Леля метнула им в след испепеляющий взгляд, который остался никем не замеченный.

– Дурак этот Стас. Но я бы хотела, чтобы он меня обнял… – сказала Ангелина, взяв ее под руку и выводя из кабинета – Все-таки он симпатичный. Тебя сильно обижают его шутки? Знаешь, я бы на твоем месте особо не переживала, он ведь делает это только, чтобы позабавить Соню.

– Я знаю и мне все ровно.

«А еще я прекрасно знаю, что урод. И им совсем не обязательно напоминать мне об этом каждый день»

Последней, третьей паре, казалось, не было конца. Полтора часа растянулись на полтора века, не иначе. Хотелось пулю в лоб или гранату в окно, но хорошо, что все проходит. И последняя пара закончилась, оставив позади томительные минуты за партой. Последняя пара в последний учебный день на этой неделе.

«Даже не знаю, радоваться мне или грустить? Ведь это так же означает, что придется двое суток оставаться в своем сундуке»

Пока толпа студентов двигалась к выходу, Леля напролом пробивалась в обратном направлении. Жажда стала такой сильной, что она плюнула на качество воды и напилась из-под крана в женском туалете. О чем вскоре пожалела, потому как ее сразу же сильно затошнило, и она закрылась в кабинке, думая, что ее вот-вот стошнит. Она вышла оттуда уже после того, как прозвенел звонок. Эта перемена была самой большой значит она просидела в кабинке больше получаса. Коридоры были пустыми, у ворот курила всего пара человек. Когда Леля проходила мимо них парни одарили ее удивленными взглядами. Ей нередко случалось их на себе ловить среди студентов с других групп. Ее одногруппники давно привыкли, что с ними учиться девочка, больше похожая на семиклассницу. Остальные же не переставали удивлённо глазеть, а некоторые даже спрашивали действительно ли ей шестнадцать лет или же она закончила школу раньше.

На улице было жарко, слишком жарко для начала мая. В этом году аномально ранняя и теплая весна. Свитер на ней был не таким уж и утепленным, при том, что сидел свободно и не облегал. Однако она успела спариться через несколько минут после того, как покинула стены колледжа. В макушку неумолимо било солнце. Она спряталась от него за рекламным баннером возле остановки. На этот раз автобус пришлось дожидаться достаточно долго. И приехал он полный до такой степени, что нормальному человеку было бы негде встать. Леля протиснулась между спинкой и сидением, за котором сидела пожилая, почти развалившаяся старуха и большую часть пути чувствовала на своей спине ее тяжелое дыхание.

В какой-то момент ей померещилось, что это не просто старуха, а ее покойная бабушка. Страх застыл в ее глазах, но повернуться и проверить она не могла физически. Да ей бы и не хватило на это духу. Когда она вышла Леля села на ее место, но жуткие мысли не покидали ее всю оставшуюся дорогу. Она успокаивала себя, что это только сны, и она сама лично видела, как тело бабушки закапали в земле. Как лопата за лопатой грунт падал на ее оббитый зеленой бархатной тканью гроб. Но спокойнее от этого не становилось.

КПП встретило ее всеми оттенками серого и мрачного мира, в котором она привыкла жить, но о котором на время забывала, когда уезжала от сюда. В детстве она так редко бывала в центре, что совсем не знала той части города. Для нее всегда существовало только КПП и старый микрорайон, где находилась ее школа. Она до сих пор знала только как добраться до колледжа, выучила несколько проулков, что-то запомнила глядя из окна автобуса. А остальное так и оставалось для нее неизведанным.

От солнца хотелось поскорее спрятаться, хотя обычно она не спешила домой разве, что в особенно холодные зимние дни, когда простуженная мечтала о чашке горячего чая. Между гаражей и оттененных деревьями дворах идти было гораздо приятнее, но предоставленная солнцепеку улица зноем подгоняла ее ускорить шаг. Вот впереди, спрятанные под зелеными ветвями черемухи, показались разбитые окна ее квартиры. Такими они были очень давно и Леля не знали толи в них кто-то бросался камнями толи они сами потрескались от времени и мороза, давившего на них годами. Когда зимой на стеклах вырисовывался снежный узор они всегда немного трещали. Может дело было в этом, а может в чем-то другом. Но вид они имели прискорбный.

