И вновь мир погиб, растворился, исчез, просто перестал существовать. Ничего не было кроме крохотного островка под мигающим фонарем, белой машины, вечно задумчивого и такого грустного в этот вечер мальчика, рядом с которым дрожа от холода и накатывающихся слез стояла невысокая девочка с длинными распущенными волосами. Кажется, они не виделись целую сотню лет; расстались на долгие годы и встретились глубоко старыми и поникшими, но ни на день не забывавшими друг друга.

Миг – и она уже в его руках. Сколько благодарности Вселенная получила от этих двоих только за то, что она позволила им еще раз прикоснуться друг к другу ведал один лишь Бог. Звезды загорелись ярче, ее плечи и колени стали теплее. Дрожь прошла. Она как закатившаяся шестеренка вновь вернулась на свое место, где ей и положено быть. Дыхание участилось, он что-то горячо прошептал ей на ухо. Что-то, что могла слышать только она –его любимая девочка, и в этот раз она точно останется с ним. Теперь уже навсегда. Так было решено задолго до их встречи, он не сомневался в этом.

Мотыльки порхали над их головами, хлопая шустрыми крылышками. С далека доносились звуки прибывающих поездов. Ветер шелестел оставшейся к концу октября листвой на полуголых деревьях. И все терялось где-то за пределами человеческого восприятия, за пределами слуха и сознания. Для них не существовало ничего, кроме этого мгновения, в котором он обнимал ее, посадив к себе на колени. Как же жаль, что его нельзя остановить, поставить на паузу. Нельзя закатать в банку хотя бы аромат этой ночи, чтобы окунаться в него спустя года…

Потому что нет ничего, чтобы длилось вечно. Все проходит, а значит и это не задержится с нами надолго, как бы сильно порой не хотелось остановить время.

***

В ночь на пятое мая в городе не спали как минимум два человека. Весенний ветер сходил с ума, унося с собой мысли обоих. Давно перевалило заполночь. Девочка сидела на коротком диванчике, укрывшись колючим пледом. Она умирала с голоду и очень хотела спать, но глаз нельзя было смыкать до того момента, пока мама не вернется домой. Парень катался на машине, бросая сквозь окно нахмуренный взгляд. Его звали друзья, но он предпочел остаться в одиночестве. Что-то тревожило его и не давало покоя. Ему хотелось, чтобы дорога не заканчивалась, чтобы можно было бесконечно двигаться вперед и не останавливаться. А ей больше всего на свете хотелось умереть.

В чистом небе серебрился молодой месяц. Девочке в окно билась ветка черемухи, растущей прямо под окнами их квартиры и с каждый ударом ей казалось, что стекло скоро не выдержит, рама развалиться, а ее обдаст осколками и стеклянным порошком. А если не это, то непременно случиться что-то другое. Что-то ужасное, что-то, что хуже, чем просто смерть.

Все когда-нибудь проходит, и это тоже пройдет. Она повторяла себе эту фразу миллион раз, но ночи не становились от этого короче. Беспокойные, длинные. Под шум ветра или дождя, под завывание снежной вьюги, холода, несущегося сквозь битые стекла на деревянной раме сплошь и рядом утыканной ватой меж широких щелей.

Ей то казалось, что конец уже близок, то – что это только начало. Два берега крайностей, по которым ее швыряло как маленькую беззащитную лодочку, заплутавшую в темных волнах бушующего океана.

С далека доносились звуки несущихся по шоссе машин. Среди них был и парень, заехавший в эту часть города по чистой случайности, не размышляя о том, куда несут его колеса. Ему редко приходилось тут бывать и, конечно, он не знал, что в ближайшем будущем ему предстоит сюда вернуться, а весь следующий месяц он не сможет избавиться от желание приехать сюда через весь город, чтобы вытащить ее из дома ну хотя бы на пять минут.

