– Прости меня, мама, – обнял мать Алексей. – Просто так надо. Я не хочу никаких проводов, от них расставание будет еще тяжелей. Не расстраивайся, я обязательно вернусь.

– Давай хоть присядем на дорожку, – попыталась задержать Наталья Федоровна сына.

– Карета подана, Алексей Петрович, – крикнул вошедший Гаврилыч.

– Все, мне пора, мама, – произнес Алексей, чувствуя, что если он сейчас не уедет, то прощание растянется как минимум, на неделю.

Каневской поднялся и пошел во двор. Мать последовала за ним, уговаривая остаться еще на денек. Но на лице сына уже застыла маска решимости, и она, перестав уговаривать, перекрестила его три раза и сказала:

– Да храни тебя господь, Алёша!

Помахав рукой, мичман приказал Гаврилычу трогать, а мать еще долго смотрела вслед удаляющейся коляске.

Глава 6

Поезд прибыл в Санкт-Петербург около полудня. Каневской, постояв на перроне Николаевского вокзала, выкурил несколько папирос, глубоко затягиваясь ароматным дымом, пытаясь заглушить желание немедленно увидеть Елену Васильевну. Бросив недокуренный окурок, он решился идти к ней и поставить все точки над «и».

Взбежав по ступенькам знакомой лестницы, мичман на секунду остановился у двери. В груди его бушевал щенячий восторг пса перед хозяйкой. Немного отдышавшись, он потянулся к звонку.

У Елены екнуло сердце от раздавшегося звонка, и она сама бросилась открывать дверь, будто кто-то шепнул: это он. И он ворвался без церемоний, обнял и поцеловал ее.

– Сейчас же отпустите меня, негодный мальчишка! Мой муж дома! – возмущенно прошептала мадам Клод на ухо мичмана.

От такого ледяного душа руки Алексея опустились сами собой. Он взглянул на строгое лидо Елены Васильевны и увидел тонкую морщинку между нахмуренных бровей. Мичману захотелось поцеловать ее изумрудные глаза, чтобы морщинка разгладилась и никогда больше не появлялась.

– Алексей Петрович, я же вас просила не искать больше встреч со мной!

– Я просто зашел узнать, не у вас ли Александр?

– Его здесь нет.

– Тогда извините и прощайте.

Елена не успела ничего даже сказать, как дверь за мичманом захлопнулась, и послышались удаляющиеся шаги.

«Ну вот, налетел как ураган, разбередил не успевшую затянуться рану и умчался. А мне опять мучиться, вспоминая его», – подумала она.

– Леночка, кто это к нам приходил, – окликнул Владимир Карлович застывшую перед дверью жену.

– Помнишь молодого мичмана, что приезжал к нам на дачу? Это он заходил узнать, не у нас ли мой брат.

– Надо было принять его. Мы бы с ним выпили по маленькой за мой отъезд во Владивосток.

Елена повернулась к мужу, ее глаза горели злостью:

– Вам бы только вино лакать, а со мной даже в день отъезда вам поговорить не о чем!

– Что с тобой случилось, мой ангел?

– У меня болит голова! – рассержено ответила она на нежность мужа.

– Не волнуйся, я сейчас вызову доктора.

– Причем здесь доктор: это вы во всем виноваты!

Оставив мужа в недоумении, Елена ушла в свою спальню, где, упав на кровать, зарыдала.

– Я поехал в клуб, – услышала она через дверь недовольный голос Владимира Карловича.

Елена лежала с открытыми глазами и смотрела в темноту. Наревевшись, она думала: «Зачем я так грубо прогнала Алексея? Во всем виновата моя гордость и боязнь перешептывания за спиной. Но с другой стороны, все правильно: пройдет немного времени, и муж все узнает, как потом смотреть ему в глаза и делать вид, что ничего не произошло? Я не смогу врать мужу, а, впрочем, я уже сейчас вру и даже кричу на него ни за что, ни про что, – за стеной глухо бухнула входная дверь. – Приперся из своего клуба, пьяная скотина. Ненавижу его противную рожу!»

Она смахнула рукой набухающую слезу.

«Где же ты бродишь, мой молоденький мичман?» – с этой мыслью Елена перевернулась на бок и, прижав к лицу подушку, провалилась в неглубокий сон.

