По мере того, как она спускалась, света становилось больше. Но это не был свет факелов или свечей. Свет был какой-то зеленоватый, рассеянный, странный – Эйлинн никогда такого не видела. Глухие удары, стук невидимого сердца, теперь звучали отчётливее – казалось, «невидимое сердце» бьётся где-то рядом. Эйлинн спустилась ещё на несколько ступенек, вынырнула из-под низкого свода, и увидела, куда вели ступени – это был сад. «Но в замке нет сада, нет…» – пронеслось в голове у Эйлинн. Однако перед ней были деревья. Небольшие странной формы, словно изломанные, деревца росли, казалось, прямо из каменного пола. Ничего не понимая, Эйлинн ступила на пол этого зала. Ей уже не было страшно, не было холодно, сердце не стучало в висках – Эйлинн впала в какое-то оцепенение, и уже сама не понимала, зачем она идёт сюда.
Ступеньки закончились, Эйлинн ступила на пол странного зала, и её босые ноги погрузились в какую-то тягучую жидкость – она была холодной, и ноги скользили, идти приходилось очень аккуратно. Эйлинн подошла к первому дереву – сероватая кора была покрыта тёмной слизью, напоминавшей слизь на полу, казалось, она стекала на пол именно с деревьев. Листья дерева были серо-фиолетовые, тусклые. Эйлинн прикоснулась к коре, и отдёрнула руку – по её телу прошла неприятная дрожь, как будто её что-то кольнуло. Эйлинн удивлённо посмотрела на странное, вызывавшее у неё жалость дерево, ещё раз дотронулась до коры – и отшатнулась – кора на мгновение словно стала прозрачной, и под ней, словно подо льдом на поверхности реки, появилось бабушкино лицо – казалось, она враз постарела лет на десять, она смотрела на Эйлинн отрешённо, словно не узнала её… Сердце снова стучало в висках, заглушая стук того другого сердца, которое, казалось, билось совсем рядом. «Что же это?» – хотелось закричать Эйлинн, но страх сдавил горло, и из него не вырвалось ни звука. Эйлинн неосторожно отступила назад, поскользнулась, и инстинктивно схватилась за ствол дерева, чтобы не упасть. Кора опять стала прозрачной, под ней опять показалось лицо бабушки, и Эйлинн увидела, как густая чёрная жидкость заструилась по дереву, а ствол вдруг подался под её ладонью, как будто снег, начавший таять от прикосновения. У Эйлинн закружилась голова, казалось, она стала лёгкой как пёрышко и падает… Словно сон перед глазами вспыхнула картина: на Эйлинн смотрела молодая девушка с чёрными волосами в красивом сиреневом платье. Лицо девушки было перекошено от гнева. Девушка ударила её, и Эйлинн попятилась. «Ты будешь проклята! – прокричала девушка, – Ты сгинешь, пропадёшь, растворишься, ты и твои потомки! Не будет у тебя никакого будущего!». Картина сменилась: Эйлинн держала в руке цепочку из белого золота, на которой висел крупный сиреневый камень – тот самый камень… «Прости меня, Айгунн, звучал у неё в голове голос бабушки. Если бы я могла повернуть время вспять, я не сделала бы этого…», видение исчезло, Эйлинн больше ничего не видела, было только ощущение, что она падает, и в голове всё звучали удары невидимого сердца…
Эйлинн не совсем поняла, как всё закончилось. Она не помнила, как проснулась, как открыла глаза, как накрылась с головой одеялом… Наверное, она сделала всё это непроизвольно, ещё находясь между сном и реальностью, пока её ещё не захлестнули рыдания. Ужас случившегося днём обрушился на неё разом, вслед за ужасом сна, словно один камень, падая, зацепил другой… Днём она была в напряжении, её не оставляла тревога, но всё же весь день у неё сохранялось ощущение, что всё случившееся – просто какое-то недоразумение, что всё разрешится, всё выяснится, и всё будет, как было – бабушка просто не может исчезнуть, это невозможно… И это чувство, хранившееся в глубине души, но, в сущности, хрупкое, как уверенность ребёнка в том, что мама может всегда всё исправить, унесло вслед за падающими камнями.
