– Логично, – лицемерно заверяет Захар. – Я смотрю, ты шаришь в эволюции.

– Много читаю.

Это невыносимо. Захожу в сторис и застываю с телефоном в руке. Юля не дома, оказывается. На набережной гуляет. Фотки постит. Видимо, для меня. Потому что, если бы хотела – таскалась бы по ночи тайно. Но нет, надо чтобы я узнал непременно.

В ушах шуметь начинает от возмущения. До скрипа сжимаю челюсти. Отправляю реакцию: огонь.

Огонь. Огонь. Огонь!

Спалить к херам всё!

Юля их лайкает, реакции мои. Моментально. Говорю же, ждала. Выдра.

«Я свободен, всё?» – пишу ей.

Рядом стоит стакан с виски. Пиво закончилось. Отхлебываю. Морщусь.

«А что?» – отвечает.

Вдох-выдох.

– Инга, иди сюда, – зову я. – Давай сфотаемся.

– Зачем? – хихикает она.

– Ты красивая. На память. Расскажу, зачем нам столько волос на башке.

– Заманчиво, – пожимает она плечами. – Ты тоже читал про эволюцию? У нас много общего.

Плюхается в объятия, закидывает на меня ногу. Реакция не заставляет себя долго ждать и отзывается напряжением. Непривычно обнимать другую девушку. Запах чужой. Всё не так.

Я думаю об отце Юли – это самое лучшее средство, чтобы сбить возбуждение. Любой силы и в любой ситуации.

Вдох-выдох.

Улыбаюсь. Делаю селфи.

Пишу подпись к фотографии:

«Я могу делать, что захочу?»

Заношу палец над кнопкой «отправить».

Мешкаю. Инга тянется и целует в щеку, в шею. Касается губами, языком. Дрожь по телу. Я на мгновение замираю, больно сладко, а потом понимаю, что она собирается углубить поцелуй, оставив след! Ужас пронизывает насквозь, аж в пот швыряет. Резко отшатываюсь. Такое я не объясню.

И… случайно нажимаю «отправить». Твою мать!

Тут же жалею. Хочу удалить и спьяну тычу не туда, выбрав «Удалить только у себя».

Ка-пец!

Вспышка злорадства успокаивает: так Юле и надо.

– Ты чего? – слышу я голос слева.

Инга обнимает за шею. На телефон падает сообщение:

«Если ты меня не любишь и никогда не любил, то делай что хочешь».

Перечитываю три раза подряд.

Настроение обрушивается вниз. Никогда не любил? Не люблю?

Я действительно могу делать, что хочу. И скорее всего, об этом никто не узнает, кроме меня самого.

Прочищаю горло.

– Инга, в древности твои волосы не развевались бы как флаг по ветру. Они бы с детства свалялись в крепкий колтун, который бы шапкой защищал голову от переохлаждения и ударов. Природой волосы нам даны не для красоты.

– Ну что за душнила! – вздыхает Захар.

Встаю:

– Мне пора.

– Что-то не так? – пугается Инга.

Под возмущенные крики и протесты я иду к выходу. Трогаю шею, вытираю чужую слюну.

Захар догоняет уже у двери.

– Давай провожу. Вы че, поругались со своей? Или Инга не понравилась? Она нормальная абсолютно, веселая девчонка. Проблем не будет.

– Понравилась. Симпатичная. Просто не хочу. В смысле хочу, конечно. Но не буду.

Юля говорила, что у нас всё по-особенному. Что больше ни у одной пары нет такой близости. Даже если я трахну другую и никто об этом не узнает, особенность исчезнет.

Возможно, я последний дебил, раз верю в это. Сам не знаю, во что верить. Если бы Рай дождалась меня у детского центра, мы бы провели эту субботу вместе. Я бы лежал между ее ног и облизывал ее язык своим. Жар внизу живота опаляет, аж яйца поджимаются. Все было бы нормально. Я бы ни о чем таком не задумывался.

– Как знаешь, – говорит Захар. – Помощь нужна? Может, разобраться с кем-то?

Разобраться. Пояснить фиксику по ситуации. Мы, педиатры, добрые только к детям. А ему точно есть восемнадцать.

Выходим на лестничную площадку.

– Посмотрим. Хочу пройтись. Спасибо, брат, за поддержку. Снова.

