Кроме того, Бертен и Беррье были агентами Шуазеля и маркизы Помпадур при Парижском и провинциальных парламентах.
Подготовив все таким образом, стали ожидать только случая, чтобы открыто напасть на иезуитский орден.
С давнего времени было известно, что иезуиты вели в Индии бесчестную торговлю, но кредит ордена был так велик, что он заглушал все просьбы и жалобы. Отец Лавалетт и отец Саси, иезуиты, признаны были банкротами на три миллиона 19 ноября 1759 года, но процесс на том и остановился.
Герцог Шуазель возобновил этот процесс и по приговору суда 8 мая 1761 года отдал в уплату долгов дома их, находившиеся во Франции, в казну и арестовал начальника иезуитов, имевших обязательства с отцами Лавалеттом и Саси.
Кредиторы подняли страшный ропот; тогда-то можно было видеть, сколько иезуитское общество имело врагов во Франции!
После нападения на торговлю иезуитов министр напал на их постановления.
Иезуитский орден был основан, как известно, Игнатием Лойолой, благородным испанцем, родившимся в 1491 году, который, будучи одержим тяжелой болезнью, дал в 1534 году обет, если Бог возвратит ему здоровье, отказаться от всех земных благ и трудиться на поприще обращения в христианскую веру неверных. Бог услышал его. Он выздоровел, положил в Париже основание своего ордена, отправился в Рим, уговорил в 1540 году папу Павла III утвердить этот орден и в 1541 году был избран его начальником.
С этого времени общество иезуитов начало быстро распространяться не только в Италии и во Франции, но и по всей Европе, в Индии, в Азии — во всем свете. Когда иезуиты утвердились во Франции, то им вверено было воспитание юношества. Будучи изгнаны из Франции в 1596 году, они снова были призваны в нее в 1603 году королем Генрихом IV; с этого времени они приобрели во Франции то влияние, которым, как мы видели, они пользовались при Людовике XIV, во время регентства и при Людовике XV.
Приказание, данное министром, рассмотреть постановления ордена сильно встревожило иезуитов. Так как постановления эти были составлены их начальниками, имевшими нужду в папах и королях для водворения и снабжения капиталами своего общества, то очевидно, что в этих постановлениях было много произвольного. И потому эти постановления, будучи исследованы и обнародованы в эпоху величайшего брожения философских идей, могли быть гибельны для ордена; по этой-то причине его высочество дофин, Парижский архиепископ ла Вогюйон, все покровительствовавшие и поддерживавшие иезуитов упрашивали короля не делать этого исследования публично, а знать только эти постановления про себя. Людовик XV склонился на их просьбы и препоручил своему Совету рассмотреть иезуитский устав. Но парламент, видя, что это исследование ускользало из его рук, — парламент, который поддерживал министр Шуазель, — признал папские буллы, предписания и постановления подающими повод к злоупотреблениям и, лишась возможности исследовать постановления иезуитов, принялся за разбор их сочинений.
Составлено было новое собрание правил, но вредных, противоправительственных, так что парламент был в полном праве приказать сжечь все собрание книг, сочиненных значительнейшими членами ордена.
С этого времени Людовик XV смотрел на иезуитов как на своих врагов.
Что касается сущности этого дела, то парламент признавал, что иезуиты были только терпимы во Франции и что ни одним законным актом не подтверждается водворение их во Франции, потому что верховная палата никогда не хотела дать им на это право, и что короли почти принуждены бывали нарочно собирать для них присутствие.
Наконец, Людовик XV приказал передать дело об иезуитах в свой Совет; но парламент, видя, что дело ускользает из его рук, после заседания, продолжавшегося пятнадцать часов, признал перенесение дел в высшее судебное место злоупотреблением. Аббат Терре был того мнения, что можно допустить этот перенос дела о постановлениях ордена в Совет. Напротив того, аббат де Шовелен, дышавший ненавистью и злой, как обыкновенно бывают горбуны (ибо он был горбат), был того мнения, что этот перенос надобно отвергнуть. Лаверди поддержал аббата де Шовелена, который писал оба рапорта о постановлениях иезуитов.