Под шум ветра он вернется домой. Под шум ветра она заснет, но очень скоро ее разбудят. После этого сон уже не будет таким плавным и приятным. Всю ночь ее будут терзать кошмары и проснется она глубоко не выспавшейся. Они заснут практически одновременно, не подозревая о существовании друг друга. И ни он, ни она не могли знать, что судьба уготовила им встречу. И эта встреча неизбежно изменит жизни каждого из них. Очень скоро – завтра после дождя.

Начало мая подарило действительно жаркие денечки. Но и они не могли согреть холодную квартиру, которую Леля про себя называла Дырявым сундуком. Не хотелось вылезать из-под теплого одеяла и вставать с нагретого матраса, но будильник звенел уже не в первый раз. Она все откладывала его и представляла на несколько минут, что он ей всего лишь приснился, как приснились холодные зимние ночи, когда она лежала с температурой и видела бредовые сны. Приснился как запах копоти от старой газовой плиты или ее сожжённые книги, обугленные листы которых она собирала разбросанные по полу, бросая на них тяжелые крупные слезы. Но реальность продолжала настойчиво стучаться в окна и двери ее воображаемого домика, в котором она тщетно пыталась спрятаться на протяжении вот уже двадцати минут.

Комнату наполнял протяженных громких храп. Девочка поднялась, скинув с себя одеяло и сразу же почувствовала неудержимое желание вернуться под него назад. По коже побежали шустрые мурашки. Прежде, чем встать она помяла маленькими ручками голень на левой ноге, которую ночью несколько раз брала судорога и ей приходилось колотить ею об стену и пол, чтобы хоть как-то унять эту адскую боль.

Мама лежала, свернувшись калачиком между своим диваном и журнальным столиком, на котором стоял телевизор. Точно там же, где ее вчера оставил дядя Володя. Принес ее, когда Леля начинала засыпать и даже хотел перенести девочку за шкаф, где находилось ее спальное место, но она так раскричалась, что он испугался и поспешил удалиться, оставив ее пьяную мать лежать на полу. У нее не выходила из головы мысль, что этот мерзкий человек трогал ее. В темноте она не видела его лица, но знала, что оно выглядело точно таким с каким видом он предлагает ей конфету или угоститься чем-нибудь еще с его рук.

Мамин храп тяжелым грузом ложился на ее сердце. Отчего-то он всегда вызывал в ней чувство тревоги больше, чем что-либо другое. Наверное, даже если бы началась война и за окнами вопили залпы тяжелых гаубиц для нее губительнее казались бы не они, а этот храп.

У Лели не было своей кровати –только старенький пожелтевший матрац, почти сравнявшийся с полом и весь в дырках. Находился он между северной стеной и большим массивным шкафом, за котором она и спала. Укрывшись одеялом она встала и поплелась в ванную. По ковру, стенам и серванту бегали тараканы. Сквозь бордовую занавеску в комнату проходил приглушенных тусклый свет и было не просто ответить солнечно на улице или пасмурно.

Казалось, совсем недавно там была зима, белым белом по улицам лежали снежные покрывала. А теперь прямо как по щелчку пальцев –весна и очень скоро лето. Леля умывалась, склонившись над ванной. Холодная вода прохладой обжигала ее лицо. Это была единственная комната, в которой у них горел свет. Во всех остальных давно перегорели патроны, из них до сих пор торчали взорвавшиеся лампочки, которых просто не было смысла менять. Водонагреватель ворчливо шумен, горя большой красной кнопкой. По большому счету, его давно нужно было вытащить из розетки чтобы тот не тратил электроэнергию –толку от него было мало. Но Леля не переставала надеяться, что в один прекрасный день он заработает, и она сможет помыться, не прибегая к помощи кастрюль и плиты.

Пробегая по ее коже, вода ударялась об черную ванну и утекала в трубу. Когда девочка выкрутила кран у нее было красное лицо и мокрые косички. Она и не заметила, как те перекинулись через бортик и все это время мочились под струей воды. Их пришлось по очереди выжать, чтобы не намочить себе одежду. Вернувшись в комнату, она распахнула шкаф, бросила одеяло на обвисшую дверцу и стянув с себя спальную футболку быстро облачилась в синий свитер и джинсы.