Самоубийство каждый день

ржавым гвоздем вколачивалось

в мою буйную голову

всё глубже и глубже.

Таковым, отекшим и глупым,

я сел в вагон поезда,

который должен был помочь мне умчаться

от самого себя.

Я должен сменить картинку вокруг,

чтобы не свихнуться,

чтобы не сдохнуть раньше времени,

чтобы бытие определило сознание.

Мне нужен воздух,

свежий

воздух.

Поезд тронулся со всеми нами,

со мной.

Я сам с собой

наедине.

Извлек из целлофана

влажное постельное белье,

полученное из рук полной и уютной проводницы,

расстелил его привычно на верхней полке.

Улегся.

Вдохнул свою слабость.

Затем вставил в уши наушники

и узнал,

что даже мертвые могут танцевать –

Лиза Джеррард запела

Она пела только мне одному

Меня перестал беспокоить гвоздь самоубийства,

похмелье отходило ко сну,

слабость медленно и тяжело

стала превращаться в силу;

это случилось там,

где дорога и стук колес

там…

где-то едет этот вагон,

везет меня спящего,

словно человека без возраста,

без знаний,

без воспоминаний.

Жизнь должна быть прожита,

вино должно быть выпито,

боль должна быть испытана,

грустные книги должны быть прочитаны

и написаны.

Вылезай из этой чертовой ямы!

Ты лежал в ней слишком долго.

Для ямы настанет свой час.

Слабость оставь слабым.

Ложь – лжецам.

Страх – трусам.

А смерть – мертвецам.

Вагон поезда, 2009 год.

Я долго бродил в книжном магазине,

листал чужие книги

глотал глазами слова,

обрывки фраз

и куски абзацев

что я искал? –

настоящее.

Я вертел своей безмозглой башкой,

поглядывая на корешки разных книг,

что смотрели на меня вызывающе.

Разные писатели – великие и не очень глядят на меня.

А кто я?

Я – потерянный.

Кого бы купить?

Быть может, перечитать…

Никого не купив,

я отправился в отдел сувениров.

Там приобрел себе нож,

с ним я чувствую себя лучше, вернее.

Прошлый мой нож отняли

серые люди в форме – невелика потеря.

Кажется, теперь ножи нам нужнее книг.

Так решил: книги нужны, как ножи, а ножи – как книги.

2009-2010 гг.

Я летел в самолете.

Все ели еду,

которую кто-то там,

бедный и злой,

готовил для нас на огромной кухне,

как когда-то я сам катал для чьих-то голодных ртов тесто к пельменям.

Я отказался от еды.

Я пил вино.

И был рад тому, что они наливали мне вино.

Красное, сухое, терпкое –

экзистенция не так уж плоха.

Если читаете эту писанину –

значит я долетел.

Улыбаюсь.

Музыка в моих ушах.

Michael Brook, «Cobalt blue» – скрашивает мой полет.

Я пью вино над землей.

Это хорошо.

Когда автобус со мной внутри подъезжал к самолету, я был готов к смерти.

Мне было жаль лишь одного – слишком рано.

Я хочу написать еще пару десятков никому не нужных слов.

Хочу воспроизвести на свет еще человека,

хочу, чтобы его мать была мне по душе.

Но мало ли, чего мы хотим.

Большего не жду.

Я должен написать то, что должен – категорический императив.

Остальное не так важно

Я лечу,

чтобы приземлиться,

если повезет, в Москве.

Обманывать в ней людей,

чтобы заработать,

строить из себя правильного человека,

улыбаться тем, кому не хочется улыбаться,

умничать, чтобы произвести впечатление.

Мне ничего не остается, кроме как писать.

Может, кто-то поймет,

может, кого-то проймет.

Нет, я не мизантроп,

просто мне хочется как можно меньше соприкасаться с людьми.

Хочется как можно реже обращаться к ним.

Вот как сейчас, когда я обращаюсь к стюардессе.

Еще стакан вина.

Буковски знал в этом толк!

Еще стакан вина.

И жизнь перестает быть такой острой.

Алкоголь притупляет опасные лезвия чувств, заостряя лезвие смерти.

Стюардесса чертовски привлекательна:

влажный блеск голубых глаз,

черные волосы,

алые губы,

стать,

упругий зад,

тонкий стан,

юбка облегает секс.

Роскошь красоты, которая должна умереть, как и всё.

Это жаль, как и всё.

Но ее красота останется здесь навсегда.

На этих белых листах.

Зря я сел у иллюминатора.

Теперь, чтобы выйти в туалет, мне нужно просить соседей, сидящих рядом – мука.

Жизнь слишком глупа, чтобы принимать её всерьез.

Как бы не причинить неудобства,

как бы так

одиноким,

пьяным,

никчемным

пройти сквозь всех этих людей.

Не хочу никого бить.

Я проползу между вами

Тихо.

Я должен волноваться о ком-то, я должен быть кому-нибудь нужен.

Иначе – с катушек.

Иначе убью себя раньше.

Нет, не выстрел в висок.

Я уйду весело.

Но лучше не так.

Лучше успеть написать,

допеть

и

допить

и умереть так, как нужно,

но только

не одиноким,

не лишним.

Небо. Ноябрь, 2009 год.

На улице дрожал мороз.

Я скрипел снегом, идя на очередную скучную пресс-конференцию.

До начала – еще час.

Неподалеку находилась церковь.

Я решил зайти в нее, чтобы постоять там у зажженной свечи,

подумать,

может, попросить о чем-то того Бога, которого просила моя бабушка, и это, по ее словам, спасло ее в самой страшной войне – Великой Отечественной, а для кого-то – Второй Мировой.

Подойдя к церкви, я робко перекрестился.

«Отключи свой мобильник!», – гласила пренебрежительная надпись на входе.

Я отключил.

Вошел.

Внутри – ремонт: половина помещения заставлена строительными лесами.

Страждущие толпились у входа, переминаясь с ноги на ногу

с угрюмыми лицами ожиданий

Лицами, алчущими прощения и избавления от страха,

и старушки, снующие между…

Почему старушки в церквях так часто похожи на ведьм?

Еще там был жуткий запах, напоминающий запах кошачьей мочи.

Я не знаю, почему там так дурно пахло.

Это мешало сосредоточиться.

Все же я купил пару свечей в лавке, находящейся почему-то прямо внутри церкви.

Неумело попросил у Бога здоровья Маме и сил – себе.

Но этот жуткий запах…

В общем, я вышел оттуда без ощущения покоя.

Мне пора было на пресс-конференцию, организованную местным областным судом.

Я должен был что-то написать об этом

Почему я должен писать не о том, о чем хочу?

Люди в пиджаках выплескивали на журналистов пустоту,

которую те (и я был в их числе) с необычайным тщанием

записывали в свои паршивые блокнотики.

Я почувствовал облегчение, когда вышел оттуда.

Мороз не давал возможности насладиться мыслями,

нужно было срочно переместиться в тепло.

Сибирская зима – это не только жизнь перебежками, но и мысль.

Потом, в тепле чужих арендованных стен, я писал чушь об этой пресс-конференции,

складывая слова в предложения и теряя себя, –

я перестал думать о том, почему не почувствовал облегчения в церкви.

Зима. 2010 год.

Я долго думал, купить ли мне книгу –

единственный сборник стихов Буковски, который я еще не читал.

Денег не так много.

Если честно, то мне было жалко платить за книгу почти 300 рублей.

Мне вообще всегда жалко платить за книги.

Книги нужно брать бесплатно,