Эйлинн не знала, как долго она рыдала, постепенно она затихла и ещё через какое-то время высунула голову из-под одеяла. Свечи почти догорели. Хвала Богам, Алия не проснулась – Эйлинн не хотелось сейчас ни с кем разговаривать или слышать слова утешения. Она лежала, смотря на догорающие в камине поленья. До утра было ещё далеко, но спать не хотелось – ей было страшно. В голове вертелись обрывки сна, хотя Эйлинн не была уверена, что это был сон – обычно после пробуждения ото сна, даже если он был страшным, хотя такое случалось редко, оставалось только блёклое воспоминание. С этим сном всё было не так – воспоминания были живыми, словно воспоминания о том, что произошло в действительности. После пробуждения они не потускнели, не утратили связности, последовательности, яркости ощущений. Накрытая несколькими тёплыми одеялами, лёжа в натопленной комнате, Эйлинн ещё долго не могла согреться, особенно ступни – а во сне она ступала босыми ступнями по холодному каменному полу и по холодной вязкой жиже в странном зале с изломанными маленькими деревцами…
«А что, если это был… не совсем сон?» – рассуждала Эйлинн. «Что, если я действительно ходила во сне?». Эйлинн когда-то читала о таком. Но она тут же напомнила себе, что это невозможно – этой ночью у дверей каждой спальни стояли стражники, они спросили бы её, куда она направляется, а, убедившись, что она спит, разбудили бы её горничную…
Под утро Эйлинн всё-таки удалось заснуть – на этот раз без снов. Утром её разбудила служанка, сказав, что вся семья уже проснулась. Для Эйлинн это было нехарактерно – обычно она просыпалась довольно рано, но на это никто не обратил внимание – все были на взводе. За завтраком почти не разговаривали – и отец, и мама были погружены в себя, только Диртан немного рассказал Эйлинн о положении дел, пытаясь как-то подбодрить её. Отец с Диртаном поднялись в этот день рано, когда замок ещё спал – отец приказал стражникам ещё раз всё обыскать. При обыске не обнаружили ни следа нуворы Миэллы, никакой зацепки. Ещё раз опросили всех слуг, но никто не мог сообщить ничего, что имело бы отношение к делу.
После завтрака отец умчался по каким-то делам – сидеть без дела ему было невмоготу, за ним ушёл и Диртан. Мама пребывала словно в полусне – поначалу Эйлинн пробовала разговорить её, но она словно не слышала, когда Эйлинн обращалась к ней, а, услышав, начинала отвечать невпопад, извиняясь за то, что не слушала. Почувствовав тщетность своих усилий, Эйлинн решила сходить за книгой. Она может тихонько читать вслух – маме это не помешает, а самой Эйлинн это поможет отвлечься. Выйдя в коридор, Эйлинн закуталась в шаль. Казалось, день выдался ещё более холодный, чем вчера, а, может быть, просто сказывалось её встревоженное состояние. Маленькая гостиная, а которой они сидели с мамой, располагалась ближе к боковой лестнице, чем к парадной, и, выйдя, Эйлинн направилась именно к ней, не задумываясь об этом. Уже оказавшись на этой лестнице, Эйлинн вздрогнула – перед её внутренним взором пронёсся фрагмент из её сна – во сне она была на этой лестнице: замёрзшая, напуганная. Она бежала вниз, и оказалась в странном зале, которого, она была уверена, в замке никогда не было. А что, если… Эйлинн направилась не вверх, в свою комнату, где она оставила недочитанную книгу, а вниз. Она хотела убедиться, что боковая лестница действительно заканчивается на первом этаже, что нет никаких более узких ступенек с низким сводом, ведущих в странный зал… Ей нужно было увидеть это. Эйлинн спускалась. После исчезновения бабушки замок как будто притих. Даже, казалось, служанки стали шептаться тише, и меньше ходили по коридорам. Эйлинн медленно спускалась по лестнице. Периодически до неё доносились обрывки чьих-то разговоров, звук чьих-то шагов, один раз мимо неё, направляясь вверх, прошли два стражника, почтительно поклонившись. Всё это не давало ей уйти в воспоминания о сне, которые были ещё слишком свежими, и отгоняло страх. Так Эйлинн добралась до конца лестницы. За поворотом располагался парадный зал, а если обогнуть его по краю и войти в неприметную дверь, можно было попасть на лестницу, ведущую в фамильный склеп. Эйлинн колебалась. Во сне, в какой-то момент ей показалось, что она спускается в склеп… Эйлинн не хотелось спускаться туда – внутренне она боялась, увидеть что-то, что подтвердит её страхи, боялась, что увиденное ей во сне существует на самом деле, ведь, в конце концов, исчезновение бабушки необъяснимо… Но Эйлинн думала не только об этом. Она представила, как оставшись одна в своей комнате вечером, будет вспоминать свой сон, прислушиваться к каждому шороху… Она хотела быть уверена.
