оттенком, который – Джесси точно знает – может появиться, только если плавать в соленой воде, а затем давать волосам высохнуть на солнце. По крайней мере, так утверждает Кирби. У Джесси волосы темно-каштановые и такими и остаются все лето. Она замечает, что веревочный браслет парня новый: он все еще белоснежный и свободно болтается на запястье. Джесси запамятовала, что бывают такие украшения.

В начале каждого лета они с Кирби и Тигром шли в магазин подарков «Семь морей» и выбирали себе по совершенно новому браслету из чистой белой веревки, который потом с каждым купанием усаживался и тончал. К концу лета он становился грязно-серым и плотно облегал запястье Джесси, но Кейт каким-то образом просовывала лезвие ножниц между веревкой и кожей, чтобы разрезать браслет до их возвращения в Бруклин.

– Ты кто? – спрашивает Джесси.

– Пикфорд Кримминс, – отвечает парень. – Можно просто Пик.

– Пик, – повторяет Джесси. – Значит, ты как-то связан с мистером Кримминсом?

– Я его внук.

Внук? Джесси даже не знала, что у мистера Кримминса есть дети, а тут сразу внук.

– Я Джесси, – представляется она, – Джесси Левин.

– Знаю, – отвечает Пик. – Билл о тебе рассказывал.

– Ты зовешь дедушку Биллом? – Сама Джесси кличет бабушку Экзальтой только мысленно; если же хотя бы раз назовет так бабулю в лицо, запрут в кладовой до скончания веков.

– Он попросил так себя называть, – объясняет Пик. – Мы познакомились только в начале мая.

– Ты недавно познакомился с собственным дедушкой? – изумляется Джесси.

Пик откладывает в сторону ракетку, встает с дивана и подходит к лестнице, теперь Джесси может его рассмотреть. Он высокий, худой… и симпатичный, решает она. Очень симпатичный, красивее любого мальчика в школе, и от этого Джесси смущается еще больше. Она на секунду теряет самообладание, но затем вновь берет себя в руки.

Что он здесь делает?

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Джесси.

– Готовлю обед. Сэндвичи с беконом, салатом и помидорами на поджаренном португальском хлебе, который Билл покупает в «Пекарне Эйми». Слышала о такой?

Португальский хлеб от Эйми – еще одна летняя традиция, о которой забыла Джесси. Он плотный и белый, из него получаются лучшие в мире тосты. Некоторые люди покупают в конце лета двадцать буханок, везут их домой, кладут в морозилку и наслаждаются весь год, но Экзальта и Кейт считают это жульничеством. Португальский хлеб, как помидоры и кукурузу с фермы на Хаммок-Понд-роуд, едят только летом.