На площадке для сушки белья как всегда блуждала исхудавшая белая кошка. Леля подумала, что если дома будет какая-нибудь еда, то она обязательно поделиться с ней. Но еда может быть только при условии, что мама проспалась, встала и купила что-нибудь съестное. Ну хотя бы хлеба и молока. Вчера она весь день просидела на стакане вместе с бабой Зиной и ее сожителем, притащенным в дом не весть с какой помойки, дядей Володей. Сегодня был второй ее выходной и обычно перед работой она не пила, хоть и была при этом злая как собака.

Прошмыгнув в подъезд Леля застыла у первой ступеньки. Внутри было прохладно, сыро и темно. Не горела ни одна лампочка. Ее сердце внезапно быстро застучало, она стала тише дышать, чтобы прислушаться к голосам. Заходя, она расслышала как ее мама на кого-то кричала. Голос ее было невозможно перепутать ни с чьим другим и доносился он явно из разбитых окон их дырявого сундука. Ее мутно-зеленоватые глаза округлились из-за чего стали похожи на два теннисных мячика.

«Там кто-то есть»

Медленно, стараясь дышать как можно реже, она стала подниматься вверх. Может быть ей это только показалось? А может мама разговаривала с телевизором или сама с собой? Ничего не было слышно даже возле их обшарканной двери с потерявшемся номерком. Только неясные шорохи и, кажется, кашель. В щели торчала какая-то бумажка. Леля мелком взглянула на нее и увидела, что это очередное уведомление о задолженности. На этот раз сумма в квитанции фигурировала больше ста тысяч.

Леля распахнула открытую дверь ее и в тот же момент обдало застарелым запахом тараканов, пыли, канализации, табачного дыма и мочи –той вонью, от которой она старалась отмываться пахучим мылом и шампунем, чтобы никто не учуял ее от нее.

Она застыла в дверях и тяжесть на миг отлегла от ее сердца. Она смогла глубоко и спокойно вздохнуть. Всего миг, один лишь в миг, которого хватило чтобы сделать вдох, но не хватило на выдох. Потому как в следующую секунду она услышала следующее:

– Шалава, шалава неблагодарная. Надо было ее еще в люльке придушить, эту гадюку –прохрипел старушечий голос.

– Правильно, Зинка! Правильно! Еще она тебе указывать будет как жить? Тьфу. Да я ее, когда увижу… Я знаешь, что с ней сделаю? – вторила ей мама Алены с такой интонацией как будто кричала на нее – Да я убью ее! Убью и все!

– Иришка, ну ты чего… – проворчал мужской голос и сердце Лели окаменело. Всегда говорят ушло в пятки, но это не правильно. Оно скорее становится невыносимо тяжелым, как гигантская каменная глыба и давит на грудь, на легкие. Из-за чего в ней становится слишком мало места и воздух больше не может свободно туда проникать.

Медленно она прошла по коридору мимо ванны, в которой горел свет и застыла в дверях. У нее был совершенно пустой, ничего не выражающий взгляд. Когда ей действительно было плохо или же когда она была чем-то очень сильно напугана, вопреки всем законам логики, Леля выглядела так словно ей на все плевать. Как сирийский царь из сказки, который в пылу сражения задумывался о своем царстве и посреди боя оставался равнодушным его зрителем. И бывши зрителем, казалось, видел что-то другое…

Леля видела сны. Подсознание убаюкивало ее и говорило ей, что это только сон и не взаправду –старый детский трюк, который спасал ее от реальности очень много раз. Сон, такого просто не может быть…

Ее мать с потрепанными, засаленными волосами цвета старого навоза держала в руках догорающий окурок с большим тлевшим пеплом на конце, который вот-вот должен был свалиться на стол. Она смотрела перед собой тупым оскаленными лицом как у маленькой злобной собачонки, которая собиралась вцепиться в ногу простому прохожему. Рядом с ней сидела сморщенная как старая курага баба Зина, державшая в дрожащей руке гранёный стакан, долитый до краев отнюдь не водой и человек, которому Леля желала смерти больше, чем самой себе.