Леночке приснился корабль под белыми парусами. Она в подвенечном платье, а рядом с ней Алексей. Они одни на корабле, радуются и смеются, как дети. Мичман раздевает ее прямо на палубе, и ветер уносит подвенечное платье. И вдруг Алеша пропал, и она осталась одна абсолютно голая, а вокруг только море и небо.

Елена проснулась от собственного голоса, она все-таки прокричала его имя только не во сне, а наяву.

За окном было пасмурное утро. Мадам Клод потянулась в кровати, ей было как-то не по себе от такого сна, внизу живота заныло томительное чувство.

«Уже рассвело, и надо отправляться на вокзал провожать мужа», – вставая с постели, подумала она.

Поезд, пыхтя паром, покатился в сторону Москвы. Рука мужа, в последний раз махнув из окошка, исчезла в купе.

Возвращаться домой Елене не хотелось.

«Поеду я лучше к Анечке Паленой. Дай Бог, не выгонит в такую рань», – вспомнила о подруге Леночка, взглянув на застывшую на одиннадцати часах стрелку вокзальных часов.

Они сдружились с Анной еще в юности, когда вместе кружили головы молодым офицерам на балах в Севастополе. Подруга была чуть постарше Елены и сумела составить отличную партию с графом Паленым, который в то время командовал броненосцем на Черном море. Теперь это был заплывший жиром контр-адмирал, заведовавший инспекцией в адмиралтействе. По его протекции и Владимира Карловича перевели в главный морской штаб.

Горничная, встретившая Елену Васильевну в доме Паленых на Английской набережной, сказала, что графиня занята, но должна скоро освободиться.

«Чем она может быть занята, видно, еще не поднялась с постели? – размышляла Елена, прохаживаясь по натертому до матового блеска паркету гостиной.

Анна Николаевна действительно еще лежала в постели под навалившимся на нее заросшим телом грузинского князя Тквернадзе. Разгоряченный князь почти довел ее до полуобморочного состояния.

Из-за плотно закрытой двери будуара доносились стоны женщины и мат с кавказским акцентом:

– Е…ая сучка! – закидывая ноги женщины себе на плечи, рычал грузин. Нависнув над Анной, как горный орел над жертвой, он с дикими криками вонзал в нее свою плоть. – Ах ты, б…дь, нравится да, ну давай, давай, скули, сука!

Графиня обалдело постанывала. Длинные рыжие кудри разметались по подушке, а загнутые ноги едва не доставали коленками до подбородка.

– Я люблю тебя, Гоги! – стонала она.

Анне казалось, что лоно вот-вот лопнет, но взрыв произошел в ее голове, и волны прекрасных ощущений прокатились по всему телу.

– Ну что, п…да, получила удовольствиэ? Тэпэрь мой чэред! Женщина, еще подрагивала от наслаждения, когда раскрасневшийся фаллос грузинского князя возник перед ее глазами.

– Соси, шлюха! – прохрипел Георгий.

Взяв обеими руками за ствол этого исполина, графиня, открыв широко рот, смогла заглотить лишь его головку.

– Давай, давай, соси, б…дь, – повторял князь, пытаясь запихнуть свое достоинство поглубже в Анечкину глотку.

Графиня едва сдерживала его порыв, с наслаждением вдыхая запахи, исходящие от мужчины. Почувствовав на языке вкус спермы, она вытянула мужскую плоть из ротика. Пахучая жидкость крупными каплями оросила ее лицо и растеклась по лбу.

Георгий закричал: его долготерпение было вознаграждено. Он, не спеша, вытер детородный орган об волосы графини и, встав, принялся быстро одеваться. После полудня ему было необходимо присутствовать в манеже конногвардейского полка.

– Анна, нэ подаритэ ли вы мнэ свой пэрстэн, как залог любви? – застегивая пуговицы на мундире, спросил Тквернадзе.

– Интересно, Гоги, как ты его собираешься носить? Он же не на один твой палец не налезет.

– А я эго на шнуркэ на шэю повэшу, чтоб ближэ к сэрдцу был, – изображая влюбленного, прогортанил князь. Вчера он вдрызг проигрался в карты, и теперь ему нужно было срочно поправить финансовые дела.

– На, носи! – с трудом стянула Анна перстень с пальца. Она пресытилась сегодня любовью и поэтому исполнила просьбу горячего грузинского князя. – Но смотри, я проверю потом, не окажется ли он в ломбарде, – недоверчиво добавила графиня, когда бриллиант в два карата, в золотой оправе, перекочевал в руку Георгия, ей стало немного жаль расставаться с красивой вещицей.