– Брось. Батя говорит, хреново быть в отношениях. На сто процентов зависишь от настроения другого человека. Если она не хочет веселиться и трахаться – у тебя тоже нет ни праздника, ни секса. Это неправильно и ненормально, когда ты моложе тридцати пяти. Он женился в сорок на мамке, и я планирую пойти по его стопам.

– Однозначно, – киваю.

Мы пожимаем руки, после чего я сбегаю вниз. До дома идти минут тридцать, и я решаю прогуляться, проветриться, остыть. Погода позволяет. Последние теплые денечки мы спускаем в унитаз.

Сотовый вибрирует, достаю телефон и смотрю на экран: «Люба Юлина». Юлина – это не фамилия, а ассоциация. Лучшая подружка, да. Я моментально напрягаюсь. Провожу пальцем по экрану и выпаливаю в трубку:

– Что случилось?

Юля

Я не собиралась втягивать ни Любу, ни кого-то другого в наши с Матвеем проблемы, но так уж вышло, что удержать слезы не получилось. Наверное, я испытала шок.

Мы с подругами гуляли по набережной вдоль Енисея, затем сели за столик уличного кафе, которое еще не успело закрыться. Было зябко, уши и пальцы замерзли. Я заказала горячий чай, но его никак не несли. От скуки выложила несколько фотографий в сеть, совсем не ожидая, что Матвей ответит селфи, где он с другой девушкой.

Согрелась моментально на костре его мести. Из огнемета поджарилась. Слезы брызнули самопроизвольно. Я положила телефон на столик экраном вниз и оглянулась в сторону бара. Хотелось отменить чай и заказать водки. Никогда раньше ее не пробовала, но вдруг подумалось, что стоит. Напиться бы, а потом сплясать голой на столе. Сделать что-то поистине аморальное.

Наверное, у каждой молоденькой девушки есть необходимый минимум аморальности в неделю, который она непременно должна выполнить, чтобы не сойти с ума в обществе, где ее считают воплощением чистоты и добродетели. На этой неделе я не дотягивала даже до середины базовой программы. Без Матвея в разврате я как без вдохновения.

Проморгала жгучие слезы. Он бы, конечно, не стал спать с кем-то. Исключено. Но и на холостые эти патроны тоже не тянут, согласитесь?

Матвей всегда был моим, с тех пор как я вообще начала интересоваться мальчиками. До него у меня был всего один слюнявый поцелуй, который я вспоминаю редко и с содроганием. Дело было в танцевальном летнем лагере, тот парень считался лучшим в отряде. Он подкатил на танцполе, я обрадовалась. Помню, от него несло потом и арбузной жвачкой. Язык был мокрый и двигался так быстро, что меня едва не укачало. Все ждала, когда начнется неземной кайф, но вместо этого язык коснулся нёба, и я подумала что-то вроде: «О Господи, хватит».

Как-то раз Матвей напоил меня шампанским и выведал подробности этого самого первого поцелуя. Я заявила, что было норм. Он потом неделю дулся. Ревнивый дуралей. Наш с ним первый поцелуй я не забуду никогда.

Кстати, о поцелуях.

Матвей бы не стал спать с другой сейчас. Если бы я допустила об этом мысль, то, наверное, не выдержала бы масштаб ее ужаса. А сосаться стал бы? Волоски на коже дыбом поднялись. Захотелось схватить телефон и швырнуть его в стену.

Вместо этого я стиснула зубы и внимательно изучила фото. Где Дом вообще находится? Увеличила изображение. Белая кирпичная стена позади, кожаный коричневый диван… Так-так-так. У Захара на лоджии, значит. Кто на этом диване только не трахался! Даже я почти один раз. В квартире было шумно и пахло блевотой, мы с Матвеем заняли лоджию, выключили свет и смотрели в обнимку на круглый блин луны. Мот целовал меня в шею и гладил между ног, пока я не улетела в космос.

Посмотрела в его наглые бухие глаза строго. Нахмурилась. Потом представила, что у него встал на другую, и… заплакала от отчаяния. Просто не смогла сдержаться! Если бы я его застукала, то, наверное, прибила бы. Но он был далеко, и я утонула в обиде и беспомощности!

Теперь уже мою боль заметили все.

Минутой позже внимание девушек было приковано ко мне. Скрывать и дальше не хотелось. Ради чего я сбежала из дома? Так и так. Обнимается с какой-то девицей. Ни стыда ни совести!

– Я в шоке… – тянет Люба, впиваясь в экран глазами. – Ты знаешь эту давалку? А что, не так? Видно по глазам, что легкого поведения.