Пусть сердце радостью болит,

Огонь, огонь – драконье пламя

Внутри тебя – всегда горит!

Менолли «Потерявшему дракона»

Г’бол с трудом раскрыл глаза и сбросил тяжкий сон – дракон падал в пропасть, и никто не подхватил его. Чтобы прогнать кошмарное видение, он встал с травяного лежака, накинул легкую рубашку, одел короткие, до голеней, штаны —царил тропический климат, – и вышел наружу. Легкая утренняя прохлада ничуть не смущала закалённого северянина. Над Южным Вейром занимался нежно-лазоревый рассвет, но Предводителю Бендена не хотелось спать – даже если учесть, что беспокойный сон длился не больше трёх часов. О, сколь тяжкая и горестная ночь! Вчерашние события вереницей проносились перед едва проснувшимся Предводителем, болью отдавались в его душе.

Сперва он тащил безвольно повисшую Седру – мышцы рук ныли до сих пор: бывшая зелёная всадница, несмотря на стройный вид, оказалась отнюдь не лёгкой пушинкой. Г’бол разместил равнодушную ко всему Седру на одном из лежаков и двинулся утешать Маллинга и Нобила – но разве можно облегчить горе от потери единственного настоящего друга, того, кто дарил радость долгие годы? Вдобавок ещё один горестный плач пронзил небеса Южного —драконы оплакивали молодого сородича, нелепо погибшего в Бендене… Взрослые драконы никогда не подавятся пищей, если завоют во время кормления – Г’бол знал это прекрасно. Но недавно вылупившийся дракончик – он совсем неопытен, и его прыжок в Промежуток объясняется инстинктами.

Хороши ли логичные рассуждения там, где властвуют чувства, и в первую очередь – горечь потери? Разве можно холодным разумом объяснить те эмоции, что владеют всадником при потере дракона? Утешая, рискуешь ещё больше разбередить душевную рану.

Г’бол судорожно сглотнул – в горле встал комок горя. Когда-то он чуть не потерял дракона после жутких ожогов, нанесённых Нитями, но искусная целительница Вейра спасла Миррета от гибели.

Предводитель глядел на вставшее над джунглями солнце, едва разогнавшее лучами ночную тьму. Он вспоминал, как вчера на закате блеснуло золото прилетевших с Посадочной площадки королев. Никто из всадниц не опознал незнакомку. Все драконы растерялись – кого они спасли?

Впрочем, рано или поздно всадница и её королева придут в себя – наверняка обморок вызван недостатком кислорода во время долгого перелёта через Промежуток. Но откуда они прилетели? У Г’бола возникла вдруг мысль, что неизвестная золотая, подобно Лессе, явилась из будущего —зачем? И почему всадница молода, а королева – стара? Вопросы, одни вопросы…

Г’бол окончательно стряхнул с себя сон, прошёлся разутым по росистой траве, приятно холодившей ступни. Сапоги он наденет, когда полетит обратно в Бенден – а пока почему бы не отказать себе в удовольствии? Предводитель усмехнулся про себя: годы закаливания в суровых северных условиях не прошли даром, и он отличался отменным здоровьем и стойкостью к холоду. Да и Перселлан, старый целитель Монако-Вейра, ныне перебравшийся в Южный, тоже одобрял закаливание.

Другие всадники Бендена улетели в Вейр – им ещё предстояло отвезти потрясённых гостей в родные холды. Г’бол пока не торопился возвращаться назад – он желал разобраться в произошедших событиях. Вдобавок, на Д’лина вскоре наверняка обрушится поток обвинений со стороны лорда Безика, доставленного обратно в Южный. Молодой Предводитель не всегда справлялся с вздорным характером лорда, а после всех вчерашних эмоций мог и вовсе виновато опустить руки, поэтому ему требовалась поддержка.

– Г’бол? – раздался приятный женский голос. Он обернулся и увидел молодую светловолосую женщину с приятным лицом. В синих глазах он увидел грусть и тревогу. Лёгкое голубое платьице чуть дрожало под утренним ветерком. Женщина выглядела хрупкой тростинкой. Однако держалась незнакомка с достоинством, хотя знала, кто перед ней.

– Да, это я. Кто вы? – спросил он.

– Пинна, целительница Южного – не холда, а Вейра. Я сбежала из владений Безика, поскольку не выносила его презрения ко мне, – спокойно объяснила женщина. Пинна сделала паузу, помрачнела и с яростью произнесла: – Он отрицал мою принадлежность к цеху целителей! Думал, что я послушная рабыня – как бы не так!

