Можно просто Лора.

Лора, вот ваш чай. Я метнусь минут на десять, у меня скайп с Ливерпулем. Дети будут поздравлять.

За закрытой дверью спальни слышался детский смех, звон бокалов и самые искренние поздравления. Словно это был не семейный разговор, а запись «Голубого огонька», которую удалось подслушать Лоре.

В соседней комнате она увидела раскрытое фортепиано, на котором стояли распечатанные ноты и детские игрушки. Лора подошла поближе и разглядела:

Собачий вальс. Трехдольный

Нинель Георгиевна открыла дверь спальни. Лора дернулась и обозначила на лице неловкость от случайной находки.

Не переживайте, welcome. Это последнее, что успел разучить Федя перед отъездом. Он сейчас в Ливерпуле, с Димой, моим сыном, и Маргарет, моей невесткой.

Федя? В Ливерпуле?

Да, моему внуку уже десять. А месяц назад внучка родилась. Скорее бы они приехали. Обещали на майские.

Сзади раздалось утвердительное «аф».

Лора с Валентином плелись через тот же сонный двор, только сами были еще более сонными. Лора на секунду уставилась в тишину. Ребенок в панельке уснул.

Родился в Киеве в 1950 году.

Окончил Институт инженеров гражданской авиации в Риге.

Работал на ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС в качестве заместителя командира роты радиационно-химической разведки.

Автор нескольких книг.

Переводился на латышский, польский, сербский языки. Живет в Риге.

Этот рассказ для тех, кто любит летать.

В салоне он садился ближе к проходу, пропуская к иллюминатору других пассажиров, радостных от такой нечаянной удачи и возможности полюбоваться на взбитую перину облаков, причудливые промельки земли, городов и поселков.

Это было похоже на полет над яркой географической картой.

Выбирал момент и начинал пояснять соседу или соседке, что сейчас происходит: прогрев двигателей, подготовка к взлету, рулежка, разбег в режиме «максимум», набор высоты. Убрали шасси, вышли на крейсерский участок, а потом включили автопилот.

Вот – пошли на снижение по глиссаде. Маневр для захода на посадку, значит, крейсерский участок полета завершен, и они направляются к краю ВПП. Потом точно по осевой коснулись бетонки, выпустили закрылки, предкрылки, вот уже реверс, рев двигателя – и побежали.

Перекрикивал шум двигателей, и было видно: это его стихия.

В нем чувствовали профессионала, и ему верили с первого слова.

Впрочем, однажды он позволил себе пошутить с пожилой женщиной. Он был тогда молодым инженером и возвращался из командировки в Москву.

В сиреневых сумерках зажглись красные огни на консолях крыльев, замелькали отраженным от облаков проблеском, и она встревожилась – что это, зачем?

– Это значит: туалет – свободен, – пояснил с серьезным лицом.

Дама долго восторгалась таким уровнем «сервиса».

– А как же мы сядем в таком тумане? – волновалась она, поглядывая с легким ужасом на плотные облака.

– Ничего страшного – выведут по глиссаде. Это такая техническая придумка. Вот представьте себе в пространстве некую линию, которая образована пересечением двух сфер…

Приятно было наблюдать радостное изумление людей, далеких от авиации. Жена и две дочери знали это наизусть, вот почему во время полета с ними он молчал, но в уме все же прокручивал то, что происходило, словно контролировал последовательность действий, согласно регламенту.

Иногда попадался командир корабля, который комментировал в салоне свои действия для пассажиров во время полета. Он внимательно его слушал, будто экзамен принимал, и только утвердительно кивал головой:

– Ну что же – все верно!

Алексей Иванович Глазков любил спорт, гранил тело тренировками и готовился стать военным летчиком. Если повезет – испытателем. А там – отряд космонавтов и…

Все началось необычно. Пение в школе с седьмого класса преподавал бывший моряк-подводник. Коренастый, узловатый, как ствол саксаула, с синими глазами. Из-под открытого ворота рубашки виднелись полосы тельняшки.

Он приходил в безумствующий после перемены класс, пытался навести порядок. Когда его терпение зашкаливало на немыслимом пределе, он открывал футляр и доставал «Вельтмайстер». Красно-бело-золотой аккордеон!

Оживший праздник, а не инструмент!

Странно было наблюдать, как ловко короткие, толстоватые пальцы дровосека пробегают по пуговичкам, извлекая мелодию.

Он играл и пел так, будто от этого зависела не только его жизнь, но и жизнь всего класса, а может, всей школы и района. Перламутр инструмента светлыми искорками отскакивал от стен, от пыльной доски, скучных наглядных пособий.

На шкафу с папироской в клюве и косынкой из тряпки для стирания доски громоздилось чучело чайки, чтобы окончательно вывести из себя бывшего боцмана.

И класс – замирал, словно играла сейчас волшебная дудочка и уводила из города расшалившихся школяров.

Одна песня потрясла воображение юного Алеши. Особенно слова:

Он долго выпытывал у Игоря Петровича, что это может означать, но тот отвечал, что это – «поэтический образ». «Такое поймут только романтики, те, кто выбрал море, и конечно – на всю жизнь… Или авиацию, например. Там тоже – океан! Хотя и небо».

Алексей решил стать летчиком-испытателем и начал серьезно готовиться к этому. Но в военное училище не попал – на медкомиссии у него в барокамере оказалась замедленная реакция на переключение контрольного тумблера.

Без особого желания он поступил в институт инженеров гражданской авиации и до третьего курса все сомневался – нужна ли ему такая авиация?

Потом он на лето устроился диспетчером по загрузке в аэропорту и к началу «спецов» – предметов по специальности – точно понял: это его дело!

Учиться стало легче, оценки заметно повысились, хотя ему казалось, что он прилагает к этому гораздо меньше усилий, чем прежде.

Он предложил товарищу, хорошему математику, сделать вдвоем курсовой проект. Это был аэропорт, но изюминкой его должна была стать элипсообразная ВПП, технические службы, перронная механизация по последнему слову мировой практики. Прототипом стал DC-8, «Дуглас», лайнер, способный экономично, с прибылью справиться с большими потоками пассажиров и грузов на маршрутах перевозок.

Он закрывал глаза и видел перед собой современное, технически оснащенное, компактное сооружение, облегчающее жизнь путешествующим людям и дарящее им радость в отрыве от дома.

Целый год они увлеченно занимались проектом, Алексей был мотором этой работы.

Чудо-аэропорт в шутку решили назвать «Глазков».

Над летящим зданием аэровокзала светились неоном синие, как небо, невесомые буквы, и у него захватывало дух.

Блестяще защитили проект, но на кафедре он не остался, хотя и звали, прочили большое научное будущее и перспективы карьерного роста.

Он работал в службе перевозок большого аэропорта, не роптал на трудности. В свое время женился на девушке, никак не связанной с авиацией, и это сохраняло некий ореол, уважение к его профессии и, конечно же, брак.

Получил квартиру, родились две дочки.

По работе он облетал весь Союз, самые дальние углы. Как будто знал, что потом, после развала страны и ее единственного монополиста воздушных трасс, такой возможности уже не будет. Очень жалел, что в длинном перечне городов, в которых побывал, нет Еревана и Бухары.

Он никогда не задумывался о том, чтобы слетать за границу, например, в Париж, – то есть совсем в другую сторону от обычных, рабочих маршрутов. Дочери вышли замуж, родили ему внучек.