Станислав, король польский, продолжал политику Карла IX и Людовика XIV: Карла IX — тем, что поддерживал избрание Генриха III; Людовика XIV — тем, что поддерживал избрание принца Конти.
Станислав, находясь в Варшаве, мог бы в одно и то же время наблюдать за действиями Санкт-Петербургского и Венского кабинетов.
Итак, вот именно какие соображения вовлекли Францию в эту войну, войну, хорошо предпринятую, но худо поддерживаемую тем, кто имел наибольший интерес поддерживать ее, то есть Станиславом.
Став во главе слабого, неорганизованного войска, призывая поляков к оружию во имя польского патриотизма, король Станислав собрал только пятьдесят тысяч человек. С этим войском он предполагал вступить в борьбу с русскими, защищать столицу своего королевства при помощи Франции и сражаться до тех пор, пока не истощатся его силы. Но Станиславу было более пятидесяти лет, к тому же он никогда не был человеком решительным и энергичным. Поэтому Станислав объявил, что не допустит, чтобы через желание его утвердиться на польском престоле проливалась кровь его соотечественников, а так как этого нельзя было миновать, то он и решил, как мы уже выше сказали, удалиться в Данциг и ожидать там помощи от Франции.
Между тем граф Миних присоединился к генералу Ласи с десятитысячным корпусом и принял командование над войсками при осаде Данцига. Данциг был со всех сторон окружен русскими. Миних приказал его бомбардировать. Жителям города, истощившим все жизненные припасы, угрожал голод.
Но они надеялись на Францию, которая обещала им помощь. Франция не имела тогда еще обыкновения не сдерживать своего слова. Осажденные с полной уверенностью ожидали от нее помощи.
И вот наконец белый французский флаг показался на горизонте. Главнокомандующий французским флотом генерал де ла Мотт не осмелился, однако, подойти со своими судами близко к берегам, что грозило неминуемой гибелью: все береговые батареи находились в руках русских. Впрочем, надобно было заранее думать, что встретится такое препятствие. При таких обстоятельствах французским судам надлежало остановиться на Копенгагенском рейде и узнать от французского посланника при Датском дворе графа Плело, что надобно было делать.
Людовик-Роберт-Ипполит де Бреган, граф Плело, принадлежал к тому прекрасному и благородному бретонскому племени, честь которого никогда не бывает подкупив. Это был молодой человек тридцати трех или тридцати четерех лет, поэт, ученый и дипломат, который нередко печатал свои литературные произведения: в ,Heceuil de I'Academw royale des sciences» были напечатаны его астрономические наблюдения, а в «Portefeuilled unhommedegaut» — его небольшие стихотворения.
Ла Мотт, главнокомандующий флотом, сообщил графу Плело все инструкции, полученные им от Флери и Морпа. Плело, рассмотрев эти инструкции, объявил, что если и есть какое-нибудь средство предоставить помощь Данцигу, то оно заключается в том, чтобы тотчас же ввести в этот город подкрепление, а за ним вслед и второе; что в случае сдачи Данцига ничего не останется более делать, как только стараться спасти короля Станислава.
Но Данциг взят не был. Следовательно, присланное подкрепление нужно было в него ввести. Эта помощь, оказываемая Данцигу, состояла из 1500 человек. С этими 1500 человеками нужно было атаковать сорокатысячный неприятельский корпус, чтобы пробраться в город.
При таком положении дел ла Мотт отказался начать военные действия. Но Плело, взяв все на себя, объявил, что сам лично берется командовать французскими войсками и будет распоряжаться их высадкой на берег. Ла Мотт свалил всю ответственность на посланника и приказал флоту идти к Данцигу. Флот, хотя и был встречен сильным неприятельским огнем, встал, однако, на Данцигский рейд. Плело высадился со своими войсками на берег, атаковал русскую армию, но был убит. После смерти Плело французское войско начало отступать в добром порядке, и флот возвратился в Копенгаген.