Предводитель наклонился к женщине (Пинна на голову ниже его), чтобы успокоить, но она взяла себя в руки и смягчилась:

– Отныне мой долг – помогать всадникам. Особенно – потерявшим дракона. Я всю ночь просидела рядом с тремя убитыми горем, и многое поняла за это время. Нужно ли утешать их? Живущим на земле никогда не смягчить боль тех, кто потерял небо…

Пинна горестно замолчала, и Г’бол не решился нарушать эту тишину. Потом она подошла к нему ближе и сказала:

– Мне рассказывал о вас Д’лин, его описание достойно арфиста. Я именно таким вас и представляла. Но искала вас не для пустого разговора. Мне пришлось порядком наслушаться речей Безика о всадниках, и ни одна из них не лестная. Вам лучше знать, что этот человек во много раз хуже Торика. Он не остановится ни перед чем, и ещё… он желает выгнать всадников со своей земли!

Г’бол тяжело вздохнул. Опять Безик за своё! Но если в Вейре не останется всадников, то некому станет контролировать действия вздорного лорда. А делами он занимался далеко не самыми лучшими – ходили слухи, что в одном из малых холдов, подвластных Безику, собрана толпа головорезов, оставшихся без крова. Ещё один из подчинённых ему моряков отправился в плавание к Восточным островам, чтобы привезти оттуда потомков ссыльных мятежников. Моряк, естественно, не добрался до Райской реки – дельфинеры обнаружили его мёртвое тело недалеко от Южного холда. Ни к какому цеху отчаянный смельчак не принадлежал.

Действия Безика тревожили многих – лорды не желали, чтобы появился очередной Фэкс, но возжелавший править не на севере, а на юге.

– Благодарю, Пинна, за предупреждение. Мы постараемся не допустить подобного. Что касается потерявших дракона… увы, их боль трудно утолить бальзамом или словами сочувствия. Лайтол, например, был мрачен большую часть жизни, и лишь успехи Джексома оживили его. Эта боль не утихает со временем – но жизнь у них ещё не закончилась.

– Что ж, тогда я вернусь к ним. Думаю, бывшим всадникам всё равно понадобится моя поддержка. Не забудьте про то, что я вам сказала, Предводитель Бендена, – Пинна слегка склонила голову в знак уважения к Г’болу и, развернувшись, ушла.

***

Мир вокруг него потускнел в один миг. Всё слилось перед глазами, стало серым, удручающим. Ноги не держали тело, а оно билось в судорогах. Он упал и резко отстранил тех, кто подошёл. Горькие слёзы потекли по холодным камням.

О, сколь страшна душевная боль! Он выл от её резких приступов, в отчаянии бил ладонями по камням, сдирал кожу в кровь – но физическое мучение не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось внутри. Обжигающе холодный лёд заморозил душу, сковал её, заставлял страдать каждый ужасающий миг.

Вокруг ходили люди, чтобы успокоить, утешить – но что ему до слов, разве могут они понять? Кто-то забинтовал его ладони, но возможно ли остановить боль, если она рвётся изнутри? Нет, нет, нет! В безнадёжности и горе он судорожно всхлипывал, не находил себе покоя.

Чьи-то заботливые и сильные руки подхватили его, уложили на мягкую постель – но нет смягчения его бесконечному, безудержному страданию…

Хозяйка Нижних Пещер провела ночь в неотступной тревоге за хрупкую жизнь юноши по имени Наллинг – сегодня он на короткий час стал Н’лингом… Отрока лихорадило, он бился в нескончаемых судорогах, и ни тепло очага, ни меховые одеяла не останавливали озноб, не согревали душу. Лишь ненадолго его биения прервались – женщина влила в губы юноши сонное зелье. Но действия отвара хватило ненадолго, и через час агония продолжилась. Наллинг сбросил с себя одеяла и долго метался на кровати, сквозь сжатые зубы выкрикивал имя погибшего дракончика —Горт.

Всю ночь и следующее утро Наллинга терзали судороги, и лишь когда солнце перевалило за полдень, юноша обессиленно распластался на постели. Женщина дала ему ещё сонного зелья и облегчённо вздохнула – лихорадка отступала. Но пройдет ли когда-нибудь боль от потери дракона?..