Однако же король инстинктивно чувствовал, что уничтожить орден иезуитов, преследуемый парламентом, философами и придворными дамами и, напротив, поддерживаемый дофином, значило нанести страшный удар религии и, следовательно, монархии.
Как все слабохарактерные люди, он избрал середину и приказал написать в Рим, с тем чтобы спросить главного начальника ордена, не согласится ли он на некоторые изменения устава ордена иезуитов; но последний с преданностью воле Божьей и с твердостью древних мучеников, отвечал:
Sint ut sunt, autnon sint, т.е. «Пусть они остаются, как есть; или пусть их совсем не будет».
Глава ордена лучше желал, чтоб здание совершенно разрушилось, нежели чтоб из него вынули хотя бы один камень. И здание рушилось!
6 августа 1762 года парламент утвердил свой приговор.
Этим приговором общество иезуитов во Франции уничтожалось; запрещалось иезуитам: носить орденское платье, жить в повиновении как главе ордена, так и другим своим начальникам; иметь какую бы то ни было с ними переписку прямо или не прямо; им повелевалось выехать из домов, принадлежавших ордену, и запрещалось жить вместе, с обещанием назначить каждому из них по их просьбе денежные вспоможения, необходимые для прокормления; наконец, им запрещалось владеть канониками, церковными имениями, занимать кафедру или какую-нибудь должность.
Этот приговор был образцом для всех провинциальных парламентов, которые, в свою очередь, также изгнали иезуитов из своего ведомства.
Впоследствии приговором 9 марта 1764 года изгнаны были из Франции те иезуиты, которые отказались дать клятву, предписанную приговором.
Наконец, указом короля, данным в ноябре 1764 года, орден иезуитов во Франции был совершенно уничтожен.
Тогда уже не только провинциальные парламенты последовали примеру парламента Парижского, но также Испания, Неаполь и Парма последовали примеру Франции.
В продолжение этого времени смерть похитила несколько особ королевской фамилии. Прекрасная принцесса, вышедшая замуж за инфанта герцога Пармского, приехала из Италии для свидания со своим братом в Версаль. Людовик XV не смел подвергнуть детей своих тому опыту, которому подверг герцог Орлеанский своих. Оспа всегда свирепствовала, по выражению св. Писания, «яко лев, ищай кого поглотити». Юная принцесса впала в ее убийственные руки, и менее чем в восемь дней она умерла, с лицом, истерзанным огненными ее когтями.
5 марта 1760 года умерла в свою очередь принцесса Конде, старинный друг короля, которую он сорок лет тому назад велел изобразить на картине занимающейся вместе с ним охотой на быстром коне рыжего цвета, с волосами, распущенными, как у богини Дианы.
23 июля заплатил дань свою природе граф де Шароле, о котором король нимало не сожалел: это был жестокий охотник на людей, который, получив в наследство пищаль Карла IX, стрелял в кровельщиков по крышам и делал свои наблюдения над предсмертными муками этих несчастных. Он кончил тем, что жил в лесах и не являлся более ко двору.
22 марта 1761 года умер его высочество дофин, герцог Бургундский (это имя было пагубно для дофинов, носивших его); ему было только десять лет. Со смертью его герцог Беррийский сделался наследником престола. Это был прекрасный ребенок, с добрым сердцем, с хорошими направлениями. Однажды один из его товарищей, с которым он играл, толкнул его; он упал и сильно ушиб себе ногу. Не желая ничего сказать из опасения, чтоб не побранили того, кто был виновником его ушиба, он умер от нарыва, образовавшегося вскоре от этого ушиба у него на ноге. Эта потеря была тяжелым испытанием для Людовика XV; король любил его, как только дед может любить своего внука.
После кончины герцога Беррийского король думал, что смертные случаи между близкими его сердцу уже кончились: как вдруг к нему приходят с извещением, что маркиза Помпадур умирает.