В то время как флот возвращался в Копенгагенский порт, из Франции вторично пришла помощь из 2000 человек. Собран был военный совет. Офицеры, зная положение Данцига, не могли затрудниться в избрании плана действий. Все они объявили, что, несмотря на превосходство сил неприятеля, могут начать с ним решительный бой и что, если флоту не удастся пройти к городу, тогда можно будет, открыв из мушкетов огонь, завладеть береговыми фортами. Французы тем более считали нужным действовать решительно, что им надобно было исполнить святой долг — спасти жизнь короля Станислава. Поэтому флот их снова вышел из Копенгагена и показался в устье Вислы. На сей раз ему также суждено было проходить сквозь сильный перекрестный огонь батарей. Однако он выдержал канонаду и, под громкие приветствия жителей города, вошел с распущенными парусами в Данцигский порт. Французы и данцигцы теперь думали уже не о том, чтобы сразиться с русскими, которые, без сомнения, разбили бы их наголову, но о спасении короля Станислава Лещинского, за голову которого предварительно назначена была цена.
Станислав решил остаться в Данциге и разделить судьбу своих защитников. Вдруг пришло известие, что форт Вексельмунд капитулировал. Эта капитуляция заставила город подумать также о своей сдаче, и король Станислав первым из всех объявил данцигцам, что возвращает им данное ему слово умереть под стенами города.
Станиславу нужно было только знать, как бежать из города, окруженного со всех сторон русскими.
Тогда каждый предлагал ему свой план побега. Каролина Чанская, пфальцграфиня Померанская, говорившая по-немецки так же хорошо, как на своем родном языке, предложила Станиславу переодеться мужиком и уйти вместе с ней, как бы со своей женой (графиня хотела одеться крестьянкой), из города.
Было предложено еще другое средство, состоявшее в том, чтобы во главе ста человек пробраться под видом дезертиров сквозь ряды неприятеля. Но как то, так и другое средство не было принято. Третий способ к побегу Станислава был предложен маркизом Монти, французским посланником. Он казался наиболее приемлемым: маркиз предложил королю выйти из города, переодевшись с двумя или тремя человеками в крестьянское платье.
Решив избрать это последнее средство к спасению своему, Станислав отправился в воскресенье 27 июня к посланнику, чтобы у него переночевать и защитить себя от бомб, начинавших уже достигать той части города, в которой он жил. Но, прибыв в дом посланника, Станислав встретил одно из тех препятствий, которые нередко обнаруживаются в делах крайней важности: маркиз Монти мог достать весь мужицкий костюм, то есть старый, изношенный кафтан, рубашку грубого, толстого полотна, грязную, засаленную шапку и палку в виде трости, с круглым набалдашником, обшитым кожей, но не мог достать лишь одного, и почти главного, — сапог. Дать королю новую пару сапог значило бы выдать его первому попавшемуся ему навстречу шпиону. Посланник в продолжение двух дней смотрел на ноги всякого, кто проходил мимо окон его дома, дабы сделать выбор между новыми сапогами, которые могли выдать короля, и изношенными, надеть которые королю было бы не совсем прилично. Наблюдая таким образом за каждым проходящим, посланник заметил, что один из офицеров гарнизона имел именно такие сапоги, какие были приличны обстоятельствам. Но каким образом и под каким предлогом мог посланник просить офицера подарить ему эту пару сапог? Вот вопрос, который, при всем умении маркиза Монти вести дипломатические переговоры, ставил его в большое затруднение. Маркиз долго думал и наконец лучшим средством для этого счел подкупить денщика этого офицера, велеть ему украсть сапоги своего барина и принести их к посланнику.
Но если Монти сделал удачный выбор относительно качества сапог, зато он обманулся в размере ноги офицера: у офицера нога была маленькая, а у короля большая, так что когда Станислав стал надевать сапоги офицера, то нога его в них не лезла. Чтобы поправить положение, Монти приказал собрать все старые сапоги, которые были у него в доме. Из них выбрал одну пару — сапоги эти принадлежали камердинеру посланника.
