Ты моешь посуду, а после этого просто стряхиваешь воду с рук, не вытираешь полотенцем.
Совсем как моя мама.
Ты пишешь заметки в книге всегда только черной ручкой, видимо, чтобы встроиться в текст – даже цветом? Покажи мне знаки на полях.
Мы оба с тобой выбираем фильм дольше, чем его смотрим.
Ты чаще ходишь курить, когда плохая погода, чем когда хорошая. Если за окном солнце, просто смотришь и не прикуриваешь, вертишь зажигалку в руках. Не хочешь, чтобы дым мешал?
Я заметил, что в углу твоей комнаты лежат красные гантели, держу пари, они уже покрылись пылью. Зачем они тебе? Это точно не сувенир?
Твои губы опухают, когда ты читаешь то, что тебе интересно.
Я научу тебя правильно разделывать мясо, это надо делать с любовью. Ты слишком рассеянная в такие моменты.
Твоя кожа блестит, как лезвие ножа.
Примерно через месяц после своего появления он написал:
Я знаю, где ты живешь.
Это меня испугало.
И я его заблокировала.
* * *
В мире вебкама меня звали NikaHomeland. В списке пользователей в моей комнате было в среднем 300 человек. В общем чате он не раз спрашивал, кто я, и говорил, что должен найти и завоевать меня, потому что женщину завоевывают так же, как землю.
Он запомнил весь мой гардероб и набор посуды, рассмотрел все детали моего дома, вплоть до того, в каком порядке расставлены книги. Словно разбирал по запчастям занятный механизм.
Он комментировал все, на что смотрел, с маниакальной точностью.
Он хотел знать, видеть больше. Стать частью моей жизни.
Готов был за это заплатить, хотя я не выставляла такой опции. Он просто отправлял мне деньги, заваливал меня токенами и писал, что мне нужно купить на них для меня и моей однокомнатной квартиры.
Моя комната на границе с залом ожидания превратилась в игрушечный домик без крыши. А я была живой куклой, на которую кто-то смотрит сквозь лупу сверху вниз.
После первой блокировки он вновь появился, теперь под ником 77_D_War. Каждая новая блокировка добавляла семерку в набор цифр, но война в имени оставалась неизменной.
Кем он был? Бывшим военным? Парализованным сотрудником спецслужб? Мальчиком-затворником с болезненным воображением? Влюбленной домохозяйкой? Сумасшедшим? Я не знала.
* * *
Стала бояться выходить из дома. Особенно после первого конверта в почтовом ящике – с моей потрепанной школьной фотографией и подписью «Ты так похожа на папу». Там я сижу на детском стульчике перед стеной с Красавицей и Чудовищем, щурюсь и смотрю на фотографа исподлобья, с недоумением, как будто не понимаю, зачем он навел на меня объектив. У меня был такой же снимок в семейном альбоме.
Перестала гулять по району, из двери подъезда – сразу в такси. Все покупки – доставкой. Код на двери, домофон, вторая дверь, новый замок. Хотелось чувствовать себя в безопасности, хотелось вернуться в то время, где никто не знает моего адреса, а мой дом – это анонимная комната, не вписанная ни в какую географию и систему координат.
Но когда ты решаешь жить на виду у всех и разрешаешь другим подглядывать в замочную скважину, ты должна быть готова к тому, что твой дом перестает быть крепостью.
Никто не будет тебя защищать.
Никто не будет фильтровать людей, смотрящих на тебя. Или принимаешь правила игры, или не играешь в нее вовсе. Ты должна быть готова, что однажды тот, кто подсматривает, захочет проникнуть в твой дом или твое тело. Захочет присвоить тебя себе.
* * *
Чудище с черным глазом, вспучившим все лицо – словно зрачок расплылся в лопнувшее яйцо, – прячась за дверью, смотрит в жизнь мою, как в замок. Смотрит, как будто учит всю меня – назубок.
Там, под прицелом лупы – бабочкой на игле – я трепыхаюсь тщетно: трещины бью в стекле. Он отпечаток снимет, и перламутра след впишет штрихом последним – в мой неживой портрет.
* * *
Коллекция моих фотографий. У него их были сотни, распечатывал и отправлял каждый день. Всегда приписывал на обороте: когда, где это было, какой он меня там видит.
В мире, где есть система распознавания лиц, поиск по изображению и снимок экрана, шансы остаться не найденной, не узнанной, безымянной равны нулю. Я могла составить карту своей жизни по этим фотографиям, могла изучить себя, как фоторобот преступника. В какой-то момент осознала, что не понимаю, где я реальнее, здесь – или там. Вживую – или на экране, где мы все еще продолжали играть в онлайн-прятки, пока я в одну из самых отчаянных ночей не оборвала все провода и не отключила трансляцию.
Я стала видеть во сне, как камера меня поглощает, всасывает мое тело черным вихрем и не захлебывается. Мне хочется выблеваться, освободиться от этой темноты, но нет, легче не становится. Не станет никогда, я уже не вызволю себя оттуда.
Я уже часть этой дыры.
Через месяц после первого письма с фотографией нашла у дверей своей квартиры набор инструментов для вскрытия замков с запиской: «Бьюсь об заклад, об этом ты не позаботилась».
А еще через неделю меня ждал там же набор ножей. Вскрыла футляр, из него посыпались мои искрошенные в мелкие куски фотографии. Руки задрожали, звон металла об пол вывел меня из оцепенения.
Я стала судорожно собирать вещи и решила купить билеты куда угодно, подальше отсюда, уже по дороге к аэропорту, в самом такси, чтобы не терять времени.
Пока выкатывала чемодан из комнаты, что-то мимолетно блеснуло в сумраке лестничной площадки. Обернувшись, я успела уловить только камуфляжный силуэт и смутно знакомое лицо, выплывшее откуда-то из прошлой жизни.
* * *
ты знаешь мама
маньяк тот самый мальчик
из детского сада
который собирал мою постель
после тихого часа
потому что я никогда
не умела делать этого
без единой складки
терпеть не могла эти ровности
поспи со мной рядом
я не буду тебя больше душить
тот самый правильный мальчик
за которого ты мысленно
выдала меня замуж
в десятом классе
потому что он был послушным
не то что я потому что он носил за своей тетей
тяжелые сумки с рынка
не отходя от нее ни на шаг
ты говорила мне
смотри какой милый
какой работящий
а я отворачивалась
чтоб не видеть его глаза
потому что знала
они смотрят на меня
из любой точки
куда бы я ни шла
тот самый отчаянный мальчик
который стал солдатом
и ходил в разведку
в сгущавшихся сумерках
бесшумно как зверь
он и вправду был похож
на затаившегося волка
такие же желтые глаза
такой же пружинистый шаг
каждый миг готовый к прыжку
я никого не хочу убивать
говорил он и щурился
от закатного солнца
это мой долг
я смотрю на тебя и вижу
пустоту окопа
разорванную цепь
брошенное поле битвы
я вижу смерть
она ужасно похожа на любовь
а кровь на сперму
сила в моих руках и есть ласка
неужели ты не поняла
что такое настоящая страсть
неужели ты не поняла
что всё это весь этот ад
вся эта резьба
все это показное паскудство
из-за тебя
он говорил и говорил
и плакал
но я ничего не слышала
мое тело пригвожденное
ножом к земле остывало
и ноги в коленях были
по-стрекозьи